Ян Рыбак Голливуд на Хане «Его название в переводе означает — Повелитель неба.» Википедия. Экспозиция Я знаю, знаю, с чего я начну! Я начну со стихов, с бесшабашной поэмы, которая выстрелила из меня, как струя шампанского в тот самый момент, когда я осознал, что это правда: меня пригласили сниматься в кино! Более странного, дикого, нелепого поворота событий не мог ожидать я даже в этот странный, дикий и нелепый период своей жизни — довольно тоскливый, надо сказать… И не то чтобы я всю жизнь мечтал о карьере киноактёра — вовсе нет. Как раз именно этот род деятельности всегда казался мне чуждым и непривлекательным, да и не подхожу ведь ни рожей, ни кожей, ни норовом своим — общителен с близкими, но толп чураюсь. Нет, не ликовал, но было мне смешно и странно… Я рассматривал эту воображаемую будущую коллизию со всех сторон, обсасывал как леденец, я потешался над самим собой: строил ажурные песочные замки и тут же опрокидывал их наземь, выдувал радужные мыльные пузыри и сам же прокалывал их иглой убийственной иронии — хлоп! Кто, кто поверит, что такое случается в жизни?.. Так вот, я начну свою повесть с поэмы. У меня есть именитые предшественники в этой затее. Пастернак увенчал своего «Доктора Живаго» завораживающе прекрасными, затмевающими его же собственный прозаический текст стихами. Саша Соколов, любимый писатель одной моей далёкой знакомой — смертельно опасной, надо сказать, для меня женщины — любил присовокупить к своей хитросплетённой до полной непролазности для простого смертного прозе дурашливые якобы строфы. Вроде бы и не всерьёз — безделица и баловство, но поди ещё разберись, что важнее для него самого — «Собака» ли, хвост ли… Да, у меня есть великие предшественники, но я буду в чем-то и оригинален: я не завершу своё произведение поэмой, как они… Нет, — с поэмы я начну! И не потому, что она столь прекрасна — я вполне сознаю её сиюминутный, сугубо прикладной и даже «стихотерапевтический», можно сказать, характер, — а потому, что она была моим первым стихийным откликом, ироническим и задорным выплеском. Именно она наиболее точно отражает мою первую реакцию, ход моих мыслей, всю цепочку ассоциаций, которая выстраивалась в моей ошарашенной голове, пока я переваривал с трудом проглоченное: «Мы приглашаем Вас в проект, как главного героя документального фильма…» А ведь я был необычайно тих в то время. Тих, одинок и печален. Я никого не трогал. Я заканчивал душные и потные левантийские вечера строфой Бродского или стаканом бренди… Чаще попеременно, редко — вместе. Это была одинокая жизнь настоящего русского интеллигента, если не считать того, что вечерами было душно и потно, а сам интеллигент был русским в весьма относительном смысле. И настало Утро, и пришел я на работу, и открыл я почтовый ящик Пандоры… Отстраняется стакан: К черту всё — лечу на Хан! Хоть припахан и затрахан, Скажем НЕТ бездумным страхам, И да здравствует размах! Преодолеваем страх: Со стола бумаг бархан Мы на пол сметаем махом, Босса посылаем «нах»! Надоело мять диван, Я — Багира, я — Шерхан! В Голливуде или в Канне Ждут меня шальные «мани», А на рюмке, на стакане Не прискачешь в город Канн… Канут в прошлое ненастья, Брошу шляпу под кровать — Буду сам я подавать!.. К белой кости, к высшей касте, Стану я принадлежать! Я намерен поднажать — Рожу пряником держать (Я же вырос на компосте, и на сцене, на помосте Люд Шекспиром ублажать Не пришлось, не довелось мне)… Мне придётся возмужать: Три вершка прибавить в росте, Сажень закосить в плечах, Запалить огонь в очах… Стану парень я не промах, Парень стану — просто «Ах!»