Глядя на них, Андрей не один раз спрашивал себя: как могло случиться, что он связал свою судьбу с их кромешной судьбой? Единственно отрадное в этой жизни, сулившей опасности и смерть под кнутом палача или от солдатской пули, заключалось в вольной волюшке.

С первого же раза не поладил Андрей с атаманом.

Когда трое разведчиков доложили, что усадьба господина Красильникова недалеко от Елабуги, большая и богатая, атаман так и загорелся.

— Богатая, говорите? А дворни много?

— Богато и дворни.

— Дворню перебьем. Главное, чтобы с налету взять.

— За что же дворню-то, атаман? — спросил Косая Пешня, исподлобья глядя на Прибытова.

— Только и живем, что разбоем, — поддержал Чебак.

— А я так полагаю, — сказал Андрей, — господское добро раздать дворовым.

— Вишь ты какой добрый!

— Он в святые метит, — подковырнул Юла.

— Я не святой, а бедных людей обижать не хочу.

Набег был кровавый. Красильникова с сыном Прибытов застрелил собственноручно, имущество разграбили, но дворовые не получили ничего. Разбойники на нескольких подводах вывезли барское добро. После дувана начался кутеж.

— Волчий праздник, — сказал Андрей.

Вдругорядь поссорились они в селе Тихие горы. Здесь Прибытов грабил поповский дом. Андрей не участвовал в набеге, но тоже был в селе. У ворот дома стоял на карауле Блоха.

— Гляди-ка, что Иван-то вытворяет. Пытает попа.

— За что?

— Спроси.

Андрей зашел в избу. В ней было дымно, пахло горелым мясом. Под матицей посреди комнаты над горящими вениками висел старик. Он стонал и корчился от боли. Прибытов свирепо глядел на него.

— Не скажешь, где деньги, — до смерти замучу.

— Все отдал. Больше ничего нет, — прохрипел тот.

— Мало.

Андрею стало жаль старика и противно было глядеть на такое мучительство.

— Отпусти его, Иван.

Прибытов поглядел волком.

— Я здесь хозяин.

— Над чужой жизнью ты не хозяин. Бей того, кто противится, а беззащитного нечего мучить. Злодейство это.

— Молчать!

— Я тебе говорю, оставь старика.

Атаман выхватил из-за пояса пистолет, Андрей вытащил свой. Оба стояли друг против друга, полные бешеной ненависти. Разбойники бросились их разнимать.

— Опомнитесь!

— На кого руку поднимаете? Брат на брата!

Старика отвязали, он упал на пол. Атаман молча вышел из дома. По улице брели пастух с подпаском. Пастух трубил в берестяную трубу, и она издавала дикие, заунывные звуки. Начинался обычный трудовой день. Мычали коровы, и горластые петухи, заливаясь во всю мочь, заводили утреннюю перекличку. Собака лаем провожала разбойников. Прибытов разрядил в нее пистолет.

— Душегуб! — бросил ему Андрей, тот злобно усмехнулся.

Прошло, должно быть, не больше месяца жизни в разбойничьем отряде, а уж Андрею захотелось покончить с ней. Он испытывал недовольство собой и товарищами.

Те же чувства владели и Блохой. Он перестал даже напевать и насвистывать любимую песню и все чаще стал заглядываться на другой берег, за Каму. Подолгу сидел на откосе и покуривал трубку, сердито сплевывая. За этим как-то и застал Андрей старого бродягу.

— Далеко ли хочешь прыгнуть, Блоха?

— Чего зубы скалишь? Самому, небось, тошно?

— До того тошно, что вот-вот сбегу.

— Да, брат Рыжанко, залетели мы с тобой не в ту стаю. Ребята-то здесь ничего, да начальник такой варнак, каких свет не родил…

— Они слушаются его.

— Ну, знаешь, куда голова, туда и ноги.

— Да, Блоха, не о том я думал, когда соглашался идти с ними. Думал, бедным будем защитой, начальству — грозой, а тут одни грабежи да насильство.

— При таком деле, конечно, святым не будешь, но этот черт… он родную мать убьет и за грех не почтет… Кончить надо его, Рыжанко, либо самим отсюда убираться, — неожиданно заключил Блоха и, набив табаком трубку, выжидающе посмотрел на Андрея. Тот молчал.

