Изобразительное искусство раскрывает двери столь же широко, если не шире, для чувств и тайн сексуальности. Картины могут быть в буквальном смысле эротичными, с телами в чувственном или религиозном экстазе или боли. Но им не обязательно быть фигуративными, чтобы приводить в движение разум и чувственность. Когда Вэналин Грин, ребенок из рабочей семьи, увидела и написала свои первые живописные работы, это было откровение. «Искусство дало мне язык для вещей, которые я не могла бы почувствовать другими способами», включая сексуальные вещи, говорит Грин, которая теперь является удостоенным премий видеохудожником и профессором в высшей школе Чикагского института искусств, часто исследующим сексуальность в своих работах. Энн Эйджи, художник по керамике в возрасте сорока с лишним лет, описывает с фотографической точностью воспоминания платье своей матери, висевшее в складном саквояже на чердаке. «Это были великолепные бирюза и зелень, водянистый узор, шелковистое», - сказала она мне. В возрасте четырех или пяти лет «я часто поднималась наверх, расстегивала саквояж и смотрела на платье, и прикасалась к нему, и нюхала его. Оно было прекрасно, и особенно, и тайно. У меня еще не было слов для этого, но я думаю, что именно тогда я впервые поняла, что такое секс».
Это всё незаменимые для развития опыты. Но с тех пор как школы стали утилитарными, организуя свои учебные планы для производства высокооплачиваемых специалистов по компьютерным наукам завтрашнего дня, гуманитарные науки и искусства стали вытесняться из программы. И когда религиозные фанатики, подобно минным тральщикам, обыскивают публичные библиотеки в поисках каждого слова «грудь» и каждого слова «трахать», каждой сцены мастурбации или секса, за которыми не следует божья кара, и заменяют их своими сухими проповедями о воздержании, они не лишают детей эротической информации. Вместо этого они оставляют младшее поколение наедине с широким, но лишенным глубины ломтем сексуальных образов - с голливудской чушью «щенячьей любви» и изнасилований, с бездушными соблазнениями ситкомов и с безразмерной спандексной красивостью MTV. Есть смысл предложить им альтернативу.
Способствует ли чтение Джейн Остен снижению подростковой беременности? Или повышению оргазмического потенциала? Один из рецензентов этих страниц беспокоился, что данная глава написана слишком «понаслышке», что я не представила достаточно сильных доказательств секспросветовской ценности литературы и искусств. Говорят, исследования показывают, что прослушивание музыки Моцарта улучшает успехи школьников в математике, что, предположительно, помогает им становиться этими самыми будущими техномиллионерами (может быть, я являюсь статистической аномалией, но я в детстве Моцарта слушала, а с математикой у меня очень туго). Так что, наверно, исследования есть; признаюсь, я их не искала. Но основная мысль этой главы несколько иная: что удовольствия художественного эроса самоочевидны, и также кажется самоочевидным, что богатое воображение является душой хорошего секса.
Правые, как это с ними часто бывает, хорошо это понимают. Их реакции на все эти художественные выставки, которые они считают вредными для несовершеннолетних, не являются пустым беспокойством. Искусства опасны. Именно поэтому художники и поэты сидят в тюрьме при каждом репрессивном режиме на свете. Ничего нельзя поделать с тем фактом, что подвергнутый мукам Христос на картине эпохи Возрождения, томный, как любовник в посткоитальном измождении, способен вдохновлять на запретные мысли. Или что «Ромео и Джульетта» заслуживает рейтинга «X», который на него хотят навесить консерваторы. Подростки, занимающиеся страстным сексом, не слушающиеся родителей, принимающие наркотики и совершающие как убийство, так и самоубийство - это определенно плохая «ролевая модель», вовлеченная в высокорискованное поведение!
