На пятой картине Симон несет крест, облегчая тем самым страдания Христа. Два центуриона несут каждый по одной сандалии, перетянутой шнурками. Ценой невероятного мозгового штурма Франк Мари догадался, что разгадка кроется в игре слов: зашнурованные сандалии приобрели в его толковании значение «две извилистые дороги»…
Таким образом, почти на всех картинах, изображающих этапы крестного пути, есть место инородным элементам, не входящим в библейский рассказ. Некоторые из них, как кажется, имеют отношение к местным реалиям; другие наводят на мысль о каких-то подземных проходах, водопадах и даже ущельях… При виде второй картины у кого-то мелькнет мысль о схожести изображенного пейзажа с Пик де Лавальдье; на восьмой виднеется мельница, когда-то находившаяся у ручья Кулер; третья возвращает нас к источнику Магдалины, неподалеку от слияния Бланки и Сальсы. От картины к картине меняется оттенок местности; второстепенные персонажи держатся кто прямо, кто криво… Неужели аббат оставил нам столько топографических указаний? Пожалуй, этим мы ограничимся.
Итак, мы рассмотрели немногие из тех знаков, которые можно обнаружить в храме: описывать каждую деталь значило бы увеличить объем книги на сотню страниц. К тому же у любителей «дела Ренн-ле-Шато» всегда есть возможность обратиться к исследованиям специалистов, посвятивших себя этой теме. Однако читатель может поверить нам на слово: те детали, о которых мы не упомянули, лишь подтверждают общее впечатление от храма… Мы же, отказываясь от подробного их перечня, преследуем одну цель: оставить время и место для размышлений. Итак, каково наше заключение?
Не может быть и речи о том, что «храм Соньера» подобен множеству других святилищ: в нем можно обнаружить не один десяток странных деталей, умышленно привнесенных в его интерьер Соньером. Возможно также, что подобные изменения были внесены той группой людей, к которым принадлежал священник. Отрицать наличие аномалий могут либо люди, находящиеся во власти предвзятого мнения (в таком случае хотелось бы узнать, каково оно), либо попросту люди неосведомленные. По завершении осмотра необычных деталей напрашивается очень простой вопрос: что было истинной целью аббата, для чего он создавал столь загадочный храм, наполненный многочисленными «знаками»? Или же никакой особенной цели и не было? Последнее маловероятно.
Исследователи, убежденные в том, что клад Соньера все еще хранится в одном или нескольких тайниках, мечтают о том, чтобы аббат оставил им хоть какой-либо знак, годный на то, чтобы сделать фантастическое открытие. Мы в свою очередь призовем на помощь спокойное здравомыслие и попытаемся проникнуть в психологию человека, оставившего после себя «храм-загадку».
Итак, напомним о двух гипотезах. Первая из них основана на том, что сокровище существует, и аббат знает, где оно ждет своего первооткрывателя. Вторая опровергает существование сокровища или же отрицает то, что аббат знал о нем (что в общем-то на данном этапе исследования одно и то же).
Обратимся к первому предположению, к которому следует добавить еще один тезис: сокровище аббата имеет исключительно материальный характер. В таком случае наш первый вопрос будет сформулирован следующим образом: возможно ли, что обладатель невероятного богатства приложил все усилия к тому, чтобы его тайник обнаружил какой-нибудь пройдоха-кладоискатель? Ведь во времена реконструкции своего храма Соньер вступил в возраст зрелости, впереди у него было двадцать, а то и тридцать лет жизни. Неужели аббат мечтал о том, чтобы в один прекрасный день ватага сообразительных молодчиков, прибывших в Ренн-ле-Шато, увела у него из-под носа его же богатство? Подобная гипотеза, разделяемая многими людьми, кажется нам немного чудаковатой. Конечно, аббат мог печься о том, чтобы сокровище не пропало после его смерти (или после смерти его подруги Мари). Однако насколько проще было бы воспользоваться одним из надежных, проверенных временем способов: завещанием или хотя бы письмом, которое вскрывают лишь после смерти отправителя… Есть ли более худший способ сохранить свое богатство, нежели тот, которым решил воспользоваться аббат? Поставить вопрос — значит ответить на него. Если допустить, что указания Соньера направлены на то, чтобы раскрыть его секрет, то можно заметить, что век спустя задумка аббата потерпела крах: ключ к тайне так и не найден. Тот способ, что избрал аббат, может привести лишь к провалу: это поиск наудачу. Мыслимо ли такое?
