Мы обнаружили, что Йоаську подкармливает на кухне сестра Романа. Напичканная остатками блинчиков, помидорового супа, ленивыми пирогами или солянкой, она, конечно, легко могла пренебречь нашим жиденьким борщом и картофельными лепешками.

Во главе заговора, который должен был сокрушить Йоаську, встала Гелька. С того времени повелось у нас так: как только Йоася украдкой направлялась к дверям кухни, на ее пути неизменно вырастала Гелька. Звонкая пощечина возвращала Йоаську с грешной дороги на путь истинный. Кроме того, вслед убегающей преступнице летели грозные предостережения:

– Смотри, как бы мы не сделали с тобой то же, что с Целиной!

Потеряв доступ к кастрюлям сестры Романы, Йоася начала переживать нечеловеческие муки во время наших совместных завтраков, обедов и ужинов. Голодная, как волк, она садилась за стол и жадными глазами следила за дежурной, разносящей пищу. Однако едва она получала свою порцию, как Гелька ловко убирала у нее еду из-под самого носа и спокойно говорила:

– Ты уже сыта с завтрака.

А когда Йоася пыталась доказать свое право на обладание миской, Гелька обращалась к сестре Алоизе:

– Проше сестру, разве Йоася уже не соблюдает пост?

И в ответ на вопросительный взгляд воспитательницы Йоася низко опускала голову, не смея что-либо возражать. То же самое происходило и во время ужина. Но тогда Гелька великодушно позволяла Йоаське съесть свою порцию. А если Йоася осмеливалась тихонько попросить долить ей кофе, Гелька громко выкрикивала:

– Проше сестру Алоизу, что случилось с Йоасей? Бросается на еду, словно она целую неделю ничего не ела!

Она доводила Йоаську до того, что та буквально теряла голову, как только подходил час завтрака или обеда. Протягивая руку к своей кружке, Йоаська умоляюще смотрела на Гельку, но та была неумолима и тотчас же отставляла кружку в сторону. При этом она в веселым смехом обращалась к монахине:

– Сестра Алоиза, Йоася уже не хочет больше поститься…

– Да нет же, я хочу, – плаксиво, с натугой выдавливала из себя Йоаська.

– Ну, тогда отдавай свой хлеб, – и Гелька забирала у нее хлеб, отдавая его кому-либо из малышек.

Прошла неделя. Йоася осунулась и похудела. Однако это вызвало новый прилив заботы со стороны хоровых сестер. Гелька, подсмотрев, как сестра Романа дает Йоаське печеное яблоко, пришла в ярость:

– Видите?! Я тружусь, тружусь над воспитанием ее характера, а потом такая идиотка портит всё дело одним злосчастным яблоком!

– Ты трудишься над воспитанием характера Йоаси? – искренне удивились мы.

– Разумеется. Я знаю, как надо воспитывать девушек. Наши сестрички хотят непременно помрачить ей мозги, но мы еще посмотрим, кто из нас умнее. У меня есть уже одна идея!

Гелька реализовала свою идею в ближайшее же воскресенье.

После богослужения в часовне матушка-настоятельница, как обычно, направилась в кухню, чтобы там отдаться со всей страстью приготовлению угощения для ксендза. Как раз в тот момент, когда матушка укладывала на тарелке тоненькие ломтики сыра, в дверях появилась запыхавшаяся Гелька.

– Проше матушку, у Зоськи припадок эпилепсии, и она умирает…

Накануне вечером между Зоськой и Гелькой произошел такой разговор:

– У тебя, Зоська, наверно никогда уже не будет больше припадков, а?

– Почему?!. – возмутилась Зоська, тайно уверенная в том, что эпилепсия, поскольку она редко встречается, придает людям особое обаяние и красоту.

– Почему? Да потому, что, чем человек глупее, тем реже подвергается припадкам. Держу пари на три завтрака, что в течение года у тебя не будет ни одного припадка.

– На три завтрака?!

– На три!

У Зоськи захватило дух. Со злостью глядя на наши веселые лица, она выдавила из себя:

– Ну, я принимаю пари.

– Отлично! – И Гелька добавила как бы невзначай: – А если у тебя произойдет припадок, допустим, в воскресенье утром, то… выиграешь еще и мой обед.

…и вот теперь, приподняв руками подол своей рясы, матушка-настоятельница мчалась вверх по лестнице, в спальню, где извивалась в страшных конвульсиях Зоська.

