У того спазмы сжали горло. Вот когда пришел его час, вот когда сам народ просит его, ждет от него подвига, вот каким хочет он видеть его. Андрей думал открыться сейчас же, но было как-то неловко перед этими людьми, верившими в его волшебную силу, в то, что во всем ему удача. «Бедным защита» — лучшей похвалы нельзя заслужить в этом мире насилия и неправды. Да, он поможет им, хотя бы это стоило ему жизни.
Он видел перед собой их лица — мужественные и скорбные. Сколько силы было в их жилистых руках. Дать бы в эти руки ружья, сабли, копья, топоры…
— Вот, други, — говорил Нарбутовских, — хоть недолго вы у нас живете, а видели, каково наше горькое житейство. Терпелив у нас народ, да всему мера есть… Кликни клич — весь завод поднимется.
— Что ж не кличете? — насмешливо спросил Никифор.
— Ну, зачем так? — оборвал товарища Андрей.
— Нет у нас ратного навыка, мил-человек. Сноровки той нет, чтобы, значит, враз начать и враз кончить…
— Нужно действовать решительно, внезапно и всем в один час. Лучше ночью, — с жаром заговорил Андрей.
В избе стало тихо-тихо. Все точно ждали чего-то необыкновенного. Взоры обратились к Андрею.
— Надо знать, с каким оружием кто пойдет, — продолжал тот. — Первым делом нужно завладеть конторой, обезоружить стражников…
Мастеровые переглянулись.
— Да ты кто, молодец?
— Это он, ребята, — послышался вдруг сзади голос Василия Карпова, — Я на сплаву с ним когда-то до Лаишева на барке бежал. Он тогда в Лаишеве слез, а потом слух пошел, что новый атаман объявился. Он это и есть. Признал я его.
Тут и Никифор вступил в разговор:
— Атаман Золотой — это вот кто.
В избе стало радостно и шумно. Мастеровые повскакали с лавки, окружили Андрея, хлопали его по плечу, заглядывали в лицо, стараясь лучше разглядеть желанного человека.
— Может ли это быть? Да неужели это, парень, ты и есть атаман Золотой?
— Спаси от злодея! Заступись за нас.
— Сделаю для вас все, что в моих силах, — твердо сказал Андрей. — Клянусь в этом.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ах, когда б нам, братцы, учинилась воля,
Мы б себе не взяли ни земли, ни поля.
Пошли б мы, братцы, в солдатскую службу
И сделали б меж собою дружбу,
Всякую б неправду стали выводить
И злых господ корень переводить.«Плач холопов»
Цвела рябина, но сладкий ее аромат не мог заглушить привычный запах жженого железа и серы. Весна в этом году была поздняя, и природа точно наверстывала упущенное: буйно зазеленели кусты сирени и жимолости в палисадниках перед избами мастеровых, зеленели скаты гор на берегу пруда, зеленели леса на горах, окружавших Васильево-Шайтанский завод со всех четырех сторон. Стояла солнечная погода, и утром, когда заводской рассылка обегал избы, поднимая шайтанцев на работу, любо было взглянуть на поднимавшееся из-за гор ласковое солнце. Люди шли, не сутулясь от холода, а с веселыми лицами, переговариваясь вполголоса.
— Слыхал, Прокопьич, про атамана Золотого?
— Как не слыхать, слыхал. А что?
— Да то, что объявился он на нашем заводе.
— Врешь!
— Вот те истинный крест, не вру. Может, найдется теперь управа на нашего злодея.
— Добро, ежели бы так… Оно нам вдвойне лучше: в ответе не быть и без барина робить.
Максим Чеканов и Василий Карпов возвращались со смены в свой конец на Проезжую улицу.
Навстречу, помахивая тросточкой, важно шествовал Павлушка Шагин. На нем был костюм с барского плеча, шея повязана белым шелковым платком, а на голове красовалась модная круглая шляпа.
— Ишь ты, как вырядился! — с ненавистью заметил Василий.
— А тебе что за дело, варнак? Мало вас дерут…
— Обожди и до тебя доберутся.
— Руки коротки!.. За дерзкие слова пойдешь господский двор подметать.
— Скоро атаман Золотой выметет вас отсюда вместе с барином.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи, что за атаман? — прилип Павлушка. — Пойдем-ка со мной к барину.
— Никуда я с тобой не пойду, отстань, паскуда.
— Врешь, пойдешь!
