Гусев с высоко поднятой головой направился к выходу в сопровождении Берса и двух солдат. Когда они подошли к комнате, которая временно должна была стать его тюремной камерой, Гусев на секунду задержался.

Господин капитан, вы позволите мне несколько слов, так сказать, тет-а-тет? — спросил он по-французски.

— Секрет?

— В некотором смысле, да.

Берс огляделся. По длинному коридору беспрерывно сновали штабные офицеры.

— Люди кругом…

— В таком случае прошу ко мне…

— Как это расценят? — смущенно забормотал Берс — Ведь по уставу… наши взаимоотношения… о последствиях нельзя забывать…

— Ну, коли у вас уже душа в пятках… — Гусев толкнул дверь и шагнул в сырое полутемное помещение. Берс вздрогнул, как от пощечины. Кровь ударила в голову. Он схватил Гусева за руку.

— Господин капитан, надеюсь, вы помните, чья кровь течет в моих жилах? — Берс задыхался от бешенства.

— Успокойся, Берс. Я просто хотел проверить, действительно ли ты чеченец. Потому что часто сомневался в этом… Берс толкнул Гусева в камеру и сам ворвался вслед за ним.

— Хочешь испытать мое мужество? Хочешь бежать, Алеша? — заговорил он горячо. — Видишь, я с тобой! Моя жизнь, мое оружие — в твоем распоряжении.

Гусев крепко обнял Берса, расцеловал в обе щеки.

— Твое оружие, твоя жизнь… Нет, Берс, и то и другое тебе в скором времени пригодятся самому. Смелый ты парень, Берс.

Но… глупый. И кажется мне порой, что из тебя выбили все твое родное, горское.

— Господин капитан, опять вы меня оскорбляете?

— Как хочешь, так и понимай. Говоришь — горец? А где тому доказательство? Тот, кто действительно любит свой народ, кто верен ему, никогда не оставит его в беде! А ты? Где ты, Берс?

Берс растерялся. Он почувствовал, как краска стыда залила лицо, и радовался тому, что в потемках Гусев не видит этого.

— Ты не обижайся, мон шер, — Гусев дружески хлопнул его по плечу. — Друзья на то и есть друзья, чтобы говорить правду в глаза.

Берс молчал. Он от всей души хотел помочь товарищу, но выхода не находил.

А Гусев между тем продолжал:

— Ты здесь был, ты здесь все видел. Как бок о бок с венграми сражались поляки, немцы, австрийцы, французы, итальянцы. И все знали, за что умирают. Великие люди! Я восхищаюсь ими. А сто сорок тысяч русских солдат выполнили позорную роль палача до конца. Мы победили! Какой героический подвиг! Нет, это не победа, Берс! Это еще одна позорная страница в истории России.

Из коридора донеслись голоса, и Гусев умолк. Некоторое время оба стояли прислушиваясь. Затем, когда за дверью вновь стало тихо, Гусев продолжил:

— Хотелось бы многое сказать тебе, Берс. Кто знает, возможно, что это наша с тобой последняя встреча.

— Не говори так, — прошептал Берс — Мы с тобой еще повоюем.

— Ладно, это я так, к слову. Тороплюсь, вот сразу и не соберусь с мыслями. Пойми, Берс, когда ты стрелял в венгров, то ты стрелял и в своих собратьев. Нет-нет, не спорь со мной.

Кто такой фельдмаршал Паскевич? Преемник Ермолова. А Лидерс?

Генерал, руки которого обагрены кровью горцев. Твоих же чеченцев. Но, слава Богу, и чеченцы не остались в долгу. Они его изрядно потрепали. Так что ты, Берс, в стане врагов. И ты пока служишь им преданно…

Берс стоял молча, словно лишившись дара речи. Да и что ему было сказать?

— Берс, ты слышал, в чем меня обвинил полковник? — словно издалека доносился до него голос Гусева. — В измене. Смешно, правда? Я же чувствую, какое наказание меня ожидает, но не сделаю и попытки, чтобы убежать, уж пощады просить и вовсе не стану. Ты же останешься на свободе. И вот тебе мой наказ, — он сделал паузу, голос его вдруг изменился, в нем послышалась ничем не прикрытая ирония. — Преданно служи его величеству!

Беспрекословно выполняй приказы Паскевича и ему подобных!

Помоги им поскорее поработить Кавказ и твою родную Чечню.

Может, и генеральский чин отхватишь, а то и графский титул.

Ладно, хватит с тебя. Иди!

Берс с горечью обнял товарища, посмотрел ему в глаза, повернулся и выскочил в коридор. Бросил мимоходом караульным, чтобы те повесили замок на двери.

Берс и Гусев больше не виделись. Спустя некоторое время стало известно, что по приговору военно-полевого суда Алексея Гусева и еще шестерых товарищей расстреляли во дворе Минской тюрьмы…

С этого дня у Берса было лишь одно стремление — вернуться в родные горы. Он строчил рапорты, писал прошения, требовал перевода на Кавказ. Теперь он стал внимательнее слушать рассказы офицеров-кавказцев, как они сами себя именовали.

Немногие говорили правду о горцах, чаще кичились своими подвигами, всячески понося "отъявленных разбойников". Тем не менее все услышанное впитывалось им. Одновременно пристрастился он к чтению. Читал все, что писалось о Кавказе, восторгался Лермонтовым и Бестужевым-Марлинским. Как ему хотелось обнять и поблагодарить от всей души этих истинных сыновей русского народа, поднявших свой голос в защиту его собратьев. К несчастью, и тот и другой пали в тех же самых горах Кавказа…

* * *

Вернулся Берс на Кавказ лишь в 1858 году. В самое тяжелое для горцев время, когда они, доведенные до отчаяния, сдавались целыми аулами. Было ясно, что они уже не победят, что хищный двуглавый орел железными когтями вцепился в свою добычу, так что уже не было сил вырваться из его страшной смертельной хватки. Берс растерялся. Перебегать к горцам теперь уже не имело смысла. Он ничем не сможет им помочь. Изменить или поправить что-либо было уже невозможно. Правда, война еще продолжалась, и до последнего выстрела было еще далеко. Уйдет он к ним, что от этого выигрывают горцы? Ничего! Зато он теряет все: и карьеру, и будущее. "Что делать? Как поступить?"

— спрашивал себя Берс, собираясь в первый поход в составе гусарского полка.

Сражение у аула Гельдиген вконец разрешило все его сомнения:

он своими глазами, воочию, впервые увидел в бою своих братьев.

Плечом к плечу сражались седые старики и безусые юнцы.

Середины уже не было…

"Разве это не мои отцы и братья?" — спрашивал себя Берс, глядя вниз с холма, где стоял в резерве его полк, еще не вступивший в бой.

Но вот и ему горнист проиграл сигнал "в атаку". Берс выхватил саблю и, крикнув: "Сотня, за мной!", пустил коня вниз по склону. Поддавшись общему неистовому порыву, он размахивал саблей и, как безумный, что-то кричал, как будто диким этим криком хотел заглушить тупую боль в своей груди. И вдруг он отчетливо услышал знакомый внутренний голос: "Что ты делаешь, Берс? Пока не поздно, остановись!" На него надвинулось лицо Алеши Гусева. Голубые глаза его печально смотрели на Берса.

Черной стеной над чеченскими завалами вставал пороховой дым.