— Я это выясню.

Через час приходит Ромул, который жестом велит мне молча следовать за ним. В коридорах никого. Мы проникаем в стенной шкаф, съемная стенка которого служит дверью в проход: точно таким же лазом я воспользовался утром у солдат. Мы добираемся до незнакомого спортивного зала, где нас ждет Рем, скрестив руки на груди. С ним мой друг-бунтовщик Мамерк: последний раз мы с ним виделись на том роковом матче, после которого я был вынужден вернуться в Дом. Брат Ромула заключает меня в грубоватые дружеские объятья, а его секундант горячо пожимает мне руку. Ромул стоит с каменным лицом: он относится к поединку со всей серьезностью и, пока его брат улыбается и гримасничает, торжественно заявляет:

— Исход этой схватки определит, кто станет преемником нашего отца. Проигравший не вправе оспаривать результат, который будет храниться в тайне вплоть до констатации смерти Юпитера. Принесем клятву! Мето?

— Клянусь.

— Мамерк?

— Клянусь.

— Рем?

— Я тоже клянусь, — весело говорит тот, но затем, видя гневный оскал брата, повторяет: — Клянусь.

— Клянусь, — последним произносит Ромул.

Мы разуваемся, а борцы стягивают с себя одежду и остаются в одних трико. Они разминаются, размахивая руками и делая наклоны, а потом становятся друг напротив друга.

— Начали! — кричит Мамерк.

Они резко сцепляются и начинают вертеться по кругу, ворча или шумно дыша. Ромул увлекает брата на пол и наваливается на него, но Рем вырывается, перекатывается на бок и становится на колени. Ромул вскакивает и поворачивается к нему лицом, а Рем бросается брату на шею и принимается его душить. В эту минуту взгляд его безумен. Мы пытаемся разнять их, и нам с трудом удается оттеснить нападающего, который рычит и брыкается. Ромул изменился в лице и лежит неподвижно. Распростершись на полу, он тихо дышит ртом. Я заявляю:

— Нужно остановиться, ребята. Вы не в состоянии бороться.

— Согласен, — подтверждает Мамерк.

Братья мало-помалу приходят в себя и встают. Ромул говорит:

— Нет, нужно закончить. Ты тоже так думаешь, Рем?

— Да, и немедля.

Мы не успеваем вмешаться, и они набрасываются друг на друга с еще большим остервенением. Они так крепко сцепились, что едва могут дышать. В эту минуту они похожи на четырехлапого монстра, балансирующего на месте. Рем впивается зубами в плечо брата, тот вопит и вытягивает голову вперед, чтобы стукнуть его в лоб. Удар получается сильный и гулкий. Рем пятится и валится на скамью. Его шея выгнулась, а сам он застыл, над левым ухом рана, из которой хлещет кровь. Подходит Мамерк:

— Нужно кого-то позвать. Он умирает.

— Я сам займусь этим, ребята, возвращайтесь в свои комнаты. Не хочу, чтобы вы за это расплачивались.

Мы не шевелимся, и тогда он орет во всю глотку:

— Валите отсюда сейчас же! Сматывайтесь!

Мне совестно оставлять их, но Ромул прав. Я удираю по секретному ходу и устремляюсь в свою комнату. Не успеваю я спрятаться, как слышу торопливые шаги по коридору и шум хлопающих дверей. Когда приходит Аттик, мне кажется, будто я смежил веки максимум минут на десять, но присутствие друга успокаивает, и я снова засыпаю.

Утром, судя по мрачным лицам окружающих, я понимаю, что случилось нечто ужасное. Я уверен, что Рем мертв. За завтраком никто не произносит ни слова. В раздевалке перед утренней пробежкой я подхожу к Стефану и осмеливаюсь еле слышно спросить:

— Что случилось?

— Никто не знает, но всем велено соблюдать молчание.

Я плетусь вслед за группой, а на выходе из душа меня ждет Цезарь, чтобы отвести в комнату для подготовки к заданиям. Я спрашиваю:

— Вы нашли убийцу Жан-Люка?

— Еще нет — ни свидетелей, ни явных улик, но мы подозреваем одного из членов группы. А у тебя есть идеи на этот счет?

— Есть, но я никогда не обвиняю бездоказательно.

