Служащая приступила к исполнению формальностей; бюрократический процесс пошёл.

Затем Вову сфотографировали, а спустя минут десять, мы ушли оттуда со свежеизготовленной идентификационной карточкой. Так был сделан первый формальный шаг в его адаптации. Который я зафиксировал, сфотографировав улыбающегося Вована под пальмой, с новым удостоверением личности в руках.

Однако, спустя несколько дней, всем стало ясно, что и другие шаги, связанные с его трудоустройством и подысканием жилья, также придётся делать с нашим участием, ибо сам он ничего предпринять не мог. Посовещавшись по вопросу его дальнейшего проживания в доме, мы договорились, что Вова примет на себя долю рентных расходов. Таким образом, на время проживания с нами Вовочки, возложенная на нас рентная плата в размере 450 долларов, была распределена на троих, по 150 с каждого.

Получив прописку в нашем доме, Вова стал более активно курить свои невыносимо вонючие сигареты и налегать на кофе. Возвращаясь по вечерам с работы, мы находили дома переполненные окурками пепельницы и немытые кофейные чашки. На мои замечания и просьбы курить вне дома Вова никак не реагировал. В ответ он лишь спрашивал: не нашлась ли для него работёнка? Когда же к сигаретному смраду, которым провонялась гостиная комната, добавилась ещё одно бытовое новшество: развешивать по всей комнате на стульях и креслах свои постиранные трусы и носки, мы поняли - что Вову надо пристраивать куда-то, и поскорей.

Вернуться домой с работы, и найти там диван с неубранной постелью, журнальный столик, заставленный немытыми кофейными чашками и переполненной пепельницей, груду немытой посуды на кухне и развешанные повсюду влажные трусы и носки...

Мне приходилось выслушивать справедливые упреки Олега и наблюдать помрачневшего Кевина. Следовало что-то предпринимать. Олег предлагал не морочить голову и просто расстаться с засидевшимся гостем.

В ресторане Ribs оказалось вакантным место посудомойщика. Для начала, туда мы и привели Вову; но, как и ожидали, он продержался там всего три дня. Правда, не он бросил это гнусное место, а управляющий отказался от его услуг. Я поинтересовался у повара: чем им не понравился новый работник? Тот ответил, что им нужен работник, а не объект для воспитания.

От самого Вовы я не добился каких-либо вразумительных объяснений.

По окончанию недели Анна уплатила ему за отработанное им время и обещала подыскать новое рабочее место. Обычного энтузиазма к нему, как потенциальному работнику, она не проявляла. А я избегал каких-либо контактов с ней.

Сам Вова начал по-настоящему осознавать все сложности туристического статуса и стал более настойчиво просить о помощи в социальной адаптации. Ему уже не сиделось дома. Он брал велосипед и приезжал в пансионат, где мог хоть с кем-то пообщаться, если не с нами, то с другими русско и польскоговорящими работниками. Иногда, чтобы отыскать меня, он посещал контору и спрашивал обо мне кого-нибудь из моих сотрудников, которые направляли его ко мне.

Выловив меня на территории пансионата, он присоединялся к моей тачке и сопровождал. Я рекомендовал ему не рвать себе и другим душу, а расслабиться и отдыхать, пока не занят. Но мысль о неустроенности не давала ему покоя. Когда я возвращался в контору, коллеги докладывали мне о многократных визитах земляка. Гаитянский сотрудник пересказывал мне содержание лекции, которую он прочитал Вове. Суть её заключалась в том, что Вова должен осознать, куда он попал и отказаться от иллюзий о чьей-то опеке; не ходить как потерявшийся ребенок, а предпринимать самостоятельные шаги к поставленной цели... Чем раньше он раскроет глаза и разглядит вокруг себя изнурительный марафон, в котором всякий движется в своём темпе и направлении, тем раньше и безболезненней он вольётся в движение...

Олег предлагал лечить Вову методом шоковой терапии: попросту выставить его вещи из дома и пожелать удачи. Он считал, что в таких комфортных климатических условиях можно и на пляже жить, а если не понравится, то арендовать жильё, как это делают другие.

Я шутливо отвечал, что Вова не переживет такого жестокого отлучения от предоставленных бытовых благ и предполагал, что Олег просто ревнует его к своей порно коллекции, которую Вова активно эксплуатирует. Олег отвечал, что у Вовы, наконец, есть запасной адрес в Нью-Йорке, где он всегда может получить всё необходимое ему...

Когда я заговорил о сохранившейся копии беженского заявления Олега, которую можно использовать для Вовочки, Олег справедливо, заметил, что за эту свою еврейскую биографию он уплатил сочинителям 200 долларов. Следовательно, авторские права целиком принадлежат ему, и вопрос о тиражировании легенды должен учитывать его собственные интересы.

Замечание было вполне справедливым, тем более что для реализации замысла, нужен чистый комплект анкет, состоявший из нескольких страниц с дотошными вопросами, на которые следует ответить в строгом соответствии с их бюрократическими требованиями.

За анкетами надо ехать в Майами, в миграционный центр, для этого нужен выходной день. Затем потребуется немало времени и творческих усилий для заполнения таковых.

После утомительных обсуждений самой затеи и торгов, Вова настоял на том, что ему всё же нужны документы, позволяющие легально работать. Он изъявил готовность оплатить наши хлопоты в размере 250 долларов, если оформленное на его имя заявление будет принято службой миграции к рассмотрению, и мы устроим его на работу.

Договорились, что оплата всех этих хлопот будет производиться лишь после получения Вовой трудовой зарплаты. Можно частями.

В ближайший выходной день, как и обещали, мы с утра отправились в Майами; и Вова, конечно же, с нами.

В дороге он покуривал свои любимые ядреные сигареты, пыхтя с заднего сиденья мне в затылок.

Где-то на полпути меня замутило; я попросил сделать остановку и вышел на воздух. Спустился с дороги в заросли, чтобы отдышаться, но меня тошнило, как будто я отравился чем-то. В зарослях вдоль дороги оказался какой-то канал, где, вероятно, водились крокодилы. Я не стал сдерживать себя. Меня вырвало. Место было подходящее для этих процедур, меня выворачивало наизнанку, и я направлял свой завтрак в воду с мыслью, что подкармливаю крокодилов и прочую живность. И делаю это искренне, от всей души! Мои попутчики посмеивались над моим занятием, и фотографировали меня. По окончанию, они спросили: что это я делал в камышах? Ответил: общался с крокодилами - и просил Вову не курить в машине.

В Майами нужное место мы отыскали быстро. Как и предполагали, там стояла длинная очередь к миграционному центру, которая заметно продвигалась. Мы тоже влились в пёстрый людской поток. Основную массу этого движения составляли гости из Центральной и Южной Америки. Нетрудно было выделить присутствие кубинцев, гаитян и мексиканцев. В основном слышалась испанская речь. Когда мы приблизились к стойке, за которой располагался служащий, выдававший анкеты, я расслышал, что он задает просителям какие-то вопросы и наспех решает: нужно ли выдавать данному визитеру анкеты.

Поприветствовав нас, тот поинтересовался: откуда мы такие? Я, опережая своих товарищей, заявил, что мы из Югославии. Чиновник выразил нам своё сочувствие по поводу происходящего в нашей стране и спросил, сколько анкет нам необходимо. На всякий случай, я ответил: для нас троих. Тот охотно выдал нам по комплекту и пожелал удачи.