Несмотря на союз с Капуей,^[99] положение Ганнибала становилось все более затруднительным. У него по-прежнему не было выходов к морю: Неаполь по-прежнему отказывался признать его власть [Ливий, 23, 14, 5], а в Ноле он натолкнулся на совершенно неожиданное сопротивление [Ливий, 23, 14, 6 — 13]. Стало быть, указание Полибия [7, 1, 4; Суда, Καπυη], будто под влиянием Капуи и другие города перешли на сторону Ганнибала, не вполне точно. Перед Ганнибалом, как и прежде, стояла перспектива вооруженной борьбы за Южную Италию.

Само собой разумеется, что, готовясь к новому туру войны против Рима, привлекая на свою сторону заманчивыми предложениями или подчиняя силой различные общества Южной Италии, Ганнибал нуждался в подкреплениях. Именно с этой целью — ошеломить карфагенский совет известием о блестящей победе и добиться отправки в Италию новых воинских контингентов — Ганнибал послал на родину своего брата Магона. Тит Ливий [23, 11, 7 — 13, 8] сохранил подробный рассказ и о докладе, который Магон представил совету, и о прениях, и о том, какие меры совет в конце концов принял.

Магон, естественно, постарался изобразить положение вещей в наиболее благоприятном для Ганнибала освещении: с шестью полководцами он сражался, в том числе с четырьмя консулами, одним диктатором и одним начальником конницы; с шестью консульскими армиями карфагенские войска скрестили оружие; из четырех консулов двое погибли, один бежал раненным, еще один едва спасся от полного уничтожения своей армии, уведя с поля боя едва 50 человек; начальник конницы разбит наголову; диктатор считается выдающимся полководцем только потому, что так и не решился вступить в сражение. Всего неприятель потерял более 200 000 убитыми и более 50 000 пленными; Брутиум, Апулия, часть Самниума и Луканий и, что особенно важно. Кампания перешли на сторону Ганнибала. Чтобы подкрепить свои слова, Магон приказал высыпать в вестибюле здания, где происходило заседание совета, 3 медимна всаднических и сенаторских колец. Так как Ганнибал ведет войну далеко от дома, на вражеской земле, продолжал Магон, переходя к наиболее щекотливой части своего поручения, расходует огромное количество продовольствия и денег, несет в стольких сражениях потери в живой силе, чтобы уничтожить неприятеля, необходимо дать ему подкрепления, а воинам — пищу и деньги.

Общее ликование было ответом Магону, и только один эпизод внес некоторый диссонанс в хор изъявлений восторга. Один из сторонников Ганнибала, Гимилькон, желая глубже уязвить руководителя антибаркидской группировки Ганнона, стал попрекать его прежними выступлениями, когда он решительно высказывался против войны и даже предлагал выдать Ганнибала римлянам. Ганнон не остался в долгу. Судя по рассказу Ливия, он говорил теперь, что победы, одержанные Ганнибалом, в сущности, бесплодны. Победитель требует еще воинов, еще продовольствия и денег, как если бы он был побежден и не захватил вовсе добычи. Ни один из латинских городов — союзников Рима не перешел на сторону Ганнибала; римское правительство не думает о заключении мира [ср. у Вал. Макс., 7, 2, 16]. Однако на эти речи никто не обратил внимания. Совет постановил направить к Ганнибалу 4 000 нумидийских всадников, 40 слонов и деньги. Кроме этого в Испанию был направлен специальный агент (Ливий называет его диктатором) для вербовки наемников (20 000 пехотинцев и 4 000 всадников), которые должны были пополнить карфагенские войска на Пиренейском полуострове и в Италии.

Позже Гасдрубал Баркид, командовавший карфагенскими войсками в Испании, получил распоряжение двигаться в Италию, но выполнить этот приказ было невозможно.

