Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Далее в инструкции даются самые подробные наставления о том, как надо проверять, насколько осведомлён в делах своей партии тайный агент и не работает ли он на два фронта? Приводится ряд указаний, какие надо давать и новичкам, и даже опытным тайным агентам правительства…

Составитель шпионского катехизиса говорит и о необходимости „заботиться о том, чтобы тайный сотрудник не чувствовал угрызений совести за своё предательство партийных братьев…“ Чтобы он охотно шёл на свидание с заведующими агентурой и в этих беседах черпал душевный отдых, сочувствие, видел внимание ко всему, что близко и дорого тайному агенту царизма…

„Необходимо, — говорит инструкция, — постепенно повышать агентов с низших ступеней на высшие, сообразно их способностям и усердию… Давать им возможность улучшать своё положение, если они, в свою очередь, сумеют помочь выяснению крупных руководителей тайных организаций, если поспособствуют аресту главарей“ и т. д.

Особый отдел посвящён вопросу о том, где и как надо устраивать места для свидания начальника с тайными агентами. Как мы читали выше, в инструкции предусмотрено, что при „провале“ или ликвидации, аресте целиком какой-либо организации в целях спасения секретного агента от подозрений, но с его лишь согласия можно и самого „сотрудника“ посадить в тюрьму… судить… Но тогда сотрудник освобождается только после того, как предварительно будет выпущено несколько лиц, вина которых, по мнению партии, равна вине предателя…

„Секретные сотрудники, — поучает дальше инструкция, — если только они не живут на средства партии, должны иметь для виду какой-нибудь честный заработок. Но устраиваться на службу, поступать на работы секретный агент должен без явного содействия со стороны лиц, заведующих политическим розыском.

Фамилию, адрес сотрудника должен знать только заведующий агентурой; остальные же чины учреждения, имеющие дело с его сведениями, могут знать его номер или псевдоним.

Наружное наблюдение и чины канцелярии совершенно не должны знать сотрудника. Им он должен быть известен, но лишь по кличке, как действительный революционер, и только в том случае, если он вошёл в сферу наблюдения“.

Всякими способами, начиная от острия солдатского штыка, приставленного к народной груди, через казацкие нагайки и пики, вплоть до зубатовщины, азефовщины и кошмара предателей вроде богача юриста Богрова, фабриканта-табачника миллионера Месаксуди, священника Афанасьева, инженера-механика Кузнецова, редактора большевистской „Правды“ „Мирона“ Черномазова, через вереницу членов первой и второй Думы, служивших в охранке, — всею этой сворой предателей, окружающей трон, охраняли свою власть цари российские, помазанники Божий, не брезгая порою и применением пыток для того, чтобы получше узнать врагов, обессилить тех, кто смеет делать попытки к сокрушению их власти… Кто надеется вернуть народу миллиарды, награбленные дурными хозяевами обездоленного народа…

Сначала мне самому не верилось, что пытки могут применяться в наши дни, да ещё к политическим осуждённым…

Процессы, вспыхнувшие в своё время, осветили гнусную картину пыток в застенке, творимых отдельными начальниками охранных уголовных отделений Варшавы, Риги, Одессы…

Пытали политических в каторжных тюрьмах, за так называемые „бунты“ лишали сна… морозили… били… Но не выведывали при этом партийных тайн…

А здесь, в сердце страны, творили и такую гнусность… и людей, чтобы заставить их выдать своих товарищей.

Но дадим слово достоверным свидетелям, сведущим людям.

Бывший одно время начальником „Крестов“ полковник П., ныне находится в действующей армии.

— Скажите, в „Крестах“ и в иных местах заключения добиваются от политических признания и выдачи товарищей какими-нибудь особыми способами? — спросили его однажды друзья в минуту откровенности.

