Истина — независимо от того, общепризнана она или нет,— вот что является мерилом знания и делом разума (understanding) ; а все помимо нее, будь оно освящено общим признанием или рекомендовано из-за своей редкости, есть только невежество или нечто еще худшее.
Есть еще один род пристрастия, который ведет людей к самообману и делает чтение малополезным для них:
==241
я имею в виду использование мнений писателей и подчеркивание их авторитетности, когда их высказывания благоприятны для наших собственных мнений.
Вряд ли что-нибудь причинило больше вреда людям, посвятившим себя наукам, чем приравнивание чтения к научным занятиям и отождествление очень начитанного человека с очень знающим или, во всяком случае, почитание такого начитанного человека.
Все, что может быть изложено в сочинениях, представляет собой или факты, или рассуждения. Факты бывают троякого вида.
1. Факты, относящиеся к чисто природным агентам и наблюдаемые в обычных действиях тел друг на друга — будь то при обычном течении вещей, предоставленных самим себе, или при экспериментах, производимых над ними (is experiments made by them), при которых тела, производящие действия, и тела, подвергающиеся воздействию, взаимодействуют особым и искусственным образом.
2. Факты, относящиеся к агентам, обладающим волей, в частности действия людей в обществе, из которых складывается гражданская и нравственная история.
3. Факты, относящиеся к мнениям.
В усвоении этих трех категорий фактов, как мне кажется, и заключается то, что обычно принято называть изучением; сюда можно, пожалуй, прибавить особую рубрику критических сочинений, которые по сути дела сводятся не к чему иному, как к тем же фактам,— к тому, что такой-то человек или такая-то группа людей употребили такое-то слово или фразу в таком-то смысле, т. е. обозначили такие-то идеи такими-то звуками.
Под рассуждением я понимаю всякое открытие общих истин, сделанное человеческим разумом, безразлично, найдены ли они путем интуиции, демонстрации или дедукции вероятности. Если этим не исчерпывается все возможное знание (ибо истина или вероятность частных положений также могут быть познаны), то можно считать, что открытие [общих истин], собственно, и составляет главное занятие тех, кто желает усовершенствовать свой разум и приобрести знания путем чтения.
Книги и чтение считаются важными вспомогательными средствами разума и орудиями знания, и следует признать, что это так; тем не менее я позволю себе задать вопрос, не являются ли они для многих препятствием и не мешают ли они некоторым книжным людям приобрести основательное
==242
и истинное знание. Можно, мне думается, сказать, что ни в одной области разум не нуждается в более тщательном и осторожном руководстве, чем в пользовании книгами; без такого руководства [чтение] может оказаться невинным развлечением, а не полезным употреблением времени и даст нам лишь малое прибавление знания.
Нередко можно встретить людей — даже среди тех, кто стремится к знанию,— которые с неустанным усердием проводят все свое время за книгами, едва оставляя время для еды и сна; они все читают и читают и тем не менее не делают больших успехов в действительном познании, хотя в их интеллектуальных способностях нет никакого недостатка, которому можно было бы приписать их слабые успехи. Ошибка здесь заключается в том, что обычно предполагают, будто при чтении знание автора как бы переливается в разум читателя; это верно, но только при условии, если не просто читать, а читать и понимать написанное. Под этим я подразумеваю не только понимание того, что утверждается или отрицается в каждом предложении (хотя большие любители чтения не всегда считают для себя важным точно выполнять и это условие), но и обнаружение и прослеживание хода рассуждений автора, уяснение силы и ясности их связи и исследование оснований, на которых они покоятся. Без этих условий человек может читать рассуждения весьма разумного автора, изложенные на очень понятном для него языке и в очень понятных для него положениях, и все-таки не усвоить ни йоты его знания. Так как последнее заключается только в восприятии достоверной или вероятной связи идей, которыми он пользовался в своих рассуждениях, то знание читателя возрастает лишь постольку, поскольку он воспринимает эту связь; он лишь постольку познает истинность или вероятность мнений автора, поскольку он видит указанную связь.
