С этими словами графиня Фуа взяла за руку Химену и направилась к двери, в то время как ее дочь с раздирающим воплем упала на каменный пол. Не оглядываясь, вышла старая графиня из комнаты и, казалось, не заметила, что Химена оттолкнула ее руку и бросилась поднимать Франциску вместе с Марго.
Глава 8
Шабо де Брион узнал на следующее утро, что графиня Шатобриан опасно заболела и находится при смерти. Марго сообщила ему это известие с таким горьким плачем, что он не мог сомневаться в истине ее слов. Он понял из ее несвязного рассказа, что с Франциской сделалась нервная горячка и что с прошлой ночи самые ужасные фантазии мучат ее среди беспамятства, так что ей, вероятно, грозит смерть или сумасшествие. При этом Марго добавила, что Флорентин сильно возмущен бессердечием старой графини Фуа и что г-н де Брион чрезвычайно обяжет его, если пожалует немедленно в аббатство для переговоров о судьбе Франциски в случае ее выздоровления и о тех известиях, которые они должны послать королю.
Брион был так встревожен болезнью графини, что, забыв свою неприязнь, тотчас отправился к Флорентину, которому удалось довольно ловко оправдать свое поведение относительно Франциски. Он откровенно сознался молодому сеньору, что совершенно ложно представлял себе характер и положение графини Шатобриан, но теперь не считает более полезным и даже возможным, чтобы она вернулась к прежним отношениям и что, по его мнению, необходимо всеми средствами оградить несчастную женщину от притязаний мужа и матери. Если король после вероятной смерти королевы Клавдии выхлопочет развод графини с мужем, то это может благотворно подействовать на больную и ускорить ее выздоровление лучше всяких лекарств. Затем Флорентин незаметно завел речь о том, что Брион должен отрекомендовать его королю как самого надежного человека для такого щекотливого дела. Хотя он, как священник, выказал сначала некоторую строгость относительно молодой женщины, но, убедившись в ее безвыходном положении, готов употребить все усилия, чтобы освободить ее от семейных обязательств. Ввиду этого он обещал еженедельно извещать Бриона о состоянии больной и в случае ее выздоровления следовать во всем указаниям короля и молодого сеньора.
Шабо де Брион, благодаря своей неопытности, с радостью принял предложение священника и просил только, чтобы ему позволили взглянуть на графиню перед отъездом в Париж. Флорентин не особенно желал этого, но счел неудобным отказать молодому сеньору. Он отвел его в комнату больной, предварительно спросив на это разрешение у Марго, добровольно взявшей на себя роль сиделки. Роковое окно было завешено; в темном углу на постели лежала несчастная Франциска с лицом, искаженным от жара и судорог. Химена сидела у ее изголовья, а Марго с заплаканными глазами стояла у постели и боязливо вглядывалась в лицо Марты, не решаясь спросить ее, можно ли надеяться на выздоровление ее дорогой Франциски и какие существуют средства против горячки.
Свидание это произвело крайне тяжелое впечатление на Бриона. Хотя графиня лежала с открытыми глазами, но она ничего не узнавала и говорила только о короле, называя его «дорогим Франциском», «властелином ее сердца»…
В тот же день Брион отправился в Париж. В долине Ариеж поднималась метель, когда он приехал на высокий холм, с которого Батист и графиня смотрели на овраг и горы Фуа. С вершины Святого Спасителя падал зимний снег, покрывая белым саваном замок с башнями, аббатство и черневший внизу город.
Батист, проводив Бриона, остановил свою лошадь и еще раз оглянулся назад. Снег падал такими хлопьями, что он скоро потерял из виду молодого сеньора и его свиту. Мрачное зрелище зимней пустыни еще больше усилило тоску, наполнявшую сердце верного слуги; он повернул лошадь и поехал обратно в Фуа, чтобы поселиться в кузнице и ожидать, чем решится участь его госпожи.