Язык поэта - это язык любовника. Он не останавливается, прославляя царство чувств, чтобы прикинуть, является ли его «контент» «соответствующим возрасту». Совсем наоборот. Вот вам Йейтс:
О любовь - хитрая штука, Никто не мудр настолько, Чтобы разведать всё, что есть в ней, Ибо он думал бы о любви, Пока звезды не убежали бы [с небес] И тени не съели бы луну. Ах, пенни, бурый пенни, бурый пенни, Нельзя это слишком рано начать.
["Brown Penny" by William Butler Yeats в (малохудожественном) переводе вашего переводчика, то бишь меня :) - leshsh]
9. Чего недостает?
Есть мощная норма гетеросексуальности - и мощный двойной стандарт. Девочки концентрируются, в основном, на внешности и бойфрендах, мальчики концентрируются на мачизме и сексуальных завоеваниях. Отклоняться - [средой] не принимается.
Лори Мэндел (Колледж Даулинга) о средних классах пригородных школ (1999 год)
Гендер, равенство и вожделение
Гендер начинает «срезать» возможности детей переживать тот или иной опыт с раннего возраста. Одна учительница подготовительной группы детского сада сказала мне, что мальчики в ее классе отказываются пользоваться красным карандашом, потому что «красный - девчачий цвет». К средним - первым старшим классам школы кодексы гендера оказываются уже буквально отлиты из стали и претворяются в жизнь как «неявными курсами гендера» в школьных программах, так и «правилами чувствования», за соблюдением которых строго следят как взрослые, так и другие дети. Ребята, особенно в раздираемые противоречиями ранне- и среднеподростковые годы, остро озабочены тем, что социолог Гэри Файн называет «управлением впечатлениями»: личными усилиями по контролю и отслеживанию того, что о тебе думают другие. Для подавляющего большинства детей и подростков выживание в социуме - вопрос соответствия его нормам. А одна из самых надежных и безопасных стратегий выживания состоит в том, чтобы ходить по струнке гендера, старательно исполняя роль, отведенную телу, в котором родился, и держаться подальше от тех, кто ведет себя как-то иначе.
В школе, наверное, более, чем дома (поэтому родители иногда и приходят в ужас, когда застают врасплох своих детей в компании сверстников), как мужественность, так и женственность - узкие гимнастические бревна, с которых легко свалиться. Девочки должны вести себя так, чтобы казаться сговорчивыми на секс, но не слишком сговорчивыми. Если девочка сдержанна или горда, она «сука». Но если она разговаривает слишком «грязно» или ведет себя слишком сладострастно, она «шлюха» иди «блядь». Если так ведет себя мальчик, им восхищаются как «игроком».
Если он так ведет себя по отношению к девочкам, имеется в виду. Потому что если мальчик робко или с недостаточным энтузиазмом, например, обсуждает размер груди своей одноклассницы, он может обнаружить, что подвергнут остракизму как «педик». Мужественность «полицируется», главным образом, мальчиками против мальчиков, а гомофобия служит полицейской дубинкой. «Всё, что является женственным, мальчики учатся отвергать: чувствительность, эмпатию, уязвимость», - говорит Дебора Раковски, психолог-консультант в одной из пригородных школ. Но это не только феномен жесткого конформизма пригородов. Кэроль Капущик, мать семнадцатилетнего фанатика скейтборда по имени Макс, рассказывала, как ее сын участвовал в привычном «гноблении геев» (gay-bashing) несмотря на то, что вырос в сексуально «иконоборческом» Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка, со множеством геев и лесбиянок среди друзей семьи и соседей (официантками в тамошнем ресторане на углу служат геи в женской одежде). «Всё, что они ругают, - у них "педиковское", - говорит Кэроль. - Это "педиковский" фильм, "педиковские" штаны, "педиковская" видеоигра. Я даже слышала, как они какую-то еду называли "педиковской"». Она не думает, что ее сын употребляет это слово в обиду другим мальчикам, но говорит: «Хотя они кидаются этим словом, как будто оно ничего не значит, когда мальчика называют педиком, это может очень сильно ужалить».
