– Так! Стоп! – Он поднял указательный палец правой руки и ткнул им Татьяну в грудь. – Тебя? Хотят? Убить? Я правильно понял? За что?

Он ей не поверил, и Татьяна мгновенно сникла.

Стиснула пальцы, опустила голову и попыталась собраться с мыслями. Хотя бы постараться подумать над тем, что же ей делать дальше, если он повторит свою попытку выставить ее? Она пыталась думать, честно пыталась. Но тут, как назло, взгляд ее с носков собственных туфель переполз на его голые икры. Потом полез выше, еще выше и остановился на том самом месте, которое было несколько ниже края полотенца. И она снова растерялась.

Чертовщина какая-то с этим парнем получалась!

Все буквально у него было не так, как у всех. Ну, насчет всех, допустим, она представление имела достаточно смутное. Но замужем-то была не год и не два! Уж с чем с чем, а с физиологическими особенностями противоположного пола знакома не понаслышке. Чтобы привести в такое вот состояние некоторые фрагменты их тела, требовались необходимые усилия и еще, как это Санечка всегда говорил, приличествующая случаю обстановка. Вот! Обстановка, да еще приличествующая!

Сейчас обстановки не было, усилий с ее стороны тем более, а то, что находилось у Степана под полотенцем, казалось, жило своей собственной самостоятельной жизнью. И это не могло не возмущать и интриговать одновременно.

Ну почему же с ним все не так! Не похоже на то, к чему она давно привыкла, и...

– Чего вытаращилась? – вдруг вклинился в ее совершенно искреннее изумление его сердитый голос. – Дурдом просто какой-то! Просто дом дур, да и только!

И Степан, с силой ударив по двери гостиной растопыренной ладонью, ушел одеваться.

Татьяна с облегчением выдохнула ему в след.

Слава богу! Кажется, он на время оставил свои попытки выгнать ее. Первый раунд она выиграла, хотя и не без потерь. Пришлось нашептывать ему первое, что пришло в голову. А так раньше она не делала никогда. Тщательно обдумывала каждое слово, прежде чем раскрывать рот.

Татьяна, нерешительно потоптавшись в прихожей, скинула туфли. От высоких каблуков ныла вся стопа. Но обувь без каблуков она не носила лет двадцать. Даже домашние туфли были хоть с небольшим, но все же каблучком. Стянула с себя курточку и пристроила ее рядом с чьей-то кожанкой. Одернула тонкий свитерок, оправила юбку и пошла в противоположную от гостиной сторону. Там, по ее расчетам, должна была быть кухня. Она уловила слабое, едва слышное урчание холодильника.

Кухня нашлась. Огромная, стильная и очень чистая. Такая чистая, что казалось, там никогда не готовили, и никто там не обедал и не ужинал, и уж тем более не рассыпал по полу сахар. Если бы не горка пакетиков со специями на большом обеденном столе, ощущение музейной необитаемости было бы полным. Машинально сложив специи обратно в жестяную коробку, Татьяна пристроила ее на нижней полке в одном из шкафов и тут же потянулась к холодильнику. Там наверняка должна была быть выпивка. У такого парня, как Степан, а она его всегда именовала про себя «плохим», вкладывая в это свой особый смысл, выпивка быть должна непременно.

Ассортимент был велик. Татьяна остановилась на коньяке. Достала початую бутылку и, не особо церемонясь, припала к горлышку.

Черт знает до чего докатилась! Сначала снимает мужика за деньги. Потом пристает к нему и даже называет Степочкой. Просто бред какой-то!.. Теперь вот коньяк глушит из горла. Так офисные мужики всегда говорят – глушить из горла. Мать в буддистские монахи рванула бы на Тибет, узнай, до чего докатилась ее единственная дочь.

Татьяна так вымоталась, так перенапряглась в борьбе за право отвоевать себе кусочек Степиной территории, что даже не почувствовала вкуса и крепости коньяка. Отпила изрядно, не поморщившись. Убрала бутылку обратно в холодильник и, достав оттуда батон вареной колбасы, принялась кромсать его на бутерброды.

А что такого? Она проголодалась! Он, наверное, тоже. Наверняка еще не завтракал, успев только душ принять.

Но тело у него, конечно... Татьяна мечтательно зажмурилась. А особенно некоторые части его... И как это с ним все неправильно постоянно?! То целуется как-то непривычно странно, теперь вот еще и это... Ладно бы постель была или она в нижнем белье топталась на его пороге, а то ведь запросто так и...

