Почувствовав такой холодный прием, я решил уехать обратно. К тому же я увидел издалека, как молодые ребята работают на поле. Особого рвения к сельскому хозяйству я не почувствовал и без особого разочарования вернулся в Лод. Оттуда меня послали переночевать в гостиницу в Тель-Авиве. В гостинице я оставил вещи и впервые самостоятельно прошелся по улицам города. Место, надо сказать, было достаточно грязное — старый центр, но улицы были полны евреев. Все понимали английский, я понимал идиш. Я начал осматриваться и говорить с людьми. Пытался даже найти какой-то адрес, но 10 человек указали 10 различных направлений. И я побоялся куда-либо отъехать от гостиницы, так как сомневался, что смогу найти ее во второй раз. А назавтра в Лоде я получил направление в Кирьят-Шмона — пограничный городок на севере в долине Хула. Меня усадили в большой белый мерседес и отправили на север. Так в первые два дня я проехал почти всю страну от Газы до Ливанской границы. По дороге в кибуц я пересек Негев — собственно пустыню, очень озелененную, но пустыню, что соответствовало моим представлениям об Израиле. А по дороге на север — зеленые горы, цитрусовые плантации, хвойные леса. Мы проехали древний красивый Цфат и приехали в Кирьят-Шмона. Здесь я начал делать свои первые шаги в иврите.
Вначале я был хорошим учеником, так как в России отец научил меня нескольким сотням слов. Но учеба мне быстро надоела и через два месяца я уже практически заниматься перестал. Я открыл для себя интересные места в долине Хулы, уходил в горы, ловил рыбу в Иордане и знакомился с израильтянками. На это моих знаний иврита хватало. Даже к поискам работы я не отнесся с должной серьезностью. Первое предложение пришло ко мне само в лице старого кибуцника. Он предложил мне работать на заводе при кибуце. Завод оказался скорее мастерской и, хотя техника там была довольно сложная, инженер, как мне показалось, там не был нужен. Был я и в других местах. Но остановил свой выбор на голубой мечте детства — решил стать моряком. Я был еще молод и готов был изменить свою судьбу в любом направлении. Я переехал в Хайфу, получил комнату для холостяка и начал серьезно готовиться: сдавать экзамены, тесты, проверять здоровье — все, что требовалось для поступления в морской флот. Меня обещали сделать офицером-электриком на корабле и практически оформление было закончено в течение месяца. И тут началась история, оставшаяся для меня загадкой до сегодняшнего дня. То ли дело было в обычной израильской волоките, то ли в соображениях безопасности, но после месяца интенсивной подготовки и проверок я стал получать странные ответы. Приходите завтра, говорили мне, приходите через неделю, через две недели. То не было подходящего корабля для меня, то не было начальника. Почему-то для меня все время не находилось места. Так продолжалось четыре месяца. Все это время я жил тем, что подрабатывал сторожем по ночам и ждал, когда меня возьмут на корабль. Пока я наконец не понял, что принимать во флот меня не собираются. Я очень разозлился и даже обиделся. Решив, что надо раз и навсегда покончить с этой морской фантазией, я разошелся с ними совсем неполюбовно. До призыва в армию оставалось 3-4 месяца и нужно было срочно искать работу. Я пошел на биржу труда и принял первое же предложение пойти рабочим-оператором на химический завод. Это не имело никакого отношения ни к моей специальности, ни к моему образованию, ни к моим желаниям. Но мне надоело слоняться без дела и без денег. Потом я уже не жалел, что пошел на завод. Во-первых, ежедневное общение с израильтянами значительно улучшило мой иврит; во-вторых, у меня появились деньги и, по моим представлениям, немалые. Я жил довольно широко и мог истратить только четверть зарплаты. Остальное очень пригодилось мне во время службы в армии. На заводе я проработал 4 месяца и подошло время идти в армию. Еще в России я знал, что Израиль — страна воюющая, где на службу в армию призываются все мужчины и многие девушки. Я был готов к этому. Нельзя сказать, что я шел в армию с большим желанием. С армейской жизнью я уже был знаком и знал, что быть солдатом — это очень тяжелая обязанность. Но, конечно, и сопротивления с моей стороны не было. Если понимаешь, что по другому невозможно жить, то, конечно, идешь и стараешься быть не хуже других.
