– Вот такую бы нам невесту! – размечталась бабушка.
В это время Малхаз легонько подвел последнюю тень, отошел глянуть на творение и удивился: женщина с картины вновь улыбалась, но не как прежде, а с какой-то смущенностью.
– Фу ты, господи, – прошепелявила бабушка, – ну, точно живая, и даже стыдится, будто невеста.
– Вот видишь, бабушка, послушался я тебя, привел в дом невесту.
– Да-а, красавица! Я тоже такой была, в молодости.
– Не такой, ты еще краше была, и сейчас красивее всех. Ты ведь видела, я с тебя ее только что рисовал.
– Ой, брось… Мне бы чуть-чуть здоровья, а то, не дай Бог, окончательно слягу… Женись, Малхаз, может, еще и с правнуками побалуюсь.
– Даже с праправнуками! – сиял Малхаз, он был предельно счастлив.
Вытирая руки разноцветной от красок тряпкой, он с восхищением и гордостью любовался творением; уже начал прибираться, и вдруг померкло в комнате: солнце скрылось за облаками. Он посмотрел на картину – и там чудное: вместо улыбки жизни – тревога застыла.
– Да что случилось? – заныло сердце Малхаза.
Вновь он взял кисточку, застыл перед картиной, и даже не знает, где и что ему исправить, что делать, может, все вымарывать, отчего же такое превращение?
– Малхаз, это, по-моему, к нам, – отвлекла его от гнетущих мыслей бабушка.
Действительно, гул моторов, голоса, уже в сенях, по-хозяйски, настежь раскрылась дверь: молодой человек в камуфляжной форме, увешанный оружием всех мастей, за его спиной – Безингер.
– О-о! Мой юный друг! – воскликнул иностранец, отстраняя военного, склоняясь в дверном проеме; наполнил комнату приятными запахами, замахал большими руками. – Ты почему не приехал? О, здравствуйте, бабушка. Я столько дней жду тебя, ведь договор… – тут он застыл с раскрытым ртом, явно оторопел, даже лицо его побледнело; медленно подошел картине, провел пальцами по полотну, тронул раму. – Откуда она здесь? – наждачными нотками прошипел он. – Я спрашиваю, откуда?..
– Нарисовал, – боясь за картину, приблизился Малхаз.
– Сам нарисовал? – стал мягче голос Безингера. Он осмотрел заднюю сторону холста, потом, надев очки, в упор и на ощупь стал исследовать картину. – Какие линии… а тона, тени… Ты где учился? Я спрашиваю – рисовать? Нигде… Правильно, такому не научат, этот дар только от Бога… А с кого или с чего ты ее рисовал?
– Рисовал по рассказам деда. А образом служила одна девушка, но в процессе работы вот так у меня само собой получилось.
– Это не «само собой», – перебил его Бензингер. – Это знак свыше мне. Это она, моя прародительница! Это судьба! Я на верном пути! – воскликнул он, потом еще что-то стал шептать на непонятном языке, дрожащими руками сильно обхватив раму картину.
– О чем Вы говорите, какая прародительница? – привычная улыбка сияла на лице Малхаза.
– Это Ана!
– Что? Откуда Вы узнали? – теперь уже глаза Шамсадова изумленно смотрели на гостя.
– Все знаю, и гораздо больше тебя. Точно такой портрет, написанный более тысячи лет назад с натуры, с моей прародительницы, находится в моем родовом замке.
– Эта Ана не может быть Вашей прародительницей, – возмутился учитель истории. – Ана11 – наша Богиня.
– Хе-хе-хе, – подобрел Безингер. – Что ты знаешь, мой юный друг? – теперь хлопал он по плечу Шамсадова. – Это, действительно, божество, но существовавшее на этой грешной земле. Она дочь князя, большого военачальника, родилась на рассвете – оттого Ана, в том месте, где начинается Алания12, и впервые омыта в водах Аргуна, там, где река вырывается из теснины гор на равнину. Потом, когда Ана по воле судьбы стала принцессой Византийской империи и первой красавицей Константинополя, она в честь того, как ее ласкал в детстве отец, назвала себя – Ана Аланская-Аргунская.
– Откуда Вы все это знаете? – спросил потрясенный учитель истории.
