Поднялось солнце. Пока они спускались с лесистых хребтов над долиной реки Танана, Алекс неотрывно глазел на простирающиеся к югу продуваемые всеми ветрами пустоши торфяников. Уж не подвернулся ли ему один из тех полоумных, что, начитавшись Джека Лондона, едут из нижних сорока восьми штатов на север с глупой надеждой прожить наяву свои фантазии, подумал Гэллиен. Аляска издавна притягивала к себе мечтателей, отщепенцев, да и вообще всех, кто думал, что любые образовавшиеся в жизни дырки можно залатать девственным безграничьем Последнего Фронтира. Однако тундра – место безжалостное, ей наплевать на людские надежды и устремления.

«Человек «оттуда», он ведь что, – неторопливо объясняет Гэллиен, звучно растягивая слова, – взял журнал «Аляска», полистал, да и думает, «а двину-ка я туда, буду кормиться чем Бог послал и хоть сколько-то поживу по-настоящему». А приехал сюда, пошел и правда в тундру, а там… ну, а там все совсем не так, как в журнале было написано. Реки широченные, течением с ног сшибает. Комарье до костей обгладывает. В большинстве мест и охотиться-то не на кого, потому что зверя не водится. Жизнь в тундре – это тебе не на пикник съездить».

Ехать от Фэрбенкса до границы Парка Денали было два часа. Чем больше они разговаривали, тем меньше оставалось у Гэллиена сомнений в нормальности Алекса. Парень был приятный и вроде бы хорошо образованный. Он засыпал Гэллиена вполне разумными вопросами о том, какая в этих местах водится мелкая дичь, какие есть съедобные ягоды… «и все такое прочее».

Тем не менее, Гэлиен не мог унять беспокойства. Алекс признался, что из продуктов у него в рюкзаке – только пятикилограммовый мешок риса. Снаряжения у него для жизни в нелегких здешних условиях (тут и в апреле все еще было покрыто толстым слоем снега) было явно меньше необходимого минимума. Обут он был в дешевые кожаные походные ботинки, которые не могли защитить его ни от влаги, ни от холода. Из маломощного ружья калибра.22 нельзя было рассчитывать подстрелить какое-нибудь более или менее крупное животное типа лося или канадского оленя-карибу, а ведь именно их мясом ему придется питаться, если он надеется прожить здесь хоть сколько-то долго. У него с собой не было ни топора, ни средства от комаров, ни снегоступов, ни компаса. Из навигационных средств у него имелась только потрепанная карта автодорог штата, которую он стащил на какой-то бензоколонке.

В полутора сотнях километров от Фэрбенкса дорога начала взбираться к подножью Аляскинского хребта. Когда они ехали по мосту через реку Ненана, Алекс посмотрел вниз на ее стремительный поток и признался, что боится воды. «Год назад я был в Мексике, – сказал он Гэллиену, – уплыл на каноэ в океан и чуть не утонул, когда вдруг начался шторм».

Спустя некоторое время Алекс вытащил свою простенькую карту и показал на прерывистую красную линию, пересекавшую шоссе недалеко от шахтерского городка Хили. Ею была обозначена проселочная дорога, носящая название Стэмпид-Трейл. Ездили по ней редко, и поэтому она даже не указывалась на большинстве дорожных карт Аляски. Тем не менее, на карте у Алекса эта извилистая штриховая линия тянулась километров на шестьдесят к востоку от шоссе Паркс и обрывалась где-то в нехоженой глуши к северу от горы Мак-Кинли. Именно сюда, заявил Алекс Гэллиену, он и хочет попасть.

Гэллиен посчитал план своего пассажира безрассудной авантюрой и несколько раз попытался убедить его отказаться от своих намерений: «Я сказал ему, что охоты в тех местах ему не будет, что добычу там, бывает, приходится искать по несколько дней. Когда это не помогло, я стал пугать его медведями. Я сказал, что взрослого гризли пуля из его мелкашки мало того что не убьет, а скорее, наоборот, только разозлит. Но Алекса все это, казалось, совершенно не беспокоило. «Тогда я залезу на дерево», – вот и все, что он мне на это ответил. Тогда я взялся объяснять ему, что в этой части штата реально больших деревьев не растет, что медведю и напрягаться не надо будет, он здешнюю тощую черную елку одной лапой завалит. Но Алекс стоял на своем. Чего бы я ему ни говорил, у него на все находился ответ».

