— Так вору и надо! — сказал Младен. Связал он железо в узел, взвалил на плечо и пошел, посвистывая, к другому кузнецу. А тот уже прослышал, что с соседом-кузнецом стряслось. Ничего не сказал, ничего не спросил — тотчас за работу принялся. Поддувает огонь мехами, бьет железо молотом, будто в него сто чертей вселилось. Такую палицу выковал — загляденье! Испытал ее Младен, до солнца дошвырнул. Упала палица ему на спину, не разбилась, не погнулась, только несколько раз подскочила, будто на пружинах.

— Ладно, кузнец!

Расплатился с ним Младен. Только вышел из кузницы, а навстречу ему поп-протопоп:

— Куда собрался, добрый молодец?

— А куда глаза глядят!

Поглядел на него поп — парень здоровенный, могучий. Прикинул поп в уме: такой батрак пятерых стоит, а не то, пожалуй, и еще больше.

— Не к лицу тебе, молодцу, по дорогам шататься! Ступай ко мне в работники. Я тебя кормить, поить, одевать стану да по доброте своей пять динаров в год положу. А ты за это на меня поработаешь. Так, больше для отводу глаз. Чтобы люди зря не болтали, будто я тебя к безделью приучаю. Дровишек нарубишь, двор подметешь, а не то прогуляешься с коровами на выгон. Ну, а там пахать, сеять, молотить будешь. Надо же тебе, молодцу, чем-нибудь заниматься…

Подумал-подумал Младен и согласился. Пришли на попов двор. Вот уже и смеркается. А никто Младена есть не зовет. Пошел он в хлев и завалился на солому спать…

Вот и заря брезжит. Спит поп, храпит, как давно не храпел. И снится ему, что Младен работает, работает, да так, что глядя на него, он устал и никак проснуться не может.

Наконец к полудню встал поп и вышел полусонный во двор.

— А где наш новый работник?

— Какой работник, отец? — спрашивает попадья. — Никакого я работника и в глаза не видывала.

Побежал поп в хлев, а Младен на соломе лежит да сладко так, слаще самого попа, похрапывает. Рассердился поп.

— Что же ты это, негодник, делаешь? — кричит.

Открыл Младен один глаз.

— Да как ты смеешь спать до полудня? — орет на него поп.

— Ну чего кричишь? Сам обещал, что меня кормить, поить и одевать будешь. Вот я и жду, чтобы ты меня накормил да одел. Давно жду: сто раз успел и заснуть, и проснуться…

Отказался поп от такого работника. Вскинул Младен свою палицу на плечо и снова зашагал по дороге. Шел он, шел, видит — поле, а на меже девушка сидит и горько-горько плачет.

— О чем это ты, красавица?

— Как «о чем»? Сейчас Усатый придет!

— Ну, и пускай приходит!

— Ох, молодец-удалец! — вздохнула девушка. — Ты, видать, издалека к нам зашел, коли не слыхал, кто такой Усатый, как он нас всех мучает, — со всех дань берет… Не слыхал, видно, сколько Усатый народу погубил. Он меня выбрал за ним ходить, кудри ему чесать. А как наскучу, и меня убьет! Уходи ты отсюда подальше! Спасай свою жизнь да благодари меня, что вовремя восвояси убрался.

Подивился Младен словам девушки. Сел он рядом с ней.

— А ну, — говорит, — кто такой этот Усатый? Рассказывай. И скоро ли он сюда пожалует? А то мне ждать недосуг.

Только он успел это сказать, а девушка и кричит:

— Вот он! Вот он! Беги отсюда скорее!

Показался из-за ближнего холма сперва один ус — триста шестьдесят пять птичьих гнезд приютились на нем, да еще и для других место осталось! Притаился Младен за кустом. Видит, появился и второй ус великана, а на нем еще триста шестьдесят пять гнезд побольше и поменьше. А Усатый, хозяин усов, по полю шагает, от тяжкого его шага небо и земля дрожат. Где ступит Усатый, от ноги его в земле огромная яма остается.

Подошел великан, лег — вытянулся, голову на бугор у ног девушки положил, чтобы та его усыпляла — ему кудри чесала, и захрапел. Бросился на него Младен, и как хватит его палицей!

— Не видишь, что меня комары кусают? — недовольно пробурчал сквозь сон Усатый.

Изловчился Младен, да как ударит его снова. Открыл глаза Усатый.

— Ах, вот какой комар меня тревожит! Ну, погоди же!..

