— Сколько кораблей потопили? А какие корабли? Трудный был бой? Все заснял?

Отвечая товарищам, заметил среди них незнакомого ему старшего лейтенанта, с узким, сильно загорелым лицом, на котором выделялись полукружья густых красивых бровей.

Николай Иванович с интересом присматривался к новичку — взгляд твердый, серьезный, пытливый, движения быстрые, уверенные.

«Кажется, парень подходящий», — решил он про себя.

Его тут же познакомили:

— Новый штурман Андрей Александрович Карелин. Переведен к нам с Западного фронта…

— А я думал, с курорта черноморского прибыл, — шутливо заметил один из летчиков.

— У нас на Западном такая жара была, скорее на Кара-Кумы похоже, — в тон отозвался Карелин.

В этот же день Токмачев узнал, что нового штурмана назначили на его самолет.

— Что ж, будем воевать вместе.

Аэродром освещен ярким солнцем, а на горизонте уже клубятся лиловые тучи — жди перемены погоды. Поднявшийся легкий ветерок несет вместе со свежестью солоновато-горький запах моря.

— С вылетом надо торопиться, погода портится, — обратился к своему штурману Николай Токмачев. Он снял с головы шлем и подставил солнечным лучам густые светлые волосы.

— Пусть прогреются! Скоро конец теплу, мне местные жители говорили: холода здесь наступают рано и держатся долго.

Токмачев сказал это спокойно улыбаясь, словно им предстоял сейчас очередной учебный полет, а не выполнение ответственного боевого задания. Делал он это сознательно: ему хотелось, чтобы Андрей Карелин выполнил его образцово. Токмачев знал, что новый штурман хотя и молод, но дело свое хорошо знает и уже успел отличиться в боях. Но раньше он воевал на Западном фронте, а Север и море были ему знакомы только по книгам. Зато, по-видимому, знакомы хорошо! Садясь в кабину самолета, он еще раз напомнил Токмачеву:

— В высоких широтах магнитный компас выходит из строя.

Николай Иванович молча кивнул: его мысли целиком были заняты предстоящим полетом. Надо было разведать: свободно ли море ото льда в высоких широтах и не грозит ли какая-либо опасность каравану с грузами для Мурманского порта.

…Уже около двух часов самолет-разведчик, пилотируемый капитаном Токмачевым, летел над морем. Внизу — вода, одна вода. Далеко позади осталась земля. Чайки давно повернули обратно, не сверкают больше белые точки над сердитыми сизо-черными волнами. А затем прекратилась и связь с землей. Стрелок-радист упорно, но тщетно вызывал землю. А тут еще надвинулись плотные облака и снежные заряды один за другим обрушились на самолет. Но летчик уверенно вел машину. Нахмурившись, он внимательно следил за приборами, чутким ухом прислушивался к работе мотора — нет ли перебоев.

В рубке штурман делал пометки на карте, сверял курс, скорость. На его смуглом лице — мечтательные темно-голубые глаза. «Море! Вот оно какое! Северное, неласковое, но наше, родное!»

Давно ему хотелось побывать на море. Еще тогда, в той, другой жизни, где не было войны и где была Таня, худенькая и задумчивая Таня, такая единственная и близкая. Давно ли он знаком с ней? Кажется, всю жизнь знал ее. А ведь впервые встретил немногим более года назад. Это было на студенческом вечере в университете.

Когда он увидел ее, то тут же решил, что должен ей что-то сказать. Правда, он тогда толком не знал, чем можно заинтересовать ее. Конфузясь, он подошел к ней, что-то говорил. До сих пор ему страшно подумать, что они могли пройти мимо друг друга, если бы он не переборол тогда свою застенчивость.

Таня выбрала для себя очень интересную и сравнительно редкую специальность океанографа. Андрей учился на физико-математическом факультете.

Они договорились, что во время летних каникул поедут вдвоем к морю. И с нетерпением ждали конца экзаменационной сессии.

А в июне началась война, и Андрея мобилизовали, послали на курсы штурманов. Успела ли Таня с больной матерью и маленькой сестренкой эвакуироваться? Где она теперь? Следы потеряны… Напрасно он пишет по старому адресу — никто ему не отвечает…

Вдруг штурман вздрогнул и впился взглядом в магнитный компас — с ним творилось что-то неладное: стрелка прыгала то вправо, то влево, отклоняясь от курса.

