Эти действия Ганнибала вызвали, как и следовало ожидать, недовольство в аристократических кругах, как будто, саркастически замечает Ливий, у них отняли имущество, а не наворованное добро, и, для того чтобы остановить чересчур, по их мнению, ретивого государственного деятеля, аристократы обратились к римлянам, к тем, с кем они были связаны узами взаимного гостеприимства (ср. также у Зонары [9, 18]). Основное обвинение, которое они выдвигали против Ганнибала, заключалось в следующем: Ганнибал тайком переписывается с Антиохом и принимает у себя его послов; он говорит, что государство пребывает в состоянии покоя и разбудить его может только звон оружия. Здесь почти дословно цитируется речь, которую Ливий несколько ранее вложил в уста Ганнибала [Ливий, 33, 44; Юстин, 31, 1, 7 — 8]. Со своей стороны римское правительство искало только предлога, чтобы открыто выступить против Ганнибала и добиваться его устранения [Юстин, 31, 1, 9]. Возражал только Сципион: неприлично-де римлянам, победившим Ганнибала в открытом бою, теперь вмешиваться в карфагенские распри. Однако его аргументы во внимание не приняли, и очень скоро (а для Ганнибала, видимо, неожиданно) в Карфагене появились римские послы Гней Сервилий, Марк Клавдий Марцелл и Квинт Теренций Куллеон.

Задание, которое сенат им дал, было не сложно: обвинить Ганнибала в сношениях с Антиохом и подготовке войны; за этим логически должно было последовать требование выдачи. Юстин [31, 2, 1] иначе формулирует цели посольства: Сервилий и его товарищи должны были устроить так, чтобы Ганнибала тайно убили его противники. Когда послы прибыли в Карфаген, они по совету врагов Ганнибала предпочли сначала не обнаруживать своих истинных целей и говорили, что имеют поручение разобрать споры между Массанассой и карфагенским правительством. Очевидно, заговорщики опасались народного восстания. Однако Ганнибал понимал, что римляне добираются до него; пойдет ли речь о выдаче на законном основании или же будет организовано убийство из-за угла — это уже были второстепенные детали.

Конечно, он мог бы опять обратиться к народу, и, судя по всем предыдущим событиям, ему легко было бы расправиться со своими противниками. За этим, разумеется, должна была последовать война с Римом, но ведь она была неизбежна так же, как неизбежна была война Рима с Антиохом. Считал ли Ганнибал, что Карфаген еще не готов к войне, или он не захотел выступать в роли вожака народного бунта, мы не знаем. Каковы бы ни были мотивы его поведения, он не пожелал двинуть в бой ту единственную силу, которая помогла бы ему сохранить власть, — народ — и предпочел бежать. Еще утром он показывался на улицах и площадях, а вечером с двумя спутниками ускакал в Бизаций. Там на следующий день явился в свое укрепленное владение («башню», пишет Ливий) между Акиллой и Тапсом и погрузился на корабль [Ливий, 33, 47 — 48; ср. у Корн. Неп., Ганниб., 8, 6 — 7; Юстин, 31, 2, 2 — 5; Апп., Сир., 4; Орозий, 4, 20, 13]. Он снова покидал Африку.

Глава седьмая

БЕГСТВО НА ВОСТОК И ГИБЕЛЬ

I

Путь

Внезапное исчезновение Ганнибала вызвало в Карфагене смятение. Люди, собравшиеся рано утром в вестибюле старинного дома Баркидов приветствовать могущественного господина, обратить на себя его внимание, получить от него подарки и иные знаки милости, неожиданно обнаружили, что его нигде нет. Народ стекался на площадь; повсюду слышны были разговоры, что Ганнибал бежал, что его убили римляне. Сторонники и противники Баркидов готовы были, казалось, броситься друг на друга, однако в этот момент сообщили, что беглого суффета видели на о-ве Керкине, и волнение мало-помалу затихло. Сторонники Баркидов могли бы поднять народ, чтобы отомстить убийцам. Однако мстить было некому и не за что: спасая свою жизнь, даже не попытавшись бороться, Ганнибал бросил своих приверженцев на произвол судьбы. По-видимому, именно глубоким разочарованием народных масс объясняется то, что римляне без труда и борьбы добились своего.