Увидел Младен, что великан встает, не стал дальше дожидаться, — помчался прочь, что есть сил. А что ему было делать, когда даже палица не брала уродину?!

Бежит Младен, земли под собой не чует, а Усатый за ним гонится. Добежал парень до большой реки, за которой начиналась страна добрых великанов. Один из них копал грядки на берегу. Бросился к нему Младен:

— Как бы мне через реку перебраться, брат?

— Садись ко мне на лопату!

Сел Младен на лопату, огородник и перекинул его через реку. А Усатый-то через нее, как через ручеек, перешагнул. Бежит Младен без оглядки, как олень от волка. Увидел он в поле другого доброго великана. Сеет великан хлеб, висит у него на шее мешок с зерном. Сунет он руку в мешок, пригоршню семян в рот бросит и жевать, а две-три другие — в землю.

— Спаси меня! — кричит Младен. — За мной Усатый гонится! Где бы мне укрыться?

— А полезай ко мне в мешок!

Влез Младен в мешок, в зерна с головой зарылся. А Усатый уж тут как тут, спрашивает доброго великана:

— Не видел ли ты человека с палицей на плече?

— Как же, — отвечает добрый великан, — видел. Он вон той дорогой…

Не дослушал Усатый, зашагал дальше.

Спасся Младен от смерти неминуемой. Да только ждала его другая беда. Принялся великан снова сеять, сунул руку в мешок, захватил пригоршню зерна, а с ней вместе и Младена, и себе в рот кинул.

Приютился Младен между двумя большими зубами и глядит, как зерно падает в глотку великана. Проглоти он и Младена вот так-то, там бы парню и конец. Видит Младен: плохо дело, вот-вот и он в глотку попадет.

— Стой! Стой! — кричит что есть силы.

«На что это похоже! — думает великан. — Только что сеять начал, а мне уже остановиться хочется».

Это ему показалось, будто он сам себе «Стой! Стой!» говорит. Тут Младен закричал уже из последних сил:

— Стой! Стой!

Пуще прежнего дивится великан: «Да что это со мной? — думает. — Заболел я, что ли? Как это: «Стой»! Да разве я сюда стоять пришел?» И ну опять зерно бросать, пригоршню в рот, а две другие в борозду. Видит Младен, плохо дело оборачивается: не спастись ему, не уйти от лютой смерти.

Вот тогда-то и вспомнил парень про тех зайцев у дороги. Вынул он желудь из кармана, да и втиснул его между зубами великана. Стал тут желудь набухать, стал расти. Сперва вытянулся из него росточек зеленый, а к вечеру изо рта великана целый пук дубовых листьев торчал.

— Что же это со мной делается? — испугался великан. Схватил он молодой дубок, вырвал его с корнем вон, а Младен за корни-то и уцепись! Так и спасся.

— Ах, вот ты где? — удивился великан. — А я-то совсем о тебе забыл!

Поблагодарил его Младен за то, что спас он его от Усатого, и поспешил прочь. Шел он, шел, перевалил через девять гор, через девять долин и девяносто восемь ложбин, а в девяносто девятой наткнулся на коня. Конь его и спрашивает:

— Ты скажи мне, путник, не знаешь ли ты, когда сюда Младен, сын медведя, придет?

— Я и есть Младен, сын медведя. Чего тебе от меня, конь, надобно?

А конь и говорит:

— Я тебя здесь уже сто лет жду-ожидаю! Был и я когда-то добрым молодцем. И был у меня названый брат. Повздорили мы с ним как-то, я и убей его… Да тут же конем и обернулся. И быть мне конем, пока Младен, сын медведя, не накроит из моей шкуры ремней. Вот ты пришел. Прошу тебя, пожалей меня, накрои ремней из моей шкуры, тогда я опять человеком стану.

Говорит ему Младен:

— Как это с живого коня шкуру драть да ремни кроить?

— А ты убей меня, Младен! Убей! — просит конь, умоляет. — Убей! Не мешкай, Младен! Не раздумывай! Сделай доброе дело!

— Оставь ты меня в покое! — рассердился Младен, и хотел было дальше идти. Видит конь — не уговорить ему Младена и залился он горькими слезами: придется ему, видно, до конца веков конем оставаться! Стал он тут парня просить, чтобы тот его хотя бы с собой взял. Согласился Младен, сел на коня верхом и поскакал. Мало ли, много ли они так проскакали, только поднял Младен глаза и видит, стоит высоко в облаках замок, крепкими стенами обнесенный. И нет к тому замку доступа, ни пути-дороги, ни лестницы. Захотелось Младену в том замке побывать.