Результаты миссии Магона, как видим, далеко не соответствовали надеждам Ганнибала. 4 000 всадников и 40 слонов — это, конечно, было каплей в море, да и их надо было доставить к Ганнибалу, не имевшему выходов к морю. К тому же пунийское правительство и не торопилось выполнять свои решения [Ливий, 23, 14, I]. Как увидим далее, Магону удалось собрать значительно меньше воинов, чем это предполагалось по решению совета, однако в лагерь Ганнибала они все равно не попали. Действия карфагенского совета ясно показали, что Ганнибалу не приходится особенно рассчитывать на помощь со стороны своего собственного государства, что он должен надеяться и впредь главным образом на свою армию и на союзников, если их удастся найти. Обескураживающие результаты посольства Магона приоткрыли завесу и над другим, еще более неприятным обстоятельством. Ведь, вопреки широко распространенной точке зрения, ставшей едва ли не тривиальным общим местом, карфагенский совет принял именно такие решения не потому, что близорукое правительство купеческой республики из жадности, неспособности или тайного недоброжелательства не хотело оказать помощь Ганнибалу, бросило его на произвол судьбы.^[100] Наоборот, судя даже по рассказу Тита Ливия, который, естественно, главное свое внимание сосредоточил на речи Ганнона, как раз доброй воли и желания помочь Ганнибалу было даже более чем достаточно. Не хватало другого — материальных ресурсов для того, чтобы эта помощь была по-настоящему эффективной. А это значило, что и в будущем Ганнибалу на действенную поддержку из Карфагена рассчитывать не приходится.

Тревожные вести приходили к Ганнибалу и из Испании. Кампания 216 года [Ливий, 23, 26 — 29] началась там с того, что карфагенянам изменил союзнический флот си перебежчики склонили к враждебным антипунийским выступлениям тартессиев — очевидно, прямых потомков тартесситов, разгромленных и покоренных карфагенянами в конце VI в. После нескольких мелких стычек тартессии сумели добиться серьезного успеха — они овладели городом Аскуа, однако первая крупная победа настолько вскружила им голову, что Халб (один из вождей восстания) потерял над ними контроль и Гасдрубалу Баркиду удалось сначала загнать в окружение, а потом и уничтожить беспечно рассеявшихся по полям неприятелей.

Вскоре Гасдрубал получил от карфагенского совета приказ вести свою армию в Италию и там присоединиться к Ганнибалу. Слухи о таком решении пунийского правительства быстро наполнили Испанию и, естественно, вызвали там новый подъем проримских настроений. Об этом Гасдрубал и написал в Карфаген: едва только он, Гасдрубал, двинется на север, прежде чем он дойдет до Ибера, вся Испания станет римской; у него нет ни армии, ни командиров, чтобы оставить их вместо себя; если совет хоть в какой-то степени обеспокоен судьбой Испании, то он должен прислать ему преемника с сильным войском.

Это послание произвело на совет впечатление, которого Гасдрубал и добивался. Правда, полученное ранее распоряжение двигаться в Италию было подтверждено (основное свое внимание, замечает Ливий, карфагенский совет уделял Италии, где решалась судьба войны; испанский фронт считался все же второстепенным), но в Испанию был прислан во главе наемных войск и флота Гимилькон. Собрав внеочередную дань со всех подвластных племен, Гасдрубал выступил в поход на север.

Командовавшие на Пиренейском полуострове римскими войсками братья Публий и Гней Корнелии Сципионы также повели свои легионы к Иберу, соединились, форсировали реку и там обратились против Гасдрубала. В ожесточенном сражении победителями оказались римляне карфагенскую пехоту они частью перебили, частью разогнали; мавританская и нумидийская конница пунийцев обратилась в бегство, угнав также и слонов. По данным Евтропия [3, II], карфагеняне потеряли в этом бою 25 000 человек убитыми и 10 000 пленными. Сам Гасдрубал едва спасся.

Неудача Гасдрубала очень тяжело сказалась на военно-политическом положении Ганнибала. Она не только вновь поставила под вопрос господство Карфагена в Испании и продемонстрировала неспособность последнего очистить от римлян Пиренейский полуостров; после событий, разыгравшихся у Ибера, стало ясно, что на помощь из Испании, во всяком случае пока, Ганнибал рассчитывать не может. Ему оставалось надеяться только на свои собственные силы. Не следует преуменьшать и значения морального фактора. Победа Сципионов в первом же крупном сражении после Канн свидетельствовала, что Рим вовсе не собирается сдаваться на милость победителей и успешно начинает новый этап военных действий.