Гэллиен сказал, что может довезти Алекса до Анкориджа, там купить ему сносный комплект снаряжения, а уже потом доставить туда, куда ему пожелается.

«Спасибо, конечно, но не надо, – ответил Алекс. – Мне и того, что есть, будет вполне достаточно».

Гэллиен спросил, есть ли у Алекса охотничий билет.

«Нету, блин, – с презрительной усмешкой ответил тот. – Как я буду добывать себе пропитание, властей совершенно не касается. Пошли они со своими идиотскими законами».

Когда Гэллиен спросил, знают ли о планах Алекса родители или друзья, сможет ли кто-то поднять тревогу, если он попадет в беду и не вернется вовремя, молодой человек спокойно ответил, что нет, никто не в курсе, а с родителями он вообще не общался уже почти два года. «Я совершенно уверен, – заверил он Гэллиена, – что ничего такого, с чем я не мог бы справиться сам, со мной не произойдет».

«Переубедить его было просто невозможно, – вспоминает Гэллиен. – Парень уже все для себя решил, и в другую сторону у него мозги уже не работали. Если говорить о его состоянии, то тут в голову приходит слово «взбудораженный». Ему просто не терпелось скорее туда добраться и начать жить, как было задумано».

В трех часах пути от Фэрбенкса Гэллиен свернул с трассы и направил свой видавший виды внедорожник вниз по заснеженному проселку. Несколько первых километров, пока Стэмпид-Трейл вел мимо разбросанных среди елок и осин бревенчатых хижин, грунтовое полотно было достаточно ровным. Но когда последние домишки остались за спиной, качество дороги резко ухудшилось. Заросшая ольхой и местами размытая вешними водами, она превратилась в разбитую колею.

Летом эта колея была хоть насколько-то проезжим подобием дороги, но сейчас ее покрывал полуметровый слой раскисшего весеннего снега. Километрах в пятнадцати от поворота Гэллиен понял, что застрянет, если попытается проехать дальше, и остановил свой грузовичок на верхушке небольшого пригорка. На горизонте к юго-западу под солнцем сверкали ледяные вершины самого высокого горного хребта Северной Америки.

Алекс уговорил Гэллиена взять себе его часы, расческу и восемьдесят пять центов мелочью (все, как он сказал, оставшиеся у него деньги). «Не нужны мне твои деньги, – протестовал Гэллиен, – да и часы у меня свои есть».

«Если не возьмете, я так и сяк все это выброшу, – весело ответил Алекс. – Я не хочу знать, который сейчас час. Я не хочу знать, что сегодня за день и где я нахожусь. Все это не имеет значения».

Когда Алекс вылезал из машины, Гэллиен запустил руку за сиденье, вытащил оттуда пару старых резиновых сапог и убедил парня их взять. «Они ему были слишком велики, – вспоминает Гэллиен, – но я сказал: "Надевай их на две пары носков и хоть как-то убережешь ноги от сырости и холода"».

«Сколько я вам должен?»

«Не бери в голову», – ответил Гэллиен. Потом он вручил мальчишке бумажку со своим телефоном, которую тот аккуратно спрятал в нейлоновый бумажник.

«Если выберешься оттуда живым, звякни мне, и я скажу, как вернуть сапоги».

Жена Гэллиена дала ему в дорогу пару бутербродов с тунцом и сыром и пакет кукурузных чипсов. Он уговорил юного путешественника забрать и эти продукты. Алекс выудил из своего рюкзака камеру и, положив на плечо ружье, попросил Гэллиена сфотографировать его у начала покрытой снегом пешей тропы, по которой он потом и удалился с широкой улыбкой на лице. Все это произошло 28 апреля 1992 года.