Васал заглянул на участок Мачига. Мачиг, чтобы обработать свое поле, впряг в плуг корову и четырехлетнего бычка.

Пятнадцатилетний сын Кюри изо всех сил тянул за налыгач, старшая дочь сорвала голос, погоняя животных, но противоестественная упряжка слушалась плохо. Мачиг навалился всем телом на соху, ибо почва затвердела настолько, что ее почти невозможно было пахать.

— Ассалам алейкум, Мачиг, — приветствовал его Васал. — Да пошлет тебе Аллах обильный урожай!

— Ва алейкум салам! Да не оставит Аллах и тебя, Васал. Кюри, остановись. Пусть скотина передохнет. Ты какими судьбами здесь, Васал?

Мачиг вытащил соху из земли, подошел к Васалу и протянул ему руку.

— Бродил по лесу. Дикий мед искал.

— Нашел?

— Нет, не повезло.

— А что нового дома, дети здоровы? Как чувствует себя Мархет?

Честное слово, Васал, за последние дни я никак не мог выбрать время, чтобы навестить ее, столько дел! Ты уж прости меня.

— Понятно, время-то весеннее. Дети, слава Богу, живы-здоровы.

Младший, правда, как-то заболел малярией, но теперь поправляется. А Мархет по-прежнему мучается. — Васал наклонился, набрал горсть земли. — Я смотрю, дела у тебя идут неплохо.

Мачиг махнул рукой.

— Разве это пахота? По бурьяну соху катаю. Похоже, что поле куры расцарапали. Толку от такой земли мало. На ней урожая так, наверное, никогда и не будет. Еще ни разу не собрал и двух мешков кукурузы с этого поля. А детей полон двор. Будь проклят Хорта, которому я должен. Вон Иса хочет прибрать к рукам твой участок. Так однажды и Хорта заберет у меня этот клочок. Но пока я жив, не бывать тому! — Иса скорее свой затылок увидит, чем мое поле! Мачиг удивленно взглянул на Васала. — Ты что, разве не знаешь, что он уже своих пахарей послал туда?

— На мое поле?

— Да, на твое поле…

…Допоздна не мог заснуть Али, лежал в потемках и все прикидывал, как лучше помочь Васалу. Конечно, многим приходилось в этом году туго. Но у других-то хоть родственники есть. А Васалу на кого опереться? Ни родных у него, ни близких. Одинок, совсем одинок. Семья большая, а как прокормить ее мужчине-калеке?

В прошлом году поле Васала осталось невспаханным. Впрочем, разве только у него? Не более десятка дворов отыщется в ауле, где в хозяйстве имеется пара волов или буйволов. Хотя теперь вроде бы и полегче. Уж по одному-то буйволу или волу имеет почти каждый. Горцам теперь можно свободно ездить в русские станицы. Мир с ними принес пользу. Кто раньше в ауле знал, что такое железный плуг или борона? А теперь они в ауле есть.

Правда, лишь у Исы и Хорты. Однако новинки послужили примером.

По их подобию стали мастерить самоделки, например, соорудили бороны на свой лад: в деревянные балки вбили острые железные зубья, и ничего, работают.

Ахмед, сын Акбулата, живет в нижней части аула. Он один из тех, кто имеет пару быков, и к нему Али может обратиться с просьбой. Нет, не родственник он ему и даже не друг. Но Али уважает его за редкое мужество, за щедрость. Лет десять назад в одном из сражений Ахмед спас Али от гибели, хотя сам подвергался смертельной опасности. Тогда ему покалечило правую руку, но Ахмед справился и с этой бедой и научился владеть левой рукой так же свободно, как и правой.

Наутро Али отправился к Ахмеду, но дома его не застал. Жена сказала, что муж еще на заре выехал в поле.

На обратном пути Али повстречалась арба, груженная домашним скарбом, поверх которого восседала детвора. Али узнал пару волов, принадлежащую Жантемиру. За арбой, привязанная веревкой, упираясь, тащилась рябая корова. Жантемир и два его взрослых сына уже на ходу в последний раз махали руками соседям, что вышли проводить их.

— Ты далеко собрался, Жантемир? — спросил Али после взаимных приветствий.

— Уезжаем из аула, Али, — грустно ответил Жантемир.

— И куда же?

— За Терек.

— Как же так, вроде вы никогда и не говорили об этом? — удивился Али.

— Говорить-то говорили. И говорили давно. А вот к единому мнению пришли только на днях.

Грустно стало Али. Людей в ауле мало. Мертвые уже не воскреснут, так хоть бы живые оставались на насиженном месте.

— А вы подумали, куда едете? — с упреком сказал Али. — Где же ваша гордость? Свои земли уступили казакам да офицерам, а теперь к ним же нанимаемся батраками? Или свою же землю берем в аренду?

Жантемир слушал спокойно. Упрекни его кто-нибудь другой, Жантемир, конечно, возмутился бы. Но Али он знал как человека честного, бескорыстного, и слова его всегда шли от чистого сердца.

— Что же делать, Али? — глубоко вздохнул Жантемир. — Не только Аллаху, всем известно, что не от хорошей жизни мы уходим туда.

Покидаем родной аул, уезжаем от добрых людей. Кому же это легко? Но ведь есть на то причина. Посуди, как здесь прокормить их всех? — Жантемир указал на детвору. — У обоих сыновей дети. А наш надел ты видел? Его же буркой можно прикрыть. В прошлом году я с сыновьями ездил за Терек, хоть кое-что, но заработал. Вот и теперь решили мы побыть там до зимы, купить хлеб и вернуться обратно.

— Вам виднее. Человек сам решает, что ему делать. Пусть мирным будет ваш путь, а труд принесет счастье. — Они обнялись. — Да исполнит Аллах ваши желания и вернет живыми и невредимыми.

— Спасибо на добром слове, Али. Прощай. Будет на то воля Аллаха — увидимся.

Жантемир не был родом из Гати-Юрта. Приехал он сюда не то из-за Терека, не то из-за Сунжи, где царские войска сожгли его аул, а на свежем пепелище основали казачью станицу. Лет двадцать назад он перебрался в Ичкерию и прижился в Гати-Юрте.

Таких семей в Ичкерии было немало. Местные горцы испытывали двойственные чувства. Земли и самим им не хватало, а тут еще пришлые. Их потеснили.

Пришельцы же надеялись, что война окончится победой, и они вернутся на свои земли. А раз так, то зачем строиться и обзаводиться хозяйством? Они и держались-то особняком, даже не пытаясь сойтись поближе с коренными жителями аула. В годы войны к ним относились с сочувствием и даже помогали, чем могли. Считали их временными гостями. А гость, как известно,

— дар Божий. Потому гостей надо принять и уважать. Вот кончится война — и они уедут. Но война окончилась победой русских, и казаки навсегда обосновались в притеречных и Сунженских аулах. Пришельцам же суждено было навсегда осесть в Ичкерии.

Жизни их нельзя было позавидовать: во время передела общинной земли им не выделяли наделов, на аульском сходе они не имели права голоса. Размышляя обо всем этом, Али пришел к выводу, что грех осуждать таких, как Жантемир, за то, что они вынуждены батраками возвращаться на свои земли. Как им жить здесь? Тем более теперь, когда вся земля перешла либо в казну, либо в частную собственность отдельных семей. Из-за межей каждую весну вспыхивают ссоры, нередко заканчивающиеся кровными драками. Раньше-то как было? Надумал сын отделиться от родителей — ему выделяли надел или, вырубив лес, очищали участок. Теперь же и лес рубить запрещено, потому что стал он казенным…