Армия для меня началась с курса молодого бойца, куда собрали новых репатриантов со всего мира. Только в моей части были ребята из 10 стран. Вместе со мной в палатке жили 5 англоязычных парней и 5 ребят из России. Мы все были с высшим образованием и, соответственно, в возрасте 24-29 лет. Офицерами нашими были 20-летние ребята и называли они одного из нас почтительно «профессор», он действительно был профессором; другого — господин инженер; третьего — учитель. Однако отношения у нас сразу сложились деловые и дружеские. Они не подчеркивали своего превосходства в армии, мы не демонстрировали своей образованности. Все были заняты одним серьезным делом — делом подготовки солдат, способных пользоваться современным оружием. Конечно, было тяжело. Армия — это не прогулка, а ежедневная, круглосуточная, даже во сне, работа. Я научился спать по три часа в сутки. Вначале не верилось, что я смогу неделями по 20 часов ежедневно работать, бегать, ездить, стрелять. А офицеры показали мне, что я способен на это. И я даже почувствовал себя почти героем.
После общей подготовки меня направили на Голанские высоты в боевые части. Служить в боевых частях считается почетным в Израиле. Привилегия, конечно, своеобразная, потому что в случае войны тебе идти в бой. Но несмотря на это, а, может быть, именно поэтому, в боевых частях собираются лучшие ребята, цвет израильской молодежи. С этим настоящим молодым Израилем я столкнулся впервые. Я попал в общество 19-летних ребят, призванных в армию сразу после школы. Многие из них пошли служить в боевые части добровольно. И это отражалось на всей их службе. Они много занимались, старались понимать чего от них ждут и учились быть самостоятельными думающими солдатами. Нельзя считать, что ребята отличались особым физическим развитием. Работа с современным оружием не требует особой физической силы. Поэтому отбор в боевые части проходит не только и не столько по физическим, сколько по моральным и интеллектуальным данным.
Я впервые попал в среду, где об алие знали из газетных дискуссий и телевизионных передач. С живым репатриантом никто никогда не встречался. С первых дней службы у нас стали проходить импровизированные вечера вопросов и ответов. Нас, приехавших из разных стран, буквально засыпали вопросами. Мы рассказывали об антисемитизме, с которым израильтяне никогда не сталкивались, о жизни евреев в галуте, о своем пути в Израиль. Нас слушали с большим интересом и пониманием.
Что еще меня поразило в армии — это дружеские, доверительные отношения между офицерами и солдатами. Ведь кто такие израильские офицеры? Это хорошие солдаты. И такими они себя чувствуют. Они постоянно находятся с солдатами, всегда идут первыми и в бой и на ученье. Всегда умеют делать то, что делают солдаты, но только лучше и быстрей. Отсюда и уважение к офицерам, не почтение, не страх, а именно уважение. И атмосфера в армии — атмосфера дружбы, человечности и взаимного доверия. Существует легенда об агрессивном израильском солдате-супермене. Я не хочу уменьшать славу наших солдат, но я жил в их среде и видел, что это хорошие и спокойные еврейские мальчики, абсолютно не агрессивные. Конечно, среди них возникали споры и разногласия и даже серьезные ссоры. Но я никогда не видел, чтобы солдаты дрались между собой. Я никогда не слышал ни от одного солдата, чтобы он думал о захвате чужих территорий и порабощении других народов. Каждый солдат знает, что он делает нужное для народа дело. Каждый знает, что он защищает. Это дает ему ощущение силы и уверенности в себе и своем товарище. С ними я стал одним из них, я стал израильтянином. И если я пошел в армию, потому что меня призвали, то уходил из нее с полным сознанием выполненного долга и чувствовал себя настоящим полноценным гражданином страны.