— О чем думаешь?

— Думаю, что добьюсь своего.

Чем дольше жил Андрей в шайке, тем больше приходил к мысли о том, что идет он не по правильному пути, что за правильный надо драться.

За шайкой гонялись воинские отряды, но разбойники были неуловимы. Почти все они выросли на берегах Камы и отлично знали местность. На двух косных лодках носились они вверх и вниз по реке, останавливаясь в тихих заводях или у крутояров, в тени кустов тальника.

В середине лета совершили набег на село Полянки. Здесь жила барыня Красильникова.

Варвара Сергеевна была еще не старая женщина, полная, белолицая, с замашками настоящей помещицы. Деньги у ней сохранились, и она не отказывала себе ни в чем. Дом был строен на городскую ногу: с мезонином, с оранжереей, с фонтаном в саду.

Вот сюда-то и нагрянула шайка атамана Прибытова.

Рослая пригожая деваха встретила разбойников в воротах. У ней были серые глаза с черными ресницами, широковатый, чуть вздернутый нос, маленький свежий рот и толстая русая коса.

— Как тебя зовут, красавица? — спросил атаман.

— Дуня.

— Вот, Дуняша, дело-то какое. Поди скажи своей госпоже: гости, мол, с Волги-матушки прибыли. Пусть сама пожалует встретить, да угощенье чтобы было по чести.

Девушка изменилась в лице и, сверкая босыми ногами, побежала доложить о непрошенных гостях.

Красильникова, встревоженная, вышла на крыльцо. Прибытов насмешливо церемонно раскланялся с ней.

— Побывали мы в гостях у вашего мужа, теперь вот и к вам приехали. Извиняйте за беспокойство.

Женщина, обморочно побелев, с ужасом глянула на убийцу мужа и сына. Она не знала, что делать, и стояла бледная, с дрожащими губами.

— Веди, барыня, в покои. Чествуй дорогих гостей.

Прибытов издевался. Ему было приятно внушать страх. Андрей не первый раз замечал это и все больше приходил к мысли, что атаман — негодяй.

Двери распахнулись, и разбойники прошли в комнату, где стоял длинный, накрытый белой скатертью стол.

Атаман важно сел в передний угол.

— Садись и ты, барыня, и пускай твои девушки тоже садятся с нами. Мы люди веселые, простые. Любим попеть, попить, погулять.

Дуняша и три ее подруги стали прислуживать. Стол уставили яствами. Разбойники расположились за ним, подливали вино и хозяйке и девушкам. Те боялись перечить. Атаман, усмехаясь, пристально и жадно поглядывал на Дуняшу.

— А ну, красавицы, спойте нам веселую… И ты, барыня, пой.

Девушки запели величальную, пела с ними и госпожа Красильникова. Андрей, стиснув зубы, наблюдал за пиршеством. Ему хотелось швырнуть в лицо Прибытову тяжелый кубок. Ненависть кипела в нем.

Шел милый дорожкой, дорожкой столбовой,

А я за ним, девка, следочком бегу.

Бегу, бегу, девка, голосом кричу.

Голоса не слышно — платочком машу, —

пели девушки не очень складно, с испугом поглядывая на незваных гостей. Атаман встал и махнул рукой: все поняли этот знак и направились во внутренние покои искать денег и драгоценностей. Андрей, как обычно, ничего себе не брал.

— Праведником хочешь быть, — говорил ему Юла. — В рай нас с таким рукомеслом все одно не пустят.

Он подмигнул.

— Гляди, Рыжанко, атаман-то никак девку поволок.

Андрей выскочил на двор и увидел, что Прибытов тащит в амбар Дуняшу. Девушка отбивалась изо всех сил и разорвала у атамана ворот рубахи.

— Оставь ее! — крикнул Андрей, отбросив Прибытова. — Ты что задумал?

— Не твое дело, — отвечал тот сквозь зубы и потянулся за пистолетом.

— Не мое дело, а наше!

Разбойники начали сходиться на крик. Подошли Косая Пешня, Блоха, Трехпалый, Чиж, Чебак и Шкворень. Стали расспрашивать, что случилось.

— Да вот девку хотел опозорить.

— Нехорошо, Иван, — осудил Шкворень.

— На нас за такие дела весь народ обиду будет иметь, — сказал Блоха. — Разве можно такое?