Этим воспользовалась Гелька. Она затащила на кухню Йоаську и оставила ее там одну.

– Посиди здесь и присмотри за угощением для ксендза. Матушка так велела! – крикнула Гелька, захлопывая за собою дверь.

И кто бы остался равнодушным к блюду, на котором расставлены самые всевозможные кушанья, приготовленные руками набожной монахини для ксендза?! Разве можно быть равнодушным к булочкам с маком и орехами, к лоснящимся жиром желтым и белым кусочкам сыра, к меду, колбасе и бисквитам, к домашнему творогу и сметане, к вареньям, излучающим такие неземные ароматы, словно птицы принесли их в своих клювах прямо из райского сада?!.

Когда матушка появилась в дверях кухни, Йоася, склонившись над опустевшим блюдом, грызла румяный крендель…

Боже, боже! Судный день! Ксендз, ничего не знавший о кухонном пекле, ходил взад и вперед по прачечной, очень удивленный, что ему до сих пор не подано угощения. А тем временем матушка, напрягая все свои душевные силы и всю изобретательность ума, рассылала воспитанниц во все стороны: одну – в колбасную, другую – в кондитерскую, третью – в булочную. Запыхавшаяся сестра Романа носилась из кухни в кладовую, из подвала в ледник, из трапезной на склад. Все хоровые сестры были охвачены необычайным возбуждением.

Благодаря быстрым и решительным действиям через полчаса угощение было приготовлено заново, и блюдо, уставленное всевозможными яствами, на руках монахини торжественно поплыло в прачечную, к сразу повеселевшему ксендзу.

А Йоася?

Бедная Йоася!..

Потрясенные, стояли мы возле дверей швейной мастерской и прислушивались к воплям, доносившимся из-за них. После каждого удара ремня, со свистом рассекавшего воздух, Гелька вздрагивала. Она то бледнела, то краснела и, сжимая кулаки, заглядывала в замочную скважину, чтобы рассмотреть, что делается в мастерской.

– Господи Иисусе! Как она кричит!.. Раны божий… Давайте взломаем двери… Матерь божия, я не вынесу больше! Эта ведьма убьет ее!..

Вопли Йоаси и свист ремня становились всё громче. Мы начали барабанить кулаками в двери. Наконец они распахнулись. Матушка молча, со склоненной головой прошла мимо нас. В швейной мастерской, вытянувшись пластом на скамейке, рыдала и вздрагивала всем телом Йоася. Мы хотели подбежать к ней, но Гелька, вытирая слезы, заслонила нам дорогу.

– Не нужно. Оставим ее сейчас в покое. Оставим.

И мы оставили…

С того дня Йоася стала снова совершенно нормальной девочкой. За презрение и сухость, с которой относились теперь к ней хоровые сестры, Гелька вознаградила ее своей дружеской заботой и опекой. И Йоася, которая быстро переходила от одной привязанности к другой, платила ей безграничной, доходящей до исступления привязанностью и любовью.

– Здорово ты всё это придумала! – призналась я Гельке, когда мы вместе с нею гладили простыни.

– А что ты думаешь? Что, я всегда буду только этакой монастырской замарашкой? Подожди, дай мне только вырваться отсюда!.. Сразу же стану воспитательницей девушек…

С радостью и надеждой взглянула я в окно, где была видна монастырская ограда, отделявшая нас от настоящей жизни настоящих людей.

Зима!

Когда мы проходили по улицам города, то казалось, что в городе собрались только очень здоровые, счастливые и жизнерадостные люди.

Сироты, продрогшие, в шапках, напоминающих своими фасонами ночные горшки, в серых плащах, болтающихся до самых пят, в подаренных сердобольными людьми ботиках и калошах, набитых для тепла газетами, отворачивали глаза от мчащихся на санях и лыжах счастливцев…

– С завтрашнего дня в костелах будет идти служба в честь пресвятой девы Марии – на всё время рождественского поста. Эта служба называется у нас "роратами", – сообщила нам матушка-настоятельница. – Сегодня сестра Алоиза напомнит тем, кто забыл, молитвы, которые положено читать с первого воскресенья поста и до двадцать третьего декабря включительно. Каждую среду, пятницу и субботу во время богослужения будет произноситься соответствующая проповедь. На "рораты" вы будете ходить в костел отцов-иезуитов. Приготовьтесь к этому с любовью в сердцах ваших, а завтра встаньте пораньше, чтобы с соответствующим к богу почтением приступить к богослужению.