– Вот, Франциска, каковы светские пути! – продолжал священник торжественным тоном. – Сначала они манят нас к себе и кажутся привлекательными, а потом последовательно ведут нас к неизбежной гибели. Никто прямо не начинает с проступков; сперва у человека являются затаенные желания, которые кажутся безвредными и невинными. Помни, Франциска, путь к смерти, на лоно Господа, проложен мимо бездонных пропастей! Кто знает это, тому нечего ждать прощения, если он совращается с открытой и безопасной дороги для удовлетворения мимолетной земной склонности.
– Не это совратило меня с пути…
– Но факт все-таки совершился!
– Помоги мне!
– Ты должна желать нашей помощи, чтобы не погибнуть навеки.
– Я желаю ее всем сердцем!
– Ты должна отречься от той жизни, которую вела до сих пор.
– Она кончена для меня с этого момента. Помоги мне!
– Дом Святой Женевьевы открыт для тебя, если ты хочешь отречься от мира.
– Да, я хочу этого.
– Иди за мной!
Франциска, под влиянием отчаяния, была в таком напряженном состоянии, что в эту минуту совершенно искренне желала во что бы то ни стало покончить со светом. Так слабый человек ввиду опасности закрывает глаза, думая этим способом избежать ее.
Графиня молча последовала за своим спутником по коридору к лестнице, ведущей к выходу. В это время на дворе послышались быстрые удары копыт. Священник подошел к окну, но молодая женщина была слишком расстроена, чтобы интересоваться чем бы то ни было, – она остановилась посреди коридора и пристально смотрела на каменные плиты под ее ногами. Если бы она взглянула в окно и узнала в прибывшем всаднике Шабо де Бриона, который с инстинктом романической любви выследил ее от Блуа до Пиренеев, то и это не имело бы никакого влияния на ее решение. В настоящую минуту она видела спасение только в отречении от света; рассказ Флорентина привел ее в такой ужас, что она с отвращением относилась ко всякой любви. Полное одиночество на всю жизнь было теперь ее единственным желанием.
Таким образом, Флорентин совершенно напрасно вывел ее из замка потаенным ходом и выбрал дальнюю дорогу в аббатство через густой сосновый лес. Если бы Шабо де Брион встретил ее, то и тогда он не мог бы остановить ее; но нелегко было обмануть Батиста. Ожидая свою молодую госпожу у лестницы, он слышал весь разговор ее с Флорентином и, прокравшись за ними вслед, загородил им дорогу у ворот аббатства.
Но все просьбы и увещания верного слуги оказались напрасными. Молодая женщина совершенно поддалась духовной власти Флорентина; она потребовала от озадаченного бретонца торжественного обещания уехать из Фуа и никому не говорить, где она.
Тяжелые ворота с шумом затворились за ней. Старый Батист, со слезами на глазах, стоял, сложив руки перед серым монастырским зданием, скрытым в тени леса, у слияния рек Аржета и Ариеж, которые грозно шумели в своем полноводии. Бретонец робко взглянул на бушующие волны и на темный лес, как будто предчувствуя, что так же таинственна и мрачна будет судьба, ожидавшая его госпожу. Его понятия о церковной реформе были настолько элементарны, что он не мог дать себе ясного отчета о непригодности монастырских учреждений, но сомнение уже настолько закралось в его душу, что он тихо произнес:
– Моя бедная госпожа, зачем обрекаешь ты себя на эту мертвящую жизнь! Кто знает – может быть, судьба предназначила тебя к великим деяниям и ты напрасно хочешь похоронить себя!
Печально поднялся он на гору к замку. Что оставалось ему делать!
– Поеду я в Женеву, – пробормотал он. – Когда мы нагрянем на Францию несметной толпой, чтобы очистить церковь и веру, то я приведу сюда войско и освобожу мою бедную графиню. Разумеется, пройдет года два, пока все это устроится, а к тому времени она опомнится от своего заблуждения!..
