И впрямь, короткая история Калькутты дает ей право на такое отношение к жертвам голода и стихийных бедствий. Человеческая чувствительность имеет свои пределы. Если даже не перечислять все «великие» голодные годы, начавшиеся еще в XVIII в., а вспомнить лишь 1942 год, когда Бенгалия пережила самый страшный голод, когда несколько миллионов людей умерли на улицах Калькутты, бросившись сюда в последней надежде вспомнить, что не проходит года, чтобы здесь не появлялись жители того или иного района — оборванные, просящие подаяния, невосприимчивость к страданию не может сильно удивить.
Индия тоже привыкла к вечному неблагополучию в Бенгалии. Уже после событий в Миднапуре в октябре вдруг обрушился ливень на северные районы штата. Около Дарджилинга горные реки вышли из берегов, начались обвалы, были разрушены сотни деревень, погибло более тысячи человек — несчастье, которое могло бы всколыхнуть всю страну, другую страну, не Индию. Меня уже не было в Калькутте, и я следил за событиями по газетам. Одновременно произошло землетрясение в Иране, погибло около 60 человек. Об этом сообщалось во всей иностранной прессе, Международный Красный Крест и организации Красного Креста отдельных стран выделили деньги и медикаменты для помощи пострадавшим. А индийское бедствие, гораздо более грандиозное, осталось эпизодом, индийцы не привлекли к нему всеобщего внимания. «В этой Бенгалии всегда что-то случается».
За годы независимости сделано много для улучшения сельского хозяйства, в частности для борьбы с засухой и наводнениями. Строятся плотины, которые должны сдерживать излишнюю воду во время сильных муссонов и направлять ее на поля во время засухи. Но Бенгалия, наиболее страдающая от этих бедствий область, по-прежнему менее других ограждена от них. Как и тысячу, как и сто лет назад, бенгальский крестьянин надеется лишь на своих богов да еще на Калькутту — в крайнем случае она прокормит. Вот и растут повсюду в городе (не только на окраинах) ряды трущоб, расцветает нищенство и проституция, контрабанда и спекуляция. Жить надо.
Калькутта, наверное, единственный в Индии город, где можно «все купить». Страна экономит валюту. Поэтому импорт иностранных товаров частниками ограничен, ввоз некоторых предметов роскоши запрещен вовсе. Но для местных торговцев запретов, кажется, не существует. Американские и английские сигареты, японская радиотехника, китайские авторучки — все можно найти на главной улице Чауринги (ныне улица Джавахарлала Неру) и на прячущемся на ее задворках гигантском Нью-Маркете.
Неприкрытая нищета, готовая, чтобы прожить, проявить чудеса расторопности, делает Калькутту особенно контрастным городом. Скученность и грязь рабочих окраин (северная часть и Хаура) особенно поражает, когда едешь туда из центра, изобилующего пространством.
Знаменитый Майдан — площадь, целое поле, парк, прорезанный первоклассными дорогами, — лежит между фортом, ипподромом, музеем Виктория-мемориал и Чауринги. Этот парк был задуман как единый громадный памятник британскому владычеству. Еще в 1963 г. «улицы» Майдана были плотно населены каменными англичанами. Теперь они опустели, и началось новое освоение площади: с одной ее стороны шествует чугунный Ганди, с другой — вздымает руку страстный трибун С. Ч. Бос, один из руководителей национально-освободительного движения в 30-40-х годах.
Чауринги, замыкающая площадь, отходящая от нее Парк-стрит и еще несколько улиц — парадная, праздничная часть города. Еще южнее — кварталы сравнительно зажиточного населения. Неширокие, но зеленые улицы, небольшие, но приятные на вид дома, чистая публика и, как ни странно, чистый воздух. Сюда обычно не доносится шум демонстраций и схваток, нередких в других частях Калькутты.
Все то, что я писал о грязи, лужах, трущобах, относится к северной части, тянущейся вдоль Хугли широкой полосой. Тут весь день топчется по узким улицам многоголосая толпа, тут невозможно проехать на машине в часы пик из-за невообразимой густоты движения — трамваев, автобусов, рикш пассажирских и рикш грузовых, а в период муссонов — из-за периодических наводнений после дождей. Тут в стороне от прямых «авеню» прячутся кварталы хижин, тут живет основная часть многомиллионного населения.