В чем дело? Что случилось? Андрей ничего не понимал. «Может быть, Токмачев что-то обнаружил и маневрирует? — подумал он. — Или увлекся и забыл на время компас? Нет, не похоже на него».

Стрелка компаса продолжала прыгать, и штурман, волнуясь, закричал в микрофон:

— Курс! Как держите курс?!

В наушниках сейчас же зазвучал спокойный голос Николая Ивановича:

— Курс держу точно. По гирокомпасу. Магнитный вышел из строя. Отказал.

Андрей облегченно вздохнул, а лицо его покрылось красными пятнами.

«Хорошо, что Николай Иванович не видит меня сейчас! Как мог забыть, ведь сам же предупреждал о влиянии полюса на магнитный компас».

Штурман быстро сориентировался по солнцу: местонахождение самолета — семьдесят пять градусов тридцать минут северной широты.

…Токмачев вел самолет все дальше и дальше на север. Через некоторое время штурман услышал голос Николая Ивановича:

— Проверьте, нет ли где льда.

Андрей внимательно, до боли в глазах осмотрелся: внизу только свинцово-серые волны. Над ними плывут лохматые клочья разорванных облаков.

— Льда нет. Чистая вода.

Капитан Токмачев напряженно всматривается в небо: не появятся ли фашистские самолеты, впрочем, вряд ли они заберутся так далеко. И все-таки нужен глаз да глаз.

И как бы в ответ на эти мысли две машины со свастикой вынырнули из облаков. Фашистские летчики от неожиданности на миг растерялись.

Упустить такую возможность? Теперь, когда у него есть боеприпасы? Нет, нельзя, чтобы враги ушли невредимыми! Увеличив обороты двигателя, Токмачев стремительно пошел на сближение с вражескими самолетами. Штурман открыл прицельный огонь: одна из машин сначала взмыла вверх, а потом, кутаясь в черный шлейф дыма, перешла в отвесное пике вниз. Второй самолет поспешно скрылся в облаках.

Токмачев подвел итоги полета: задание выполнено, и не только выполнено…

— Разворачиваюсь домой, — весело сообщил он Андрею Карелину.

Тот возразил:

— Еще немного, Николай Иванович, пройдем для ровного счета до семьдесят шестой…

— Нельзя рисковать! Разведку закончили, повоевали. Горючего осталось в обрез, еле хватит на обратный путь.

И Токмачев решительно развернул машину.

Снова под крылом самолета бесконечное пространен во воды. Глазу не за что зацепиться, а компас показывает что-то совсем несуразное.

Пока светило солнце, Андрей ориентировался по нему. Но вот солнце исчезло, вокруг потемнело, пошел густой мокрый снег.

Николай Иванович повел самолет вниз. Пришлось идти бреющим полетом над волнами, едва не задевая крылом воду.

Дождь и снег вскоре прекратились, но туман сгустился еще сильнее. Самолет шел словно в молоке. Летчик и штурман зорко вглядывались в бесстрастную поверхность моря. Голос радиста прозвучал для них как клич победы:

— Слышу Мурманск!

Андрей занялся радиопеленгацией.

— Куда выводить, Николай Иванович? — весело спросил он.

— На Кильдин.

У берегов туман рассеялся, внизу зеленел остров Кильдин.

«Молодец штурман! Точно привел! Вот тебе и новичок! А каков в бою! С таким штурманом нигде не пропадешь!» — подумал Токмачев.

Он мастерски посадил машину на аэродром, с которого поднялся шесть часов назад. Стрелка бензиномера успокоилась на нуле.

Уже в землянке, восстанавливая в памяти события дня, Андрей Карелин размышлял:

«Если бы Токмачев послушал меня и пролетел дальше, мы, конечно, не дотянули бы до берега. Замечательный летчик Николай Иванович! Какой у него точный и уверенный расчет. Позавидовать можно».

Поздно вечером, когда товарищи легли спать, Андрей сел писать еще одно письмо Тане по тому же старому московскому адресу… Когда-нибудь Таня обязательно вернется домой и получит сразу все его письма. А сейчас он должен поделиться с ней, рассказать о первом полете над суровым Баренцевым морем, о первом в этих местах воздушном бое.