— Резонно. Покажи мне свое досье.

Цезарь неспешно читает мои записи. Я пытаюсь угадать, что он о них думает, и чувствую, что некоторые из моих мыслей его даже веселят, а другие ставят в тупик.

— Славная ловушка. Тебе удалось соблюсти осторожность, а мысль о том, чтобы предоставить убежище бездомным детям, которых опекает наш друг, просто превосходна. Ты овладел искусством манипулирования людьми, Мето. Это у тебя врожденное?

— Нет, думаю, я многому научился у вас.

Мое замечание не вызывает ни малейшей реакции, и я продолжаю:

— У вас есть ответ на вопрос, который я ставлю в конце?

— Конечно. Власти острова должны поклясться своей честью, что остров заражен, предъявить соответствующие доказательства, оценить серьезность положения и возможную продолжительность «карантина». Ввиду этих обстоятельств экспертная комиссия официально заявит о переводе острова в низший разряд.

После паузы Цезарь продолжает:

— Сколько дней на континенте понадобится тебе в этот раз?

— Трех должно хватить. Когда я могу отправиться?

— Послезавтра вечером, а пока отдохни. Похоже, ты не спал уже целую неделю.

Я остаюсь в своей комнате до самого вечера, но мне так и не удается заснуть. Правило абсолютного молчания соблюдается и за ужином. Меня навещает Клавдий, который рассказывает обо всем, что удалось узнать за день:

— Рем был случайно ранен во время дружеского поединка с братом. Думаю, ты представляешь себе «нежный» характер их встречи, — говорит он с улыбкой. — Это настолько серьезно, что информация держится в секрете. Как вижу, ты не удивлен?

— Нет, почему же.

— Кроме того, расследование гибели твоего приятеля зашло в тупик: они не знают, где искать.

— Попробуй навести их на Стефана. Я нахожу его странноватым.

Перед уходом мой друг сообщает о времени «окна» в расписании ночных дежурств, подходящем для возможной вылазки.

Я так устал, что с трудом поднимаюсь с кровати, чтобы пойти к Октавию, но свежий воздух на улице придает мне бодрости. Октавий крепко спит, и я ограничиваюсь тем, что всовываю ему в руку записку, которую нужно передать Черпаку. В ней я пишу, что зайду ближайшей ночью.

Аттик дал мне возможность выспаться, и наутро я чувствую себя лучше, но во время тренировки мне все равно не по себе. Я ухитряюсь обогнать всю группу к концу пробежки, чтобы выбрать себе нужную душевую кабинку, где оставляю короткую записку: «До вечера».

Сидя в своей комнате, я жду вестей от Цезарей, очевидно, занятых более важными делами. К обеду я узнаю, что Стефана вызвали на допрос. В отсутствие формальных доказательств я уверен, что встреча будет для него мучительной. Остаток дня нам запрещают выходить из своих комнат — возможно, они боятся, что мы услышим крики нашего сотоварища, если он будет тянуть с признанием.

Я проспал большую часть послеобеденного времени. Ужин нам приносят в комнаты и запирают нас на ключ.

Около десяти вечера я улучаю момент, чтобы отпереть свою дверь, и через час приходит Клавдий.

— Ты был прав. Он раскололся около восьми. Подробности, которые он сообщил, не оставляют никаких сомнений.

— Сегодня ночью мне надо наведаться к Рваным Ушам.

— Тогда тебе стоит поторопиться. Путь будет свободен с двадцати трех десяти до часа сорока пяти. Передавай Октавию привет от меня.

Мои сегодняшние сообщники поджидают меня на лестнице и затем молча следуют за мной. С ними я продвигаюсь медленнее, чем в одиночку, потому что Ахиллес быстро устает, а я понимаю, что обращаться с ним нужно бережно. В главной пещере царит атмосфера запустения. Многие Рваные Уши уснули прямо на земле. Как я и предполагал, мы находим их главаря в командирской палатке. Он не удивлен нашим появлением, словно был готов к нему.

— Настал мой последний час, верно? Предатель Мето пришел сделать свою грязную работу. Как видишь, я не сбежал, когда понял, что все мои собратья одурманены. Но у тебя не хватило смелости прийти в одиночку. Кто это с тобой?