– Знаю я многое, мой юный друг, но не знаю главного… Однако мне кажется, что наконец-то я у цели.
– У какой цели?
– Пойдем погуляем по горам, – и склонившись к уху Малхаза, – здесь ушей много.
Далеко уйти не смогли, на первом же небольшом подъеме у Безингера появилась сильная одышка, и тем не менее, чуть отдохнув, он, попивая виски из фляжки, закурил толстую сигару, долго любовался Кавказом.
– Не поверишь, мой юный друг, – с неким пафосом стоя на вершине горы, жестикулировал он, – я объездил почти весь мир, но красивее места не видел! Здесь первозданная дикость природы!
– Да, – гордился за свой край учитель истории, однако, выпить за него наотрез отказался.
– Ведь недаром считают Кавказ колыбелью арийской расы.
– Это легенда порождала расизм, – то ли с иронией, то ли всерьез сказал Шамсадов.
– При чем тут расизм? Мы говорим о науках, о бесспорных доказательствах лингвистики, истории, этнографии. А все легенды не беспочвенны. Ведь известно, что Ясон добыл Золотое Руно с помощью чародейки Медеи, греки отняли это сокровище у народов Кавказа и создали бессмертную цивилизацию.
– Да, – поддержал иностранца Малхаз, – с этими горами связано много легенд. Ведь, по преданию, Прометей, виновный в том, что похитил Небесный Огонь с целью передать его людям, был прикован к скале в горах Кавказа. И мой дед, неграмотный горец, точь-в-точь как описано в древнегреческой мифологии, рассказал эту легенду и даже показал эту скалу. Вон она, за тремя перевалами.
– Мы должны туда пойти! – аж вскочил возбужденный Безингер.
– Сегодня не успеем, – охладил пыл иностранца Малхаз. – Это на глаз все рядом, а идти в горах тяжело, многое здесь неприступною
– Какая завораживающая панорама!
Вид, действительно, был потрясающим. И хотя небо местами заволокло как будто взбитыми белогривыми облаками, воздух был настолько чист и прозрачен, что гряда снежных гор была как на ладони, и от нее веяло такой свежестью, легкостью и прохладой, что с веселым щекотанием ноздрей организм людей глубоко насыщался целебным кислородом, хотелось просто расправить руки и лететь, как пара грациозных орлов, изящно парящих над бездонным ущельем ревущего Аргуна.
Опьяненные природой, и не только, они, в основном Безингер, очень много говорили обо всем, но не о главном, и только, как говорится, найдя кое-какие общие знаменатели в историческом аспекте, стали на ощупь выдвигать свои идеи и гипотезы, более оперируя легендами и домыслами, нежели фактами: посему возник спор.
– Да что ты говоришь? – раскрасневшись от непонимания, а может и от спиртного, кричал Безингер. – Золотой Ковчег – это не тот библейский Ковчег Ноя. Это, теперь мне, да и не только мне, доподлинно известно – обитый золотом сундук, в котором хранится каменная плита, на которой выбит общий физический Закон, которому подчиняется вся Вселенная. Конечно, абсурдным выглядит предположение, что человек с его слабым умишком сможет объять Закон во всей полноте, но столь же абсурдно утверждение, будто все ведущие к Закону пути абсолютно недостижимы для людей. Совершенно очевидно, что одаренные особым умом, инстинктом или интуицией, а может быть и явившиеся из «другого мира» люди находили эти пути, продвигаясь порой чрезвычайно далеко в постижении Закона Вселенной, но эти знания, как я ответил, не могли быть в полном объеме, и человечество, будто бы идя к прогрессу и расцвету, самоуничтожало себя. Ведь мы свидетели краха многих цивилизаций! А сколько мы не знаем? И я боюсь, что человечество сейчас находится на очередной грани водораздела или полного коллапса, ибо вот-вот появится создание из «другого мира» – человек-клон, без души, но с разумом, и тогда что он натворит – неизвестно.
– Я думаю, Вы сгущаете краски, – улыбался Шамсадов.
– О чем ты говоришь? Ты-то ведь историк?!
– Да, историк, и историческая наука давно уже выявила закономерность зарождения, расцвета и краха цивилизаций. И все это объясняется не знанием каких-то небесных законов, а простыми законами общественного развития – откройте любой учебник философии, и Вы многое поймете.