И он схватил Василия за шиворот. Тот вырвался и с маху ударил Павлушку по скуле. Модная шляпа слетела, и лакей едва устоял на ногах. Некоторое время он оторопело глядел на мастерового, потом поднял шляпу и погрозил:
— Ты мне за это ответишь. Пожалуюсь Ефиму Алексеевичу.
— Ступай, жалуйся, барский наушник.
Никогда Павлушка не слыхал от мастеровых столь дерзких слов, да еще с битьем по лицу, и со страхом подумал: «Что-то неладное готовится. Надо тотчас доложить барину».
— Зря ты с ним связался, — упрекнул Чеканов, когда Павлушка отошел, — и про атамана надо было молчать.
— Не стерпел, Матвеич. Вот до чего накипело.
— Ну, я с тобой не прощаюсь, Василий. Ночью стукни, вместе пойдем к Никешеву.
У крыльца Максима встретил его старший сын Илюшка. Хотя ему было всего пятнадцать лет, он уже третий год работал рудовозом.
— Ну, что, большак, отробился? — спросил мастер.
— Отробился, тятя.
У Илюшки было широкоскулое лицо, все в крупных веснушках и большие светлые глаза. Отец и сын вместе зашли в избу.
Обоих работников ждал ужин. Агафья, жена Максима, проворная и работящая баба, несмотря на то, что ростила пятерых детей, управлялась с домом и с огородом.
Вымыв лицо и руки, Максим сел за стол.
— Ну, бесштанная команда! Рассаживайся по лавкам!
Двое мальчишек и девочка — все в одних рубахах — подошли к столу, младшая дочь качалась в зыбке. Отец долго и задумчиво глядел на свою детвору, не прикасаясь к еде.
— Кто-то из вас вырастет? — подумал он вслух. — Что-то с вами будет?
— Парни станут у горнов, а девки сядут за прялки, — ответила Агафья, — Известное дело.
— Да, видно, так оно и будет. Ешьте.
Агафья приметила, что муж сегодня не в себе. Таким она видела его только раз, когда накануне свадьбы уводил он ее в Подволошную тайком к дальней родне. Поев немного, он положил ложку.
— Пошто мало ел?
— Не хочу.
— Что хоть случилось-то?
Максим нахмурился.
— Ничего. Не приставай без дела.
Он вышел на крыльцо. Стояла тихая, теплая, душная ночь. Небо неярко светилось звездами. Месяц, какой-то необычно белый, серебрился над горой. Избы мастеровых, слабо освещенные им, выступали из Мрака. В некоторых окнах сквозь ставни виднелась полоска света. В настороженной тишине лишь изредка раздавался стук колотушки, и Максим подумал: «Сторожа надо первым делом убрать». По приказу барина никто в ночной час не смел выходить на улицу.
Мастер вернулся в избу, когда домашние уже спали. Поглядел он на своих детей, лежавших вповалку на полу, и ему сделалось тоскливо, какое-то смутное предчувствие пало на сердце. Вместе с Нарбутовских, Протопоповым, Балдиными он готовил Шайтанку к бунту.
«Что-то с вами, чада, станется, если наше дело не удастся, да если и удастся, так и то всякое может случиться. Начнут разыскивать зачинщиков. Эх, что будет, то и будь. Так и так пропадать».
В окно легонько постучали. Максим достал из-под скамьи топор.
Жена проснулась.
— Куда ты?
— Не твое дело.
— Максим! От меня, от матери твоих детей, таишь? Недоброе ты задумал.
— Что задумал, то и сделаю.
Он вышел из избы, жена за ним. Увидав блеснувший топор, она обняла мужа и заплакала.
— Не губи нас, Максим.
На мгновенье тот заколебался, но тут послышался голос Василия:
— Скоро ты, Матвеич?
Максим оттолкнул жену и быстро зашагал к воротам. Не отошли они и десяти шагов, как их догнал Илюшка.
— Тятя, я с тобой.
— Не сметь!
— Тятя, я все знаю, — сказал Илюшка. — Дозволь!
— Сказано, не сметь!
В это время в доме Ивана Никешева все уже было готово к выступлению. Чтобы не вызывать подозрений, сходились поодиночке.
Весь этот день Андрей был настороже: у ворот дома дежурили посменно Мясников, Никифор и Кочнев. Вечером он послал Ивана разузнать, не выставлен ли караул у господского дома, и, когда тот доложил, что дом усиленно сторожат, Андрей решил выделить несколько мастеровых в обход со стороны сада.
