Несмотря на то, что затор у первого порога прорвало еще вчера, ниже порога лед. Пришлось перетаскивать лодку и снаряжение метров триста по льду и только потом — по знакомой нам переволоке.

На правобережных камнях появился памятник. Летом 1961 года в порог сбросило экспедиционную лодку. Погиб начальник экспедиции, его брат и его невеста.

Намаявшись на переволоке, с трудом уклоняясь от встречных льдин на воде решили остановиться в избушке на левом берегу. До нее от порога километра два с небольшим.

Оттащили от избы медвежью голову и лапу — очевидно их оставили промысловики — и приступили к первой рыбалке, которой на здешних реках разрешается заниматься до десятого мая. После этого наступает месячный запрет.

Самое интересное — ловить хариусов и ленков удочкой и спиннингом — именно этим мы наслаждались все майские праздники. Нам интересно было проверить наблюдения кизирских рыбаков. «Весной и летом днем крупный хариус в основном на глубине, таймень у берега. Ночью же наоборот».

Кроме удочки и спиннинга, мы привезли с собой двадцатиметровую одностенку с ячеей 30 мм, и дождавшись похолодания, не поленились выпилить двухручной пилой тридцатиметровое ледяное поле, мешающее установке сетки у заводи. Утром ее осмотрели — но увы — ленок и восемь хариусов…

Десятого, после форсирования шивер Прямой и «предбанника», ночевали и рыбачили вблизи «бани». Но на этот раз рыбалка не получилась, валил снег, шел лед. А на утро нас вообще встретила зима. Все бело, хоть сейчас на соболиный промысел!

«Баню» мы проходили с особой осторожностью. Несмотря на то, что вода сейчас больше, чем в шестьдесят первом и камни в основном под водой, плыть опаснее. Берега покрыты двухметровой толщины льдом, и в случае неудачи на берег уже не выбраться. Только миновали препятствие, увидели глухарку. Моторка прошла в пятнадцати метрах от птицы, и только тогда она, наконец, слетела.

Осенью 1962 года в «бане» погибли члены экспедиции, работавшие в среднем течении Кизира. Трое рабочих не дождались обещанного вертолета и, оставив начальнику расписку, что снимают с него всякую ответственность, отправились в плавание самостоятельно. Спасся один.

Давно пора руководителям местных леспромхозов в километре выше Семеновской шиверы, а еще лучше и всех других порогов Кизира и Казыра поставить щиты с предупредительными надписями. Скольким людям: промысловикам, геологам, туристам — помогли бы такие простые меры предосторожности.

Теперь, когда у рыбы наступил нерест и рыбалка на месяц запрещена, предстоит мое любимое развлечение — охота. В избушке у притока Андрианихи Колеватов весь сегодняшний вечер делился своим охотничьим опытом. Бывший сержант авиации давно уже стал кизирской знаменитостью. По результатам прошедшего сезона он занял первое место в Красноярском крае. Мы с Леонидом Рыбаковым с интересом его слушаем. Охота на соболя сродни нашей, северной, по кунице. Привезем на Беломорье полезный опыт.

— Надо по-настоящему трудиться, — говорил Колеватов. — Некоторые у нас облавливают только «жирные» места. Я же промышляю на большом участке. В эту зиму ставил сто сорок кулемок, семьдесят капканов № 2 (чинаревских). Капканы и кулемки ставил «один раз», то есть с хитростями, тщательно. Если соболь из небрежно установленной ловушки уйдет, второй раз его поймать гораздо труднее. Он будет остерегаться. Очень важны приманки. Самое любимое у соболя лакомство — рябчик. Но отдельные зверьки осторожны, не идут в ловушку. Тогда я на замаскированной ветками проволоке подвешиваю мясо. Капкан же чуть смещаю в сторону. Обойдя капкан, его зверек чует, соболь хватает приманку. Но проволоку-то ему не порвать! Соболь начинает злиться, вцепившись в мясо, метаться и «забывшись», наступает на капкан…»

— Маскируем капкан и так, — продолжал Николай, — когда соболь попадается в капкан, бьется в нем, он мочится, оставляя на снегу кровь, запахи пота и шерсти. Мы такой снег аккуратно, деревянной лопаткой снимаем и рассыпаем в тех местах, где ставим другие капканы. Соболь охотно обследует места, где «возился» другой зверек и тут-то попадается. Вообще капканы, кулемки, охота с ружьем и собакой дают почти равное количество соболей. Конечно, в отдельные годы это соотношение нарушается в пользу какого-нибудь способа. Платят же нам за зверька от 18 до 72 рублей».