В Калькутте поездка на автобусе требует напряжения всех сил. Двухэтажные автобусы так набиты внутри и так облеплены снаружи, что идут, накренившись на левый «бок» (в Индии левостороннее движение). С замиранием сердца смотришь, как эта красная громада подпрыгивает на выбоинах. От постоянной перегрузки скаты автобусов стесываются с одной стороны, и они сохраняют несколько наклонное положение, даже когда пассажиров становится меньше.
Дороги в этой части Калькутты находятся в ужасающем состоянии, особенно во время муссонов. Дождь размывает непрочное покрытие, образуя причудливый узор из выбоин и неровностей. Мостовые начинают ремонтировать еще во время дождей — привозят очередную партию щебня, шлака и засыпают лужи. Это позволяет поддерживать их в более или менее приличном виде до следующего муссона. В этом, как и во многом другом, чувствуется острая нехватка средств, приводящая к их разбазариванию. Вместо того чтобы проложить прочные и долговременные шоссе, способные вынести тяжелый климат, из года в год занимаются их латанием, что стоит не меньших, а больших дене г.
Итак, Калькутта не рай для туристов, не «удобное место, чтобы жить в нем», как выражаются англичане, и не скрою, я всегда испытывал облегчение, уезжая из нее в какой-нибудь иной город Индии.
Но даже я, не связанный «службой», имеющий возможность выбирать место пребывания, вновь и вновь возвращался в Калькутту, потому что в Индии нет равного ей научного центра. Два университета, множество других учебных заведений, Индийский статистический институт — своего рода Академия математических и естественных наук, крупнейшая в Азии Национальная библиотека, крупнейший музей, крупнейший Ботанический сад — все это делает ее городом, который не может обойти научный работник, занимающийся любым вопросом. Театры, культурные, профессиональные и студенческие общества, острая, напряженная политическая борьба придают существованию калькуттских жителей осмысленность и интерес. Мне постепенно стал понятен тот особый патриотизм и ревностная любовь, которую они и все бенгальцы питают к своему душному и влажному городу.
Всегда, когда я сталкивался с жителем Калькутты или ее уроженцем, я слышал вопрос:
— Ну, как вам нравится Калькутта? В Дели никогда не спросят, нравится ли вам Дели. Там могут спросить и спрашивают:
— Как вам нравится в Индии?
Редко осведомится и житель Бомбея или Мадраса о впечатлении, производимом на посетителя их городами. Они слишком уверены, что те не могут не нравиться.
Иное дело калькуттец — он любит свой город страстно, но вполне отдает себе отчет, какое неблагоприятное впечатление последний способен произвести на визитера.
Об этом калькуттском патриотизме я долгое время не догадывался и отвечал обычно откровенно:
— Это ужасный город. Пыль, грязь, нищета.
Меня вводило в заблуждение то, что спрашивающие не обижались, а, напротив, казалось, даже охотно поддакивали:
— Да, да, какие дороги, боже мой! А влажность воздуха! О, Калькутта совсем не удобное место для житья. Но, — добавляли они неожиданно с извиняющейся улыбкой, — нам нравится Калькутта.
Они не объясняли, чем нравится, и я не придавал этому непонятному пристрастию значения. В конце концов у индийцев много пристрастий, которых нам не понять и не разделить, — пан, например. Я не замечал, что уничижительный отзыв о городе ронял меня в глазах собеседников, он свидетельствовал либо о поверхностности, либо о том, что я предпочитаю жизненные удобства культурным ценностям.
Однако когда эта извиняющаяся улыбка появилась в десятый или двадцатый раз, пришлось задуматься. До меня постепенно дошло, что любовь к Калькуттте имеет не экзотическую, а общечеловеческую природу и, более того, базируется на вполне современном представлении о том, каким должен быть город. Конечно, Бомбей, скажем, гораздо современнее по архитектуре, нравам, одежде, характеру бизнеса. Но зато Калькутта современнее по уровню развития культуры. Наибольшее число писателей, художников, историков, скульпторов, философов, артистов Индии происходят из Бенгалии и живут в Калькутте или учились там и там же начинали свой творческий путь.