Войдя во двор замка, Батист встретил Шабо де Бриона, который с радостью бросился к нему, так как, увидев его, не сомневался больше в близости любимой женщины. Старая графиня только что приказала передать молодому дворянину грозный приказ немедленно удалиться из ее замка. Брион надеялся, что, по крайней мере, получит от Батиста точные сведения относительно его госпожи. Но верный слуга дал слово никому не говорить, где она, и в точности исполнил это обещание, хотя в душе у него было сильное желание сообщить свое горе сеньору, которого он любил за рыцарское обращение и привязанность к графине. Он был даже настолько добросовестен, что молча вынес оскорбления, которыми осыпал его Брион, не сказав ни одного слова в свою защиту. Между тем Брион имел полное основание подозревать Батиста, потому что уликой против него служила измученная лошадь графини, стоявшая на дворе рядом с другой оседланной лошадью у башни. Кто мог поручиться ему, что старый слуга намеренно не сманил графиню, сговорившись с нею в Блуа, а затем неожиданно выдал ее Шатобриану.
– Я тебя привяжу к этой башне и заставлю под ударами ремня сознаться в твоем преступлении! – воскликнул Брион, выведенный из терпения упорным молчанием бретонца.
Пока вся эта сцена происходила среди двора, в зале замка собрались все слуги и конюхи, поспешно созванные дворецким, который, нарядившись в парадную ливрею дома Фуа, с большим жезлом в руке торжественно вывел их на двор. Здесь он велел им остановиться на некотором расстоянии от незнакомца и, выступив вперед, спросил громким голосом:
– Известно ли приезжему господину, что в замке не желают его присутствия, и намерен ли он последовать приказанию ее сиятельства?..
Сделав этот запрос, дворецкий запнулся. Ему было тяжело спровадить, таким образом, одного из друзей графини, и он добавил от себя под страхом подвергнуться строгой ответственности:
– Если дом Фуа по некоторым причинам не может принять молодого сеньора, то богатое аббатство Святой Женевьевы, вероятно, не откажет ему в ночлеге.
Но разгневанный Брион не обратил никакого внимания на слова дворецкого, сел на лошадь и, приказав своим слугам захватить с собой Батиста и обеих лошадей, поспешно спустился с горы в надежде найти себе помещение в городе.
Старая графиня де Фуа никогда не выказывала привязанности к своей единственной дочери и постоянно относилась к ней с неумолимой суровостью. Она опасно заболела после рождения Франциски и принуждена была отдать ее на попечение кормилицы; но к этому присоединилась и другая причина отчуждения. Проболев несколько лет, она принуждена была по совету доктора навсегда отказаться от супружеской жизни. Граф де Фуа, в то время еще бодрый и полный сил, не мог смириться с подобным положением и старался найти себе утешение на стороне, что служило источником глубоких огорчений для его жены, которая бессознательно мстила за них своей, дочери. Она холодно относилась к маленькой Франциске, хотя любила ее горячей своенравной любовью. Но тем нежнее и ласковее обращалась с девочкой кормилица Марго, у которой умер ребенок, родившийся одновременно с Франциской. Марго принадлежала к числу женщин, способных быть только женами и матерями, которые при своем непосредственном отношении к жизни не задаются никакими вопросами и спокойно выносят величайшие несчастия, почти не сознавая их. Условные приличия не существуют для таких женщин, их добродушие и простота обезоруживают самых строгих моралистов. Марго, еще будучи молодой девушкой, славилась своей красотой, напоминавшей изображения Мадонны, но эта красота скоро послужила причиной ее гибели, так как один из графов боковой линии Фуа соблазнил ее. Марго не считала нужным скрывать свое несчастье и, родив сына, окрестила его под именем Флорентина. Когда кто-либо из родных или знакомых настоятельно расспрашивал ее об отце Флорентина, она отвечала улыбаясь, что это был, вероятно, какой-нибудь принц, потому что он показался ей необыкновенно красивым, когда подошел к стогу сена на лугу, у которого она дремала и взял ее за руку. Вот все, что ей известно о нем, а что Флорентин так же очень красив, это всякий может видеть.
Флорентин был на пять лет старше Франциски. «Он похож красотой на святого, – говорила Марго, – и должен быть священником!» Флорентин жил и учился в аббатстве Святой Женевьевы и, бывая часто в замке Фуа в качестве молочного брата молодой графини, очень подружился с нею. Когда ей минуло пятнадцать лет и граф Шатобриан увез ее с собой в Бретонь, Флорентин был так огорчен ее отъездом, что беспрекословно согласился на все планы матери и, окончательно поселившись в аббатстве, сделался священником. Таким образом, молодая графиня при своем затруднительном положении имела полное основание рассчитывать на искреннее участие друга детства и беззаботно последовала за ним, не подозревая, в каком направлении развились склонности и характер Флорентина.