… До свидания, «вчера», То, в котором ни хера — Быт постылый, быт пропитый… Ждут нас слава и софиты: Режут глаз прожектора, Марши раздирают уши! Будет краше, будет лучше, Всё отпляшет на ура!.. Пусть мой непутёвый лик К киносъёмке не привык, Пусть — потеха и умора, — это дело режиссера, Для того окончил ВГИК Он с отличием и шиком, Для того не шит он лыком, Для того учился чай… Ты, Георгий, не скучай! Просвещайся ты, Георгий: «Тяпку» с веником сличай!.. Ты, хоть молодой, но зоркий, Наш фильмец ядрёный, тёрпкий Выйдет лучше, чем «Чапай»! Вот сценарий на бумаге: Всё завяжется в Базлаге, Мы напялим кошки, краги, По карманам — курагу (Чтобы не скучать в снегу, Чтобы трещины-овраги Шлись не «через не могу», А вприпрыжку, на бегу…) Нам погода строит жмурку: Снег — не вылепишь снегурку, А ведь нам нужна пурга! (Это нужно драматургу, Он берёт народ «на дурку»… Всё сварганим!.. ни фига Не допрут они, придурки!..) Та-а-к… выходим на врага… Спозаранку сонный лагерь Мы поставим на рога И бульдозером — в снега! Пусть пурга развесит флаги, Пусть невидимо ни зги… Мы — суровые мужчины, Джеки Чаны, аль Пачины Нам неведомы кручины: Бицепс крепок и мозги! Ширь равнин — для мелюзги, А у нас в плечах аршины, Нам без кручи, без вершины Не с руки и не с ноги… Колокольцами с дуги Забренчали карабины! Ярче воссияйте льдины!.. (Оператор, не трынди — Запечатлевай картину! Кадры — от бедра, с руки!..) Ждут нас фирна наждаки — Нажумарим умно, тонко Километры киноплёнки! Скулы сжав и кулачки, Зарыдают от восторга И прелестные бабёнки, И пухлявые ребёнки, И трухлявые опёнки, И крутые мужички! А когда мы откозлим, Отбузим и отъегозим, Вот тогда мы — шапку оземь! — По Европе заскользим… Хороша игра, а мина — Это дело наживное, Основное — наша кино — Наша — лепта, наша — лента! Мы начнём, пожалуй, с Тренто — Место бодрое, живое! «Горы, бицепсы, герои» — Там, как раз про всё, про енто… Это круто для почина!.. Нет чудеснее патента: Сумма места и момента!.. Одарённы и таланны! Как страна широки планы: Станет нашинским Бродвей, Весь — от пяток до бровей… Но сперва мотнёмся в Канны — Пальмовых огресть ветвей, Хановы залижем раны… И отправимся за лавром, Как Ясон и, как Тезей, В стан врагов, а не друзей: К минотаврам — динозаврам В Голливудские казармы… Мир — арена, Колизей, Так сражайся — не глазей! По рассказам, в Голливуде Всё замешано на блуде (Не судите строго люди, Что имеешь — то болит…) Всё смешалось: кони — люди, Ноги — руки, губы — груди… Кто ж там водится в запруде?.. Рок к кому благоволит? Голливуд, — он многолик, Путь к Олимпу многотруден, Там мужик — кремень, не студень, Что ни личность, то — unique: Спилберг пламенный бурлит, Не подвержен порчам, сглазам, Режет глазом, как алмазом — Кроит кино-мегалит. Тарантино там шалит: Что ни лента, то оргазм!.. Светел криминальный разум, Многогранен, боевит! Вуди Аллена плавник Рассекает гладь баркасом — Всем на зависть ловеласам Не увял и не поник! (Между нами, этот Вуди — Тот ещё карась в запруде! Хоть и вырос на Талмуде, Но — проказник, баловник… Чуждый хлебу и воде он Вечно бегает по девам, И мудя держать в узде он Не приучен, не привык…) Впрочем, кто ж его осудит, Кто осадит, приструнит?… Там, в прохладе киностудий, Всё блуждают… то есть блудят… В общем: бродят — думы будят Дивы с ножками Лолит (Целлюлит там не рулит, Спину там никто не трудит…) Когда мы туда прибудем, Начудим, наробингудим, Всех прижучим, покорим, Охмурим их и окучим, Наследим, разгоним тучи (А скорей — напустим дым…), Академикам седым И актёрикам дремучим Станет ясно, что мы — луч-ч-че! Что наш фильм сильней и круче, Что дорогу — молодым!.. И умоется в тоске Звёздный зал слезой сырою! Эти Бонды и ковбои — Все у нас на поводке, На крючке и на леске!.. И взлечу я налегке (После Хана — землю рою!..), И вручат мне перед строем Не блохарика в мешке (Что случается порою…), А на блюде, на доске — Вот вам «замки на песке»!!! — Мне, как главному герою, За кинороман с Горою — Оскар с «тяпкою» златою В оттопыренной руке! Когда кончится шабаш, И ко мне вернутся силы, Для себя, себя и милой, Я отгрохаю шалаш. Перекрою (что за блажь!..) Крышу гнёздышка (иль клетки?..) Каннской пальмовою веткой, Оскар — у ворот, как страж… Эх, да здравствует кураж! Лёха, Оскар будет наш!!! |