– Здрасте, – раздался вдруг совершенно чужой, не Степин, голос. – Как поживаете?

Она оглянулась и обнаружила за своей спиной мужчину.

Приблизительно одних лет с хозяином квартиры. Такого же роста. Тонкогубый и скуластый. С растрепанными вьющимися волосами, спрятанными в хвост. С покрасневшими припухшими глазами, в которых плескался сейчас неподдельный интерес, а может, даже и восхищение. Одет он был в джинсы, тонкую водолазку ярчайшего синего цвета (кстати, под глаза) и такие же ярко-синие носки.

– Кирилл, – протянул он ей руку с ухоженными ногтями и обручальным кольцом, почему-то на левом безымянном пальце.

– Татьяна, – проговорила она с набитым ртом, успев откусить от огромного бутерброда с вареной колбасой.

– Очень приятно. – Тонкие губы Кирилла раздвинулись в улыбке, выставив на обозрение великолепнейший набор белоснежных зубов.

– Мне тоже... наверное, – добавила она на всякий случай. – А вы?

– Я друг Степана, – поспешил он пояснить и, заметив ее сморщившийся в размышлениях лоб, рассмеялся. – Мы не голубые, не подумайте. Я просто поругался со своей невестой этой ночью и с утра приперся к нему. А потом вы...

– Приперлись, да? – Татьяна вздохнула, ничего такого подумать об их сексуальной ориентации она и не успела, но словоохотливость Кирилла приятно располагала. – Хотите бутербродов, Кирилл? Я тут хозяйничаю. Степан наверняка рассердится, но куда уж больше. Я и так сегодня все мыслимые пределы переступила. Так что пара ломтиков колбасы вряд ли что способна изменить.

– А давайте бутерброды! – Он потер ладонь о ладонь, сунулся еще раз в холодильник и достал сыра, сервелата и сгущенки. – Мы сейчас еще и кофе сварганим. Вы кофе черный пьете, Танюша? А я вот грешен – люблю со сгущеночкой.

– Я кофе почти не пью, – промямлила она, задвигая ноги глубоко под стол.

Уселась так, чтобы быть подальше от Кирилла. Тот разошелся не на шутку и всякий раз, проносясь мимо нее, нарочно ли или нечаянно касался ее. То по плечу плечом заденет. То локтем по груди. То, поднимая упавший пакетик с наструганным сервелатом, вдруг коснулся, как бы по неосторожности, ее колена.

– Да? А что же вы пьете? – изумился Кирилл, огорченный тем, что Верещагина забаррикадировалась от него обеденным столом. – Кроме коньяка, разумеется?

– Чай. Все больше зеленый. – Она с надеждой поглядывала на дверной проем, дожидаясь Степана, скорее бы уж, что ли, и пришел. Все что-то медлит и медлит.

Степан и в самом деле медлил. Торчал в прихожей и, криво ухмыляясь своему зеркальному отражению, подслушивал, как Кирюха окучивает его незваную гостью.

Верещагина Кирюхе понравилась, невзирая на ее лощеный и неприступный внешний вид. Он промчался мимо него за ней в кухню, выбросив оба больших пальца из кулака и прошептав на ходу: «Супер!». И теперь терся около нее, стопроцентно задевая ее то локтем, то бедром. Этот Кирюхин прикол был ему хорошо известен. Ну-ну, пускай попробует. С этой принцессой он быстро обломается.

Тело, вишь, ей его не понравилось. Скажите, какие мы разборчивые. То же еще...

Степан все стоял и стоял в прихожей, рассеянно рассматривал себя в зеркале и с напряжением вслушивался в то, что происходит сейчас на его кухне.

Как он и предполагал, Верещагина Кирюхины штучки-дрючки быстро раскусила и поспешила укрыться за столом. Но это другана не сломило, и он жужжал огромным шмелем вокруг нее, и то и дело понижал голос до интимного журчания, и похохатывал, похохатывал. О чем Кирюха, интересно, с ней может разговаривать? Вот он лично с ней парой фраз порой за вечер не обменивался, когда они пасли ее Санечку с любовницей.

– Да что вы, Танечка? – совершенно фальшиво изумился чему-то Кирилл и загромыхал сковородками. – Никогда не пробовали обжаренные в кляре крабовые палочки? Так я вас сейчас угощу.