В те времена во Франции не существовало почты, но между высокопоставленными и более или менее известными духовными лицами разных монашеских орденов было установлено регулярное сообщение, что давало им большой перевес над высшим французским дворянством. Хотя последнее считало своим долгом поддерживать деятельные сношения с провинцией, но это делалось только в исключительных и важных случаях, тогда как духовенство непрерывно сносилось со всем христианским миром через своих странствующих монахов, богомольцев и с помощью разных других правильно организованных средств сообщения. Таким образом, Флорентин имел постоянные известия из Блуа о Франциске, которые он систематически сообщал ее матери. Тем же способом извещал он теперь еженедельно Бриона о ходе болезни графини Шатобриан, о своих догадках и соображениях относительно ее нравственного состояния и устройства ее дальнейшей участи. Прислушиваясь в продолжение многих дней и ночей к бреду больной, Флорентин окончательно убедился, что Брион не опасен для него. Хотя он не имел поводов беспокоиться, что молодой сеньор что-либо скроет от короля, так как при настоящем стечении обстоятельств ревность не могла руководить его действиями, но, тем не менее, счел нужным найти еще другой путь к королю. Духовенство не доверяло Гильому Бюде, который заведовал преподаванием высших наук во Франции и не находился в прямой зависимости от духовных властей; но это и побуждало их поддерживать с ним связь, следуя мудрому правилу, что враг только тогда опасен, когда мы не знаем его и не имеем с ним никаких сношений. Таким образом, Бюде через посредство третьего лица получал довольно часто известия о графине Шатобриан, тем более что Флорентину было известно, насколько этот добродушный ученый пользовался доверием короля. Флорентин сознавал, что сделал непростительную глупость, заявив свои притязания на Франциску, и решил употребить все старания, чтобы снова заслужить ее доверие. В то время как несчастная жертва боролась между жизнью и смертью, он успел настолько подвинуть свое дело, что уже смело рассчитывал получить важное назначение в Париже. Весь вопрос заключался в том, чтобы снова водворить графиню Шатобриан при дворе и иметь на нее влияние в будущем. Флорентин и вся его клика не придавали особенного значения склонности молодой женщины к философским и религиозным вопросам, потому что надеялись наставить ее на истинный путь, если Флорентин сделается ее духовником в Париже. Они были уверены, что, действуя на короля через посредство умной и красивой женщины, им удастся склонить его на свою сторону и оградить от влияния герцогини Алансонской, которая открыто высказывала свое сочувствие реформации. Что же касается плана, по которому предполагалось возвести графиню Шатобриан в сан королевской супруги, то почтенные отцы не считали нужным поднимать его в данный момент, так как все зависело от того, насколько занимавшая их дама будет ревностно поддерживать католическую церковь. В то время как другие, распоряжались, таким образом, ее будущностью, графиня в течение двух месяцев лежала в горячке, исход которой был неизвестен, потому что сильные приступы болезни не раз заставляли опасаться за ее жизнь. Но против всякого ожидания больная стала мало-помалу оправляться благодаря своей молодости и здоровому организму. Когда солнце качало пригревать южную сторону аббатства и, высоко поднявшись на небе, озарило окрестные горы и луг под окном Франциски, она ожила душой и, придя в полное сознание, стала обращать внимание на окружавших ее лиц.
Вид Химены, которая неотлучно оставалась при ней, видимо раздражал ее. Не явилось ли у нее подозрение, что эта молчаливая девушка выдала старой графине Фуа тайну ее бегства и привела последнюю из замка? На это сама Франциска вряд ли могла дать определенный ответ, так как никто не в состоянии проследить тот процесс мысли, который совершается в человеке во время сна или продолжительной опасной болезни, когда, по-видимому, прекращается всякая духовная деятельность. Хотя у Франциски воспоминание прошлого возвращалось крайне медленно и урывками, но события последних дней перед ее болезнью возбудили в ней неожиданные симпатии и антипатии. Так, в ее душе не осталось следа прежнего отвращения к Флорентину и она выказывала самое нежное расположение к этому загадочному человеку. К матери Франциска относилась совершенно равнодушно, ни разу не спросила о ней, и когда говорили о графине Фуа в ее присутствии, то слушала так безучастно, как будто дело шло о совершенно посторонней особе. Что же касается короля, то она спросила без всякого стеснения, не приезжал ли он в аббатство во время ее болезни и чем выразил свое участие к ней?