Все, чему читатель доверяется без такого восприятия, он принимает на веру, полагаясь на репутацию автора, нисколько не усваивая этого знания. Я вовсе не удивляюсь, когда встречаю людей, которые на каждом шагу сыплют цитатами и так часто опираются на авторитеты: ведь это единственное основание, на котором они строят большую часть своих воззрений; поэтому в действительности они обладают знанием, усвоенным из вторых рук, т. е. слепым знанием. Это значит, что они оказываются правыми лишь в том случае, если был прав в своем мнении тот, у кого они заимствовали это мнение; это никак не является знанием. Писатели нашего времени или прошлых веков могут быть
==243
надежными свидетелями сообщаемого ими факта, который мы можем смело принять, полагаясь на их авторитет; но дальше этого доверие к ним не может идти. Авторитетом нисколько не решается вопрос об истинности или ложности мнений, для которых есть только один метод испытания — проверка рассуждений и доказательств, которыми авторы сами пользовались для того, чтобы приобрести знание; так же должны поступать и другие, которые хотят разделить с ними это знание. Конечно, мы получаем большую выгоду от того, что авторы взяли на себя труд найти доказательства и изложить и^с в порядке, который может показать истинность или вероятность их выводов. Мы должны быть очень признательны за это авторам, ибо они избавили нас от труда отыскивать эти доказательства, которые они собрали для нас и которых мы, может быть, несмотря на все наши труды, не могли бы ни найти, ни осветить так хорошо, как они осветили их для нас. В этом отношении мы чрезвычайно обязаны мудрым писателям всех веков за те открытия и рассуждения, которые они оставили после себя для нашего поучения, если только мы сумеем правильно их использовать. А это заключается не в том, чтобы быстро пробежать их глазами и даже, возможно, удержать в памяти эти мнения или некоторые замечательные места, а в том, чтобы вникнуть в рассуждения этих авторов, исследовать их доказательства и затем уже судить об истинности или ложности, вероятности или невероятности того, что они утверждают, и притом не на основании мнения, которое мы составили об авторе, а на основании доказательств, которые он приводит, и убеждающих доводов, которые он нам представляет, извлекая их из самих вещей. Знать — значит видеть; а если так, то безумие убеждать себя, что мы видим глазами другого, как бы пространно последний ни уверял нас, что то, что он утверждает, совершенно очевидно. До тех пор пока мы не увидим это собственными глазами и не постигнем собственным разумом, мы все так же остаемся в темноте и столь же лишены знания, как и раньше, пусть даже мы верим данному ученому автору, сколько нам угодно.
Признают, что Евклид и Архимед знали и доказали то, что они утверждают. Однако если кто-нибудь читает их сочинения, не воспринимая связи их доказательств и не видя того, что они показывают, то хотя бы он и понимал все их слова, однако знания у него от этого не прибавится; он может, конечно, верить словам, но он не знает того, что они излагают. Таким образом, сколько бы он ни читал этих
==244
признанных математиков, он ни на йоту не подвинется вперед в своих математических познаниях.
25. Торопливость. Рвение и сильная склонность души к знанию, если их осторожно не регулировать, часто являются помехой к последнему. Душа постоянно стремится к дальнейшим открытиям и к новым объектам и гонится за разнообразием знания. Поэтому она часто не останавливается достаточно долго на том, что находится перед ней в данный момент, чтобы узнать это как следует, а спешит в погоню за тем, что еще не вошло в поле ее зрения. Тот, кто проезжает по стране на почтовых, на основании мимолетных наблюдений может оказаться в состоянии рассказать об общем расположении ее частей, дать отрывочное описание то горы, то равнины, то болота, то реки, лесов одной части страны и степей другой ее части. [Именно] такие поверхностные представления и наблюдения он может собрать при быстром переезде. Но более полезные наблюдения над почвой, растениями, животными и обитателями, над их различными родами и особенностями неизбежно должны ускользать от него; люди редко открывают богатые рудники, не делая раскопок. Природа обыкновенно помещает свои сокровища и драгоценности в скалистом грунте. Если материал крепкий и смысл лежит глубоко, ум должен остановиться и энергично заняться им, усердно отдавая ему труд и мысли и тщательно обдумывая его, пока не преодолеет трудности и не овладеет истиной. Но здесь следует стараться избегать другой крайности: не стоит цепляться за каждую бесполезную мелочь и ожидать раскрытия тайн науки от каждого могущего возникнуть пустого вопроса и сомнения. Тот, кто настойчиво будет подбирать и исследовать всякий камешек, попадающийся ему на пути, имеет так же мало шансов вернуться обогащенным и нагруженным драгоценностями, как и тот, который пробегал [по этому пути] так быстро, как только мог. Истины не становятся лучше или хуже в зависимости от того, легко или трудно их достигают; ценность их измеряется полезностью и назначением. Маловажные наблюдения не должны отнимать у нас ни одной минуты, а такие, которые расширяют наш кругозор и освещают путь к дальнейшим и полезным открытиям, не должны быть оставляемы в пренебрежении, хотя бы они задерживали наше движение и отнимали у нас известное время для внимательного рассмотрения.
