Лучи мощных фонарей рисовали фантасмагорическую картину на лишенных листьев ветвях деревьев. Они так сплетались между собой, что создавали иллюзию странного рассвета. Казалось, солнце пытается пробиться наружу из-под земли. Амайя обулась в резиновые боты, размышляя над тем, какое направление приняли ее мысли, стоило ей оказаться в этом лесу. Из чащи показался инспектор Ириарте.

– Мы ее нашли, – с трудом переводя дыхание, сообщил он.

Амайя спустилась по земляной насыпи вслед за Хонаном и помощником инспектора Сабальсой. Она обратила внимание на то, как проседает под ее ногами земля, раскисшая от недавнего ливня, который сквозь густое сплетение ветвей проник в самую глубь леса, превратив ковер опавших листьев в скользкую и вязкую массу. Они продолжали спускаться, хватаясь за стволы деревьев, которые местами росли так близко друг к другу, что вынуждали их постоянно менять направление спуска. Амайя не без некоторого злорадства прислушалась к нечленораздельному бормотанию Монтеса, проклинающего необходимость преодолевать этот склон в дорогих итальянских туфлях и кожаном полупальто.

Лес внезапно закончился почти отвесной стеной, уходящей вниз, к реке. В этом месте ущелье открывалось, образуя естественную воронку с узким горлышком. Они спустились в тесную и темную расщелину, которую полицейские пытались осветить портативными прожекторами. В этом месте река была более полноводной и быстрой. Между стенами ущелья и берегами реки с каждой стороны оставалось меньше полутора метров сухой гальки. Амайя смотрела на руки девочки, одновременно зловеще и доверчиво развернутые ладонями вверх и опущенные вдоль ее мертвого тела. Левая рука почти касалась воды. Ее длинные золотистые волосы ниспадали почти до талии, а большие зеленые глаза подернулись тонкой белесой, похожей на пар, пленкой. Даже в смерти она была прекрасна и окружена дымкой таинственности. Убившему ее чудовищу удалось достичь своей цели. На мгновение ему удалось увлечь Амайю в свою фантазию, и она замерла, забыв о расследовании. Но именно глаза этой мертвой принцессы, эти глаза, затуманенные дымкой реки, но, несмотря на это, взывающие о возмездии, заставили ее вернуться в реальность. Отступив на два шага, она перевела взгляд на стремительные воды Бастана, который она иногда видела в своих самых мрачных сновидениях. Наконец, она произнесла короткую молитву и надела перчатки, которые уже протягивал Монтес. Ее сердце стискивала боль, и она посмотрела на Ириарте. Инспектор стоял, прижав обе ладони ко рту, но, почувствовав ее взгляд, поспешно опустил руки вниз.

– Я ее знаю… Знал… Я знаю ее семью, это дочь Арбису, – пояснил он, глядя на Сабальсу, как будто в ожидании подтверждения. – Я не знаю, как ее звали, но это дочка Арбису, в этом нет никаких сомнений.

– Ее звали Анна, Анна Арбису, – подтвердил Хонан, показывая им пропуск в библиотеку. – Ее сумка лежала немного в стороне, – добавил он, кивая в сторону деревьев, под которыми по-прежнему царила тьма.

Амайя опустилась на колени возле девочки, всматриваясь в ее лицо, на котором застыла презрительная гримаса, напоминающая холодную усмешку.

– Вы знаете, сколько ей было лет? – спросила она.

– Пятнадцать. Не думаю, что ей уже исполнилось шестнадцать, – подходя ближе, ответил Ириарте.

Он посмотрел на труп и бросился бежать. Отбежав на десять метров вниз по течению, он согнулся пополам, и его стошнило. Никто ничего не произнес, ни в этот момент, ни когда он вернулся, вытирая рубашку бумажной салфеткой и бормоча извинения.