Леонид поинтересовался: «Почему приваду не берут лайки. Как они не попадают в капканы?»

— Ну это совсем просто. Мы молодую лайку засовываем шеей под давок кулемки и, прижимая его ногой, душим пса, пока не запугаем его раз и навсегда. Такие уроки запоминаются быстро. Собаки у нас сообразительные и работящие. Возьмите моего Беркута. Этой зимой соболь ушел через дупло в полый ствол огромнейшего кедра и умчался вверх. Беркут полез за ним. А в вершине — толстенный развилок. Я по голосу слышу — в него ушли. Потом собака стала скулить и… замолчала. Всю ночь в лютый мороз валил я топором могучий кедр. Уже к утру рухнул он, гнилой развилок лопнул, й вывалилась бездыханная собака и задавленный в драке соболь. Наверное осыпавшаяся труха закрыла выход псу. Я его долго растирал, дул в нос, делал искусственное дыхание, И что же? Ожил! Сначала, правда, обеспамятел, норовил в огонь броситься, но потом прошло. Теперь снова охотится».

Уже из этих коротких рассказов можно представить, как нелегко дается сибирским промысловикам выполнение плана заготовки пушнины. Ведь почти четыре месяца живет охотник в далекой таежной избушке совершенно один.

Двенадцатого мая мы подплыли, наконец, к «моим» еланям. После бурных столкновений с медведями в 1961 году я сделал приметные с реки затески, и вот мы опять здесь. Сразу же совершили ошибку, в которой был повинен только я: не остановил моторку с подветра от елани. Только проскочили на ветер, как с окраины лужка сорвался в бег медведь. Я высадился на берег сторожить.

Караулил затаясь. Обманутая моей неподвижностью скопа устроилась невдалеке на кедре и выслеживает хариусов.

Неожиданно она снимается, круто планирует и падает в реку. Миг — и в когтях ее далеко оттянутых лап засверкала рыбина. В бинокль хорошо видно, как на нависшем над водой стволе березы «рыболов» рвет клювом добычу, поддерживая частыми взмахами крыльев равновесие.

После ночевки у костра я безрезультатно караулил и весь следующий день, а в полдень приплыли товарищи. Оказывается, покинув меня вчера, они видели в километре отсюда, на другой елани, еще одного крупного медведя.

Ночью пошел дождь, и в реке заметно прибыла вода. К вечеру следующего дня за мной опять примчалась моторка. Стоящий на носу Рыбаков отчаянно жестикулировал, изображая переваливающегося медведя. Ясно, они где-то опять его увидели. Схватив ружье и рогатину, я прыгнул в лодку и через четверть часа уже карабкался в гору. Добрый час я взбирался по кручам. Но увы… мишка ушел.

«Нечего было обходить его сверху. Ветер тут ни при чем», — ворчал таежник. Каждый остался при своем мнении…

Последняя ночь меня измучила. Дождь промочил и брезент, и меховую доху, оставленную мне заботливыми товарищами. С размытого склона горы всю ночь падали в реку камни. Их грохот будил меня.

К утру резко похолодало и пошел снег. Горы и реку скрыло в молоке тумана. Об охоте нечего было и думать. К обеду приплыли друзья. Николай категорически заявил: «Завтра начнем сплав. Сильно прибывает вода».

Восемнадцатого поплыли вниз.

А какой выдался денек! После многодневных непрерывных дождей наступила настоящая весенняя погода. Голубое небо источало слепящий свет, еле уловимый ветерок разбросал по реке запахи кедра, прелого мха, листьев.

После одного из бесчисленных поворотов на северной солнечной стороне Кизира снова увидели елани.

— Медведь! А вон второй!

Шум моторки спугнул темного мишку, резво перебежавшего лужайку. Полез вверх и второй. Несколько выше угадывался распадок, в нем и скрылись животные. Николай на малых оборотах подвел лодку к берегу. Я быстро развязал мешок и выхватил десяток патронов. «Пойду с вами», — предложил таежник, вытаскивая из лодки свою одностволку.