382

ПОЧТИ ЧЕЛОВЕК

Зовут меня Гарри Уэст, по профессии слесарь-монтажник. Я работаю в фирме «Уиттейкер и сыновья», одной из самых крупных машиностроительных фирм в Крессли, а живу я у миссис Бейнз — этот дом рекомендует фирма своим рабочим — на Мейфкинг-террейс, недалеко от завода. Работа у меня интересная — я люблю мастерить, да и жалованье неплохое, к тому же то премия перепадет, то сверхурочные, так что в общем и целом я жизнью вполне доволен. Единственное, что меня не очень устраивает, — это товарищи. Но в общем-то, и они неплохие ребята. А если иной раз и зубоскалят по поводу меня, так, наверно, потому, что я такой верзила, а рта

383

не раскрою, пока не подумаю. Кое-кто из них считает, что другого такого чудака днем с огнем не сыщешь: я ведь не люблю компании и не напиваюсь каждый вечер и не гоняюсь за юбками, точно в этом вся радость жизни. Поэтому-то иной раз в понедельник утром, когда небо кажется им с овчинку, после того, как они всю субботу и воскресенье накачивались пивом, они и любят пройтись насчет мамаши Бейнз и этой ее доченьки Зельмы. Но с меня все как с гуся вода. Пусть себе болтают. Мое дело сторона: знай помалкивай и будь доволен жизнью, так я считаю. А женщинами я ничуть не интересуюсь. Есть другие возможности тратить время — да и деньги тоже.

И есть у меня кое-что получше любой девчонки — хорошая штучка, почти человек. Только одета она в хромированную сталь вместо нейлона, а вместо губной помады у нее — черная эмаль. Хорошая штучка — надежная. Если смотреть за ней как следует, никогда не подведет, чего не скажешь про многих женщин. Каждую субботу после полудня я проверяю ее и протираю. Лучшего времяпрепровождения в субботу и не придумаешь, только я да моя машина — и никаких тебе проблем. Дайте мне побыть с ней вдвоем, ничего мне больше не нужно.

Сейчас лето, суббота, ярко светит жаркое солнце. Я стою на коленях на заднем дворе у мамаши Бейнз, а у стенки на подставке стоит мой мотоцикл, как вдруг сверху на меня падает тень. Подымаю глаза, вижу — прямо передо мной торчит Зельма.

— Привет, Гарри!—говорит она и смотрит на меня этими своими тусклыми, цвета хаки, глазами, в которых я еще ни paзу не видел никакого выражения. О чем она думает? Или не думает вообще ни о чем, что, как мне кажется, и есть ее обычное состояние.

— А, привет. — Я отворачиваюсь от нее и снова принимаюсь за работу: подкручиваю шпиндель на переднем колесе гаечным ключом.

— Что, очень занят? — спрашивает тогда она.

Я изо всех сил стараюсь изобразить великую занятость, надеясь, что она поймет и оставит меня одного.

— Дел с машиной всегда хватает, если смотреть за ней как следует, — говорю я.

Но она все равно не отходит, хоть я и ответил ей коротко и сухо. Куда там: она вдруг плюхается на колени

384

позади меня и, стараясь уместиться на свободном кусочно мата, придвигается так близко ко мне, что утыкается своим пышным бюстом прямо мне в плечо, точно накрывает его большой мягкой подушкой.

— А что же ты с ним делаешь? — спрашивает она.

— М-м, — изрекаю я, приготавливаясь к тому, что придется отвечать на кучу дурацких вопросов, — проверяю переднее колесо. Ни к чему это будет, если оно вдруг начнет вихлять на ходу, понимаешь?

— Вот ведь какой ты умный — столько всего знаешь про мотоциклы, — говорит она, и у меня вдруг мелькает мысль: уж не подлизывается ли она ко мне. Только нет: слишком она для этого глупа.

— Ну, не знаю. Когда у тебя уже есть машина, хочешь не хочешь, понемножку начинаешь кумекать в ней.

Она вся как затрясется и этим своим пышным бюстом как заелозит по моему плечу. Сама не знает, что делает. Ну и здорова же она — под стать иному верзиле. Кое-кого из моих знакомых ребят это наверняка навело бы на разные мысли. Но только не меня. На меня это никак не действует — разве только стесняет. Я как раз надел новую пару туфель, и левую ногу у меня точно иголками колет. Но я и шевельнуться не могу из-за этой Зельмы, а то мы с ней оба грохнемся.