— Вы спрашиваете о пытке, — догадался полковник. — Могу вам сказать, что ни в одной тюрьме политических не пытают ни до, ни после суда над ними. Не пытают и ссылаемых в административном порядке, но… есть одно исключение. Если политический приговорён судом к смертной казни и на приговор этот последовало царское утверждение, то уже после этого охранная жандармерия требует прислать к ней приговорённого „для доследования“. Это „доследование“ и заключается в пытке. Тут для жандармерии полная безответственность: преступнику уже негде и некому жаловаться на то, что его пытали. На публичную казнь везли политических при непрерывном барабанном бое — для того и барабанили, чтобы не слышно было крика о том, что была пытка.

Многие, например, знают, что убийца Столыпина, Богров, повешен уже полумёртвым — так жестоки были пытки, испытанные им. И он многих выдал, многих оговорил… Но до суда и смертного приговора, конфирмованного царём, пытать не смели самые ретивые жандармы!

Когда грянула война, стихийно пришедшая на помощь угнетённому народу, Романов, если сам и не совершал актов прямого предательства земли, то терпел явных предателей из своей родни или из числа „русских“ немцев, которыми был так тесно окружён, что даже подал повод к летучему слову: „Храбрейший в России — это царь Николай II. Он больше двух лет окружён целым штабом немецких генералов — и до сих пор не сдался!..“.

О том, что среди царской родни есть предатели, громко говорили давно.

Стоит вспомнить историю с великой княгиней Марией Павловной старшей, какая разыгралась ещё при Александре III.

В юные годы Мария Павловна своими похождениями „галантного свойства“ наполняла страницы столичной позорной хроники и даже заслужила такого привета от питерских юмористов:

Высочайшего двора —
Глубочайшая…
Марья Павловна — ура!..

Но лавры современной Мессалины показались недостаточными немецкой принцессе, до старости лет не научившейся хорошо говорить по-русски.

Впрочем, и неудивительно, если мы припомним, что Мария Павловна старшая — рождённая принцесса Мекленбург-Шверинская, вдова Владимира Александровича, родная тётка германской кронпринцессы Цецилии, близкая кузина Элеоноры болгарской, рождённой принцессы Рейс, равно как и принца Рейса, германского посланника в Персии, столь вредившего русским интересам в этой стране, сестра принца-консорта нидерландского и знаменитого Иоганна Мекленбург-Шверинского, немало поработавшего для восстановления балканских государств против России.

Все перечисленные лица, близкие по крови и духу Марии Павловне, старались где только можно вредить России. Несмотря на ежовые рукавицы, в которых Александр III держал своих родственников, Мария Павловна вела козни против России ещё в 80-х годах и была уличена одним из русских генералов, графом Шереметевым, представившим царю письма русской великой княгини к Вильгельму I и Бисмарку. За это Александр III выслал жену своего брата за границу, где княгиня пробыла более года.

Немецкие офицеры за кружкой пива в знаменитом „Keiser-Kelle“, вспоминая о пребывании „русской принцессы“, откровенничали перед русскими офицерами: „Слава Богу, что нет войны с Россией; будь война, Мария Павловна принесла бы нам большую пользу“. Рассказы об этом передавались русскими офицерами в первый год войны в некоторых штабах; генералы за эти и другие сведения о Марии Павловне благодарили, боязливо озираясь, и дальше этого дело не шло. Близкая сейчас к преклонному возрасту, Мария Павловна облеклась в личину сердобольной матери раненых.

Возмущаясь и критикуя для виду деятельность бывшей императрицы, вынося всевозможный сор из большого двора, „августейшая“ филантропка широкою сетью раскинула свою „организацию“ на „нужды“ страждущих воинов. Но комплектовалась эта организация молодёжью, бежавшей от выстрелов, — три четверти из них носили немецкие фамилии.

Вопреки всем законам здесь находили приют молодые здоровые люди, большей частью состоятельные, особенно много было киевских богатых коммерсантов, которые содержали поезд с питательным пунктом на станции Столбцы.

29
{"b":"234495","o":1}