— Что он говорил вам?

— Крепись, малышка, боль скоро пройдет. Крепись. Я позабочусь о тебе.

— Вы знали, кто это был?

— Да.

— Кто?

— Доктор Марк Тесслар.

13

Сима Галеви разительно отличалась от своей сестры, Иоланы Шорет. Она казалась .куда старше, болезненней, и в ней не было решительности и отваги, свойственных ее сестре. Голос ее был вялым и тихим, когда она прочитала вытатуированный на руке номер и рассказала, что также живет в Иерусалиме с двумя приемными детьми, сиротами из Марокко. Она еще раз описала сцену в приемной и в операционной и рассказала о появлении доктора Тесслара.

— И что произошло после операции?

— Меня на носилках отнесли в третий барак.

— В каком вы были состоянии?

— Долгое время я очень плохо чувствовала себя. Два месяца, может быть, и больше.

— Вы испытывали боли?

— Я их чувствую и по сегодняшний день.

— Они были так невыносимы?

— С неделю мы все могли только лежать и плакать.

— Кто ухаживал за нами?

— Доктор Мария Вискова, и еще сверху часто спускался доктор Тесслар. Часто приходила. и другая врач, женщина-француженка. Я не помню ее имени. Она была очень добра.

— Навещали ли вас другие врачи?

— Я смутно припоминаю, что, когда лежала с высокой температурой, доктор Вискова и доктор Тесслар спорили с каким-то мужчиной о еде и лекарствах для меня. Это было только раз, и я не знаю, кто это был такой.

— Вы знали, что с вами происходит?

— У меня никак не затягивалась рана. У нас были только бумажные бинты. От них шел такой ужасный запах, что невозможно было находиться рядом,

— Но спустя какое-то время вы оправились и вернулись к работе на фабрике?

— Нет, я так и не оправилась. Сестру вернули на завод, но я там уже не могла работать. Мария Вискова оставила меня при себе как свою помощницу, что и спасло меня от газовой камеры. Я оставалась с ней, пока не окрепла настолько, что могла делать легкую работу в переплетной, где восстанавливали старые книги, которые посылали немецким солдатам. Там с нами обращались не так грубо.

— Миссис Галеви, не расскажете ли нам обстоятельства, связанные с вашим замужеством?

Она поведала историю встречи в Триесте со своим будущим мужем, когда ей было четырнадцать, а ему шестнадцать лет. В канун шестнадцатилетия ее депортировали, и она потеряла все его следы. После войны в сборном центре в Вене и в других городах среди выживших повсеместно был распространен обычай оставлять записки на доске объявлений в надежде найти друзей или родственников. Каким-то чудом записка попалась на глаза ее жениху, которому посчастливилось пережить Освенцим и Дахау. После двух лет поисков он нашел ее в Палестине, и они поженились.

— Сказались ли последствия операции на вашей жизни?

— Я стала бесплодна. И большую часть времени болею.

Взяв блокнот, где он набрасывал расхождения в показаниях двух сестер, сэр Хайсмит подошел к возвышению. Не было и мысли о том, что ему удастся как-то умалить эффект, произведенный двуми жертвами и опровергнуть Баннистера. Тем не менее из их слов не вытекало, что операции проводил доктор Кельно. Он понимал, что эти молодые женщины вызвали симпатию присутствующих. И ему надо было быть очень осмотрительным.

— Мадам Галеви, — сказал он тоном, который заметно контрастировал с интонацией его прежних допросов. — Мой ученый друг предполагает, что операции, которым подверглись вы и ваша сестра, проводил доктор Кельно. Но вы не можете утверждать это, не так ли?

— Нет.

— Когда вы впервые услышали о докторе Кельно?

— Когда мы оказались в третьем бараке.

— И вы продолжали оставаться в нем же и спустя некоторое время после операции?

— Да.

— Но вы никогда не видели Адама Кельно или, по крайней мере, не можете опознать его?

— Нет.

— Хотя вам известно, что сидящий рядом с вами джентльмен — это и есть доктор Кельно.

— Да.