Она еще раз потряслась и вдруг встала, так что я чуть кувырком не полетел. А когда я выпрямился, то первым делом вытянул ногу и пошевелил пальцами в туфле.

— Мы тут вот о чем подумали, — говорит Зельма,— не одолжишь ли ты нам свой транзистор. Мама хочет поехать на пикник, а отец непременно хочет слушать матч по радио.

Это дело серьезное. Тут надо ухо держать востро.

— Ну, м-м-м, не знаю...—Я поднимаюсь на ноги, вытираю шею носовым платком, а сам усиленно думаю, какой бы изобрести предлог, чтобы сказать «нет». Я всегда очень бережно отношусь к своим вещам.

— О, мы будем с ним очень осторожны, — говорит Зельма. — Все дело в отце — он уперся насчет этого своего крикета, а мама не хочет ехать без него.

Я знаю старика Бейнза и его любовь к спорту. Это единственное, где мамаша Бейнз не властна над ним.

Зельма видит, что мне вовсе не нравится идея насчет транзистора, и говорит:

385

— А почему бы тебе не поехать с нами? Тогда ты бы сам смотрел за своим транзистором! Мы поедем в Колыбельный лес. Там сегодня будет чудо как хорошо.

Да знаю я, что там будет хорошо. Я сам думал махануть в ту сторону, когда налажу мотоцикл. Но такая поездка вовсе меня не устраивает. Живу я у Бейнзов недавно и все это время старался не слишком сближаться с ними. Когда ты с людьми на короткой ноге, рано или поздно начинаются неприятности. Я думаю, мир был бы куда лучше, если б каждый знал только себя и занимался своим делом.

Но я вижу, у Зельмы появилось такое выражение, как у ребенка, которому хочется в зоопарк.

— Понимаешь, у меня было совсем другое на уме, — говорю я, все еще пытаясь как-нибудь отвязаться от нее. — Я хотел почистить мотоцикл.

— Почистить! — говорит она. — Да он же совсем чистый. Посмотри, как он сверкает!

— Это только с виду, — говорю я. — А на самом деле на нем уйма грязи — только в таких местах, где не видно.

— Но ведь его можно и потом почистить, правда? Неужели упускать такую чудную погоду?

Я вовсе не собирался ее упускать, у меня была задумана премилая поездочка. Но эта девчонка загнала меня в угол. Вот так оно и бывает: пришпилят тебя и не выберешься. Я уже представляю себе, как обидится мамаша Бейнз, если я не одолжу им транзистора, а я вовсе не хочу, чтобы она обижалась. Пойдут неприятности. А я люблю тихую жизнь. И потому сдаюсь.

— Ну ладно, так и быть, поеду. Когда же вы трогаетесь в путь?

Лицо у Зельмы засветилось, точно елка зажглась.

— Да часа в три, я думаю, — говорит она. — Я им сейчас скажу...

Тут взгляд ее стекленеет, она смотрит на что-то, находящееся позади меня, и забывает докончить фразу.

— Ты только погляди на Лотти Шарп.

Я оборачиваюсь, смотрю: по соседнему двору идет девица, этакая вертлявая тоненькая штучка, вся в нейлоне, на высоких каблучках и даже в смешной маленькой шляпке.

— Как бы я хотела так выглядеть, — говорит Зельма очень тихо и даже как-то грустно, и я понимаю, что она говорит это себе, а не мне.

386

Я смотрю на нее —она стоит со мной рядом, почти такая же большая, как я, и лицо у нее как пудинг, смазанный салом. Я понимаю, почему она так говорит, но молчу.

— В будущем месяце Лотти замуж выходит.

Вот оно — все они одинаковы. Выскочить замуж, а потом пускать по ветру мужнины денежки — только об этом они и думают. Я ничего не говорю.

Зельма провожает глазами Лотти, пока та не заворачивает за угол и не входит в дом; тогда она глубоко вздыхает, очень глубоко.

— Ну, пойду скажу, чтоб они были вовремя готовы.

Она пересекает двор. Короткие брюки плотно обтягивают ее толстый зад, и я вижу красные пятна у нее под коленками.