Сенатские послы могли уже не скрывать своего поручения. Выступая на заседании карфагенского совета, они обвиняли Ганнибала в том, что если раньше он подстрекал царя Филиппа воевать против римлян, то теперь он сговаривался с Антиохом и этолийцами, как побудить Карфаген к отпадению от Рима; Ганнибал бежал не иначе как к Антиоху и не успокоится, пока не разожжет пламя войны по всему земному кругу. Если карфагеняне хотят дать законное удовлетворение римскому народу, они не должны оставлять подобные деяния безнаказанными. Совет покорно отвечал, что он сделает все, что римляне сочтут справедливым; иначе говоря, если бы Ганнибал появился в Карфагене или на принадлежащих ему территориях, он был бы немедленно схвачен и выдан римским властям; в Риме Ганнибала ждала неминуемая расправа [Ливий, 33,. 48 — 49]. Вполне последовательно Ганнибала объявили изгнанным, его имущество конфисковали и разрушили дом [Корн. Неп., Ганниб., 7, 7].

Римские послы не ошиблись: Ганнибал действительно решил отправиться ко двору Антиоха III. Да и не было у него другого выхода. Македония? Но македонский царь был слишком слаб, чтобы защитить Ганнибала от римлян. Египет? Но египетские послы совсем недавно предлагали римскому правительству помощь в борьбе против Македонии, если бы у Рима недостало собственных сил. Пергам? Но пергамский царь Аттал был одним из самых ревностных союзников Рима. Оставалась, следовательно, только селевкидская Сирия.

По пути Ганнибал зашел на о-в Керкину. Там он застал в порту несколько финикийских торговых кораблей с товарами. Знаменитого полководца узнали; когда он сходил на берег, со всех сторон раздались приветствия. Такая популярность создавала Ганнибалу серьезные затруднения. Если бы на Керкине узнали о бегстве, его могли задержать и препроводить в Карфаген; чтобы этого избежать, Ганнибал велел своим спутникам говорить, будто он послан в Тир послом от карфагенского народа. Ничего необычного здесь не было: Карфаген был колонией Тира, и карфагеняне постоянно отправляли в Тир своих посланцев и по обыкновенным повседневным делам, и для участия в храмовых и иных культовых действах. В таких посольствах участвовали и высшие должностные лица. Была и другая опасность: если бы один из кораблей покинул Керкину, отплыл в Тапс или Хадрумет и там стало бы известно, где Ганнибал находится, за ним обязательно снарядили бы погоню. Нужно было во что бы то ни стало задержать корабельщиков и торговцев, пока Ганнибал не уйдет из Керкины. Выход нашелся. Неожиданно для себя и те и другие были приглашены на торжественное жертвоприношение — обычное для северо-западных семитов, в том числе финикиян и карфагенян, священное пиршество, в котором, как полагали, незримо участвует божество. Ганнибал не поскупился на угощение и, пока участники трапезы отсыпались на своих кораблях и приходили в себя после, чересчур обильных возлияний, ночью тихо поднял якорь и вышел в море. Карфагенские и римские власти узнали о его стоянке на Керкине слишком поздно [Ливий, 33, 48]. В погоню за Ганнибалом карфагеняне отправили два корабля [Корн. Неп., Ганниб., 7, 7], но захватить беглеца так и не удалось.

Без новых приключений Ганнибал добрался до Тира. Там его встретили со всякого рода почестями, и он увидел себя среди своих, на второй родине. Можно представить себе, что он должен был почувствовать — изгнанник, чудом спасшийся от смертельной опасности и после того напряжения, которое он пережил, оказавшийся среди доброжелательных людей, восторженно глядящих на него, ловящих каждое его слово. И все же он не хотел терять время. Отдохнув несколько дней в Тире, Ганнибал отправился в Антиохию. Там он узнал, что царь находится в Малой Азии. Приняв участие в играх, которые царский сын устроил в Дафне (предместье Антиохии, славившееся роскошью и разгульным образом жизни), — вежливость и желание установить добрые отношения, а может быть, и любопытство помешали ему отказаться, — Ганнибал помчался в Малую Азию. Антиоха III он застал в Эфессе [Ливий, 33, 49].