— Тем не менее вы не можете опознать его.

— Во время операции все носили маски, и я не могу узнать этого человека.

— Откуда вы узнали, что вас везут в пятый барак на. операцию?

— Не знаю.

— Может, вы видели какую-то надпись над входом в пятый барак?

— Нет, не думаю.

— В самом ли деле то был пятый барак?

— Скорее всего.

— Допускаете ли вы, что доктор Фленсберг с помощником проводили свои эксперименты в первом блоке и у них были свои хирурги?

— Этого я не знаю.

— Я хочу сказать, что такое утверждение имеется в обвинительном акте против них как военных преступников. Кроме того, хочу обратить ваше внимание на то, что вы только недавно припомнили, как попали в пятый барак. Не так ли, мадам Галеви?

Она в смущении посмотрела на доктора Либермана.

— Будьте добры, отвечайте на вопрос, — сказал судья.

— Я говорила тут с юристами.

— Фактически вы не в состоянии никого опознать — ни Восса с Фленсбергом, ни Лотаки или Кельно.

— Нет, не могу.

— На самом деле, может быть, вам делал операцию доктор Борис Дымшиц.

— Я не знаю.

— Но вы должны знать о заявлении доктора Кельно, что он посещал своих пациентов после. операции. Если это свидетельство соответствует истине, вы могли бы опознать его.

— Я очень плохо себя чувствовала.

— Доктор Кельно также показал, что собственноручно проводил обезболивание в операционной.

— Я не уверена, что была в операционной в то время.

— То есть это мог быть и не доктор Кельно?

— Да.

— Часто ли вы видите свою сестру в Иерусалиме?

— Да.

— И вы часто обсуждали эту тему, особенно с тех пор, как вас попросили дать показания по данному делу?

— Да.

Мантия сползла с плеч сэра Роберта, когда он в волнении вскинул руки, несмотря на все старания хранить спокойствие.

— Но расплывчатые воспоминания ваши и вашей сестры во многом противоречивы, особенно в том, что касается дат и временных промежутков. Весьма сомнительны показания, на носилках или на каталке вас доставили в операционную... справа или слева от вашей головы сидел доктор Тесслар... наклонялся ли стол... могли вы или нет видеть отражение в рефлекторе лампы над головой... кто находился в комнате... сколько недель вы провели в третьем бараке после облучения... что говорили по-польски и по-немецки... вы показывали, что были в полубеспамятстве, а ваша сестра утверждала, что бодрствовала... вы не совсем уверены, где вам делали укол, в операционной или в другом месте.

Бросив заметки на стол, Хайсмит, упираясь в него руками, склонился вперед, тщательно следя, чтобы у него сохранялся тот же ровный тон голоса.

— Я могу предположить, мадам Галеви, что тогда вы были слишком молоды и вам трудно дать отчет о событиях, происходивших много лет назад.

Она внимательно выслушала. из уст доктора Либермана перевод на иврит. Кивнув, проронила несколько

— Что она ответила? — поинтересовался судья.

— Миссис Галеви говорит, что сэр Роберт, может, и прав относительно неувязок в ее рассказе, но, есть то, чего ни одна женщина не сможет забыть никогда. День, когда она узнает, что ей никогда не выносить собственного ребенка.

14

Чехословакия была верна себе. Прага не скрывала, что ее сердце принадлежит Западу, да и весь ее внешний вид говорил об этом. Из коммунистических стран она была самой либеральной, ибо в ее памяти были живы дни свободы. С Запада на автобусах, поездами и на самолетах прибывали толпы туристов.

Приземление самолета компании «Эл Ал» не вызвало особого волнения. Чехи давно определили отношение к своим еврейским согражданам и к государству Израиль. С дней Яна Масарика и конца войны они искренне скорбели о семидесяти семи тысячах чешских евреев, погибших в Тереэиенштадте и других лагерях уничтожения; именно Масарик отверг требования англичан и позволил Чехословакии стать сборным пунктом, откуда немногие пережившие холокауст пытались прорвать английскую блокаду Палестины.