Однако, возразят нам, такой довод убедителен, если речь идет о золоте, то есть о сокровище «светского» характера… А что если аббат утаил некое «сакральное» сокровище? Например, реликвии храма Иерусалимского, Семисвечник, Ковчег Завета или еще какие-либо сакральные предметы? Вдруг эти авторитетные святейшие реликвии находятся в Ренн-ле-Шато, в двух шагах от нас?
Если бы католический священник XIX века нашел подобные реликвии, он, скорее всего, обнародовал бы такую находку. Хотя кто знает… возможно, он рассудил иначе: считая, что он не вправе влиять на ход истории, аббат не рискнул рассказать миру о своем грандиозном открытии. Однако возможна и другая версия. Священник решил пойти на такой шаг: разве не потратил он недели и месяцы на то, чтобы задумать и воплотить с известной долей риска свою головоломку? Возможно, дело обстояло следующим образом: преданный и послушный кюре сообщил о находке своему епископу. Были ли в том деле посредники? Прибыв в Ватикан, он попросил аудиенции у папы. А может, его целью было вернуть священное сокровище «избранному народу», поэтому более охотно его выслушал не папа, а главный раввин Франции. Священник вступил в ряды эзотерического общества, значащего для него больше, чем Римско-католическая церковь, и обратился к его великому магистру. Однако в таком случае шансы нынешних кладоискателей уменьшаются: вряд ли Соньер стал бы делиться сакральным секретом с той же легкостью, с какой он указал бы на сокровище светского характера.
Но если предположить, что наша догадка верна, то немедленно возникает вопрос: зачем аббату была нужна такая инсценировка, такое обилие «говорящих» деталей? Беспричинный поступок? Желание подразнить толпу одураченных простаков? Все это, как нам кажется, маловероятно. На самом деле волнующий нас вопрос звучит иначе: что именно могли извлечь из подобных действий Соньер и его возможные друзья? Ответов и предположений на подобный вопрос, разумеется, множество, но нам следует выбрать лишь одно, по возможности адекватное логике изобретателей этих тайн.
Прежде всего, нам кажется, что Соньер сознательно стремился свести все предположения относительно его богатства к одному: находке сокровищ. Вплоть до 1970 года у гипотезы в поддержку сокровищ был лишь один сильный противник: обвинение аббата в симонии и в махинациях с суммами, полученными за мессы. Практически ни один автор не выдвинул в качестве возможного объяснения гипотезу о том, что Соньер знал и использовал по назначению некий секрет, связанный с генеалогией знатных родов или ставящий под угрозу религиозные устои.
Предъявив компетентным наблюдателям церковь со всеми ее особенностями, Соньер тем самым подтвердил, что он обладает секретом духовного плана; то же самое можно сказать и об ордене, к которому, возможно, принадлежал священник. Однако не будем забывать, что подобные секреты могли вызвать сильный политический резонанс. Опыт показывает, что Ренн превратился в центр экстраординарных мистико-политических действий, нашедших выход в «еретической» христианской литературе, а также в попытке реставрации монархии, подкрепленной меровингской генеалогией. Что если Соньер и его друзья решили сделать первые шаги в направлении того, что мы наблюдаем сегодня?
Разумеется, европейская политика не стоит на месте. Призрак реставрации монархического строя уже давно оттеснен на периферию политических устремлений Республики, однако что мы наблюдаем и по сей день? Мы стали свидетелями настойчивых действий некоторых группировок, решивших сделать Ренн-ле-Шато «местом священного культа». Пользуясь сомнительной историей бывших сеньоров Ренна, а также антирелигиозными предпосылками, они задались целью восстановить монархический строй во главе с потомком Меровингов. Далее мы увидим, какие аргументы они для этого использовали, после чего их конечная цель станет очевидной.