Кожа Анны была очень белой, но она не относилась к бесцветному, почти прозрачному типу кожи, которую обычно покрывают веснушки и всевозможные красные пятна. Она была белой и чистой, напрочь лишенной даже пушка. Сейчас ее покрывали брызги воды от реки, что придавало ей сходство с мрамором кладбищенской статуи. В отличие от Карлы и Айнои, она боролась за свою жизнь. Как минимум два ногтя были сорваны до мяса, хотя под остальными ногтями остатков кожи нападавшего видно не было. Вне всякого сомнения, она умерла не так быстро, как две другие девочки. Несмотря на пелену, затянувшую ее глаза, были отчетливо видны точечные кровоизлияния, указывающие на удушение, как на причину смерти, а также на предсмертные мучения от нехватки воздуха. В остальном убийца скрупулезно воспроизвел все подробности предыдущих преступлений: тонкая бечевка, полностью утонувшая в коже горла, разрезанная сверху донизу и развернутая в стороны одежда, джинсы, спущенные почти до колен, выбритый лобок и ароматное маслянистое пирожное на нем.

Хонан сфотографировал лобковые волосы, которые убийца небрежно бросил на ноги девочки.

– Все то же самое, шеф. Как будто мы снова смотрим на тех, других девочек.

– Черт!

Откуда-то с берега реки донесся сдавленный крик, сопровождаемый грохотом выстрела, который оглушительным эхом отразился от каменных стен ущелья. На мгновение все замерли в изумлении, но тут же выхватили свои пистолеты и направили их дула вниз по течению реки, откуда и донеслись все эти странные звуки.

– Ложная тревога! Все в порядке, – раздался чей-то голос, и по берегу реки заскользил луч фонаря.

Улыбающийся полицейский шел к ним рядом с Монтесом, который со смущенным видом прятал в кобуру пистолет.

– Что случилось, Фермин? – встревоженно спросила Амайя.

– Простите, я и сам не понял. Я осматривал берег реки и вдруг увидел самую огромную крысу, которую только можно себе представить. Эта тварь на меня смотрела и… Мне очень жаль, но я выстрелил… совершенно инстинктивно. Черт! Терпеть не могу крыс. Потом ефрейтор мне сказал, что это была… забыл, как это называется.

– Нутрия, – уточнил полицейский. – Нутрии – это млекопитающие родом из Южной Америки. Много лет назад несколько нутрий сбежало с одной из ферм в Пиренеях. Они отлично приспособились к этой реке, и, хотя их размножение в последнее время приостановилось, они все еще тут встречаются. Но они не агрессивны. Вообще-то это травоядные водоплавающие животные, вроде бобров.

– Простите, – повторил Монтес, – я не знал. Я не выношу ничего, что напоминает крыс.

Амайя продолжала обеспокоенно смотреть на него.

– Завтра я представлю отчет об этом выстреле, – пробормотал Фермин Монтес и замолчал, разглядывая свои туфли. Затем он отошел в сторону и остановился, не произнеся больше ни слова.

Амайя сочувственно проводила его взглядом. В последние дни он только и делал, что становился предметом шуток остальных полицейских. Она снова опустилась на колени возле трупа и попыталась очистить свой мозг от всего, что не относилось к этой девушке и к этому месту.

В этом месте деревья не спускались к самой реке, благодаря чему здесь отсутствовали привычные для леса запахи мха и земли. От расщелины, которую река выдолбила в скалистой породе, доносились лишь свежие минеральные ароматы воды, не способные заглушить сладкий и жирный запах чачингорри. Аромат масла и сахара проник ей в нос, смешиваясь с другим, более тонким запахом, который Амайя идентифицировала, как запах недавней смерти. Она часто задышала, борясь с приступом тошноты и глядя на пирожное с таким отвращением, как если бы перед ней находилось какое-то мерзкое насекомое. Она не понимала, как оно может источать столь резкое благоухание. Доктор Сан-Мартин опустился на колени рядом с ней.

– Мамочка моя, как хорошо пахнет! – воскликнул он. Амайя в ужасе посмотрела на него. – Инспектор Саласар, я пошутил, – поспешно произнес он.

Она не ответила и подвинулась, уступая ему место.

– Но оно и в самом деле пахнет очень хорошо, а я не ужинал.

Амайя с омерзением поморщилась, хотя доктор этого не заметил, и обернулась, чтобы поздороваться с судьей Эстебанес, которая с завидной ловкостью спускалась по склону, пробираясь между валунами, несмотря на то что была одета в юбку и обута в туфли на невысоком каблуке.

Монтес, который все еще не пришел в себя после инцидента с нутрией, пробормотал себе под нос что-то нечленораздельное. Судья поздоровалась со всеми одновременно и остановилась за спиной доктора Сан-Мартина, прислушиваясь к его замечаниям. Десять минут спустя она уже ушла.