Сначала давайте рассмотрим вранье Лозгачева само по себе. Представьте ситуацию – они, телохранители, головой отвечают за жизнь Сталина. Его нет в обычные 11.00 утра, он не завтракает, он не обедает, он не выходит на террасу, уже темно, а его нет. И они сидят и ничего не предпринимают?? Почему? Потому, что боятся? Да за беспокойство Сталина их в худшем случае перевели бы охранять Суслова, но ведь за неоказание охраняемому лицу помощи – верный расстрел! И они не идут к нему?? Нет, это уже ни на что не похожая брехня. Телохранители Старостин и Туков пришли на смену в 10.00, они вообще не видели и не слышали Сталина. Они кого охраняли – сами себя? А вдруг Сталина выкрали, и его уже в комнатах нет? Это брехня в расчете на то, что ее будут слушать никогда не служившие идиоты.
Бывший телохранитель Сталина А. Рыбин на тот момент был уже комендантом Большого театра, но именно он в 1977 г. записал первые воспоминания охранников о Сталине и издал в каком-то роде даже полемическую книжицу «Рядом со Сталиным». Он оспаривает клеветническое утверждение Хрущева, что Сталин, дескать, много пил и напивался допьяна. Оспаривает таким вот любопытным примером.
«Чтобы доверчивые читатели не приняли всерьез очередной анекдот, на которые Хрущев был мастак, уточняю: Сталин предпочитал только вина „Цинандали“ и „Телиани“. Случалось, выпивал коньяк, а водкой просто не интересовался. Ее хлестали „соратники“. При том – за свой счет. Помните, Сталин скостил им пакетную доплату с двадцати пяти тысяч до восьми? Вот эти деньги шли в общий котел. Орлов тратил их на обеды для членов Политбюро.
Что касается самого Сталина… С 1930 по 1953 год охрана видела его «в невесомости» всего дважды: на дне рождения С. М. Штеменко и на поминках А. А. Жданова.
Все видели, что Сталин относился к Жданову с особым теплом. Поэтому после похорон устроил на даче поминки. Уезжая вечером домой, Молотов наказал Старостину:
– Если Сталин соберется ночью поливать цветы, не выпускай его из дома. Он может простыть.
Да, уже сказывались годы. Сталин легко простужался, частенько болел ангиной. Поэтому Старостин загнал ключ в скважину так, чтобы Сталин не мог открыть дверь. Впустую прокряхтев около нее, Сталин попросил:
– Откройте дверь.
– На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, – возразил Старостин.
– Повторяю: откройте дверь!
– Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.
– Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! – вспылил Сталин. – Вы мне больше не нужны.
– Есть! – козырнул Старостин, однако с места не двинулся. Возмущенно пошумев, что его, Генералиссимуса, не слушается какой-то охранник, Сталин ушел спать. Утром Старостин обреченно понес в машину свои вещи. Тут его вызвали к Сталину, который миролюбиво предложил:
– О чем вчера говорили – забудьте. Я не говорил, вы не слышали. Отдыхайте и приходите на работу.
Интересной была ситуация, правда же? Ну, ее психологические тонкости вы сами оцените. А я подчеркну лишь вот что: если Сталин все-таки хотел поливать цветы и даже запомнил весь ночной разговор, значит, был не очень пьяным. Ведь так? Хотя чисто по-житейски тут все понятно – человек похоронил самого лучшего собеседника».[388]
Думаю, что с Рыбиным можно согласиться в том, что Сталин никогда не пропивал свои мозги. Но тогда категорически нельзя согласиться с тем, что Старостин и Туков целый день боялись зайти к Сталину в комнату! Нарушить прямой приказ Сталина Старостин не боялся, а узнать о его здоровье боялся?!
В показанном в 2001 г. на ОРТ фильме А. Пименова и М. Иванникова «Кремль 9. Последний год Сталина» авторы взяли интервью у тогдашнего заместителя Главного управления охраны МГБ СССР полковника Н. П. Новика. Тот рассказал такой эпизод своей службы.
По субботам Сталин ходил в баню, построенную на территории дачи (в которой, кстати, парилась и охрана дачи, но, конечно, не тогда, когда ее посещал Сталин). Обычно эта процедура занимала у Сталина 1-00…1-10. Но однажды он вдруг не вышел из бани в означенное время. Через 20 минут охрана доложила Новику, который был в это время на даче. Через 35 минут он позвонил министру МГБ Игнатьеву, тот тут же позвонил Маленкову. Последовала команда ломать дверь в бане (изнутри она закрывалась на защелку). Через 46 минут Новик с фомкой и телохранителем уже бежали к бане. Но дверь открылась и на порог вышел слегка заспанный Сталин.
Такие были порядки и такими они и должны быть. А нам рассказывают, что охрана Сталина, ничего не зная о нем, не беспокоилась целый день?!
Вторая очевидная брехня это то, что Игнатьев испугался и не приехал. Вы можете представить себе министра государственной безопасности, который боится приехать к больному главе государства? Вы понимаете, что это прямой отказ исполнять служебный долг, за что в данной ситуации тоже можно было бы расстрелять?
Еще о том, что вы можете и не понимать. Лозгачев умышленно выводит Игнатьева из числа действующих лиц (он, кстати, единственный, кто о нем упомянул) тем, что упоминает о нем только как о министре МГБ (ошибочно называет КГБ). Для Лозгачева и Старостина Игнатьев был министром во вторую очередь, но об этом ниже.
Прежде чем заслушать брехню Хрущева об этом периоде, отметим этапы по версии охраны: весь день 1 марта охрана ничего не предпринимала; около 24.00 охрана начала звонить; в 3.00 ночи 2 марта приехал Маленков с Берия, но ничего не предприняли; и только в 7.30 появился Хрущев и за ним врачи.
Дадим слово Хрущеву. Он начинает свои показания описанием воскресенья 1 марта.
«Я ожидал, что, поскольку завтра выходной день, Сталин обязательно нас вызовет, поэтому целый день не обедал, думал, может быть, он позовет пораньше? Потом все же поел. Нет и нет звонка! Я не верил, что выходной день может быть пожертвован им в нашу пользу, такого почти не происходило. Но нет! Уже было поздно, я разделся, лег в постель.
Вдруг звонит мне Маленков: «Сейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда». Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут пятнадцать. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: «В чем дело?». Они: «Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в одиннадцать вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было». Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина, ограниченную, но честную и преданную ему женщину.
Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам.
Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что все-таки что-то с ним не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон. Надо еще раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей.
Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился еще кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню. Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым подошел Лукомский, очень осторожно, и я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь даже. Берия же грубовато сказал: «Вы врач, так берите, как следует».[389]
