– Спасибо, братья, что доверяете мне, но гетманства я еще не приму, я еще не начальствовал над вами и не показал на деле, что достоин этой чести. Созывайте казаков, собирайте народ; по желанию вашему я буду вашим предводителем. Возложим все наше упование на Бога, Он да поможет нам!

– Умрем друг за друга! – крикнули все старшины. – Отомстим за обиды наши, защитим веру и церковь, и да поможет нам Всевышний.

Хмельницкий взял со старшин клятву, что пока они все будут хранить в тайне, но первому его зову каждый приведет столько народу, сколько он успеет собрать. Наконец, все разошлись, а Хмельницкий вернулся в Чигирин, где деятельно занялся приготовлением к отъезду. Наезд на Суботово застал его врасплох, он не успел собрать никаких поборов и остался без денег. Теперь он старался все, что можно, обратить в мелкую монету, в чем ему усердно помогал Ивашко, бегавший то к тому, то к другому жиду с разными ценными безделушками, с лишним оружием и с другими вещами.

Дня через два после казацкой рады в лесу пан Конецпольский сидел вечером в кабинете с полковниками Барабашем и Кречовским. Они курили коротенькие трубки, пили венгерское и толковали о последнем сейме и о решениях, принятых на нем относительно казацких льгот. Вошедший слуга доложил, что пана старосту желает видеть один из казацких старшин.

– Проси! – сказал староста.

Вошел Роман Пешта.

– Что скажешь, старина? – спросил Конецпольский.

Пешта отвесил низкий поклон.

– Есть у меня дело до ясновельможного пана, – сказал он, недоверчиво посматривая на Барабаша и Кречовского.

– Ничего, говори! Это мои приятели! – ободрил его пан. – В чем твое дело?

Пешта ступил шаг вперед и, понизив голос, с таинственным видом проговорил:

– Богдан Хмельницкий, бывший войсковой писарь, на этих днях раду собирал.

Паны переглянулись.

– Раду? – переспросил Конецпольский. – Кто же на этой раде был?

– Все самые знатные казаки, старшины да атаманы.

– А ты почем знаешь про эту раду? – спросил Барабаш.

– Я, пан полковник, тоже там был, – отвечал Пешта, немного смутясь.

– Гм! – многозначительно проговорил Кречовский, теребя ус. – Значит, ты на товарищество доносишь? Гей, пан староста, таким людям надо доверяться с опаской, – проговорил он обращаясь к старосте.

– А вот мы сейчас посмотрим, что он нам расскажет, – отвечал тот. –Что же Богдан Хмельницкий затевает? – обратился он к Пеште.

– Недоброе дело, пан староста! – отвечал старик. – Он хочет поднять всю Украйну против панов, хочет просить помощи и у татарского хана.

– Что же ему сказали старшины? – допрашивал Конецпольский.

– Старшины хотели его гетманом сделать, да он отказался. Обещали ему людей собрать, а он взял на себя предводительство.

– Хорошо, казаче, благодарю тебя за вести! – важно ответил Конецпольский. – Если что нужно будет тебе, и я услужу.

Роман низко поклонился и пошел к двери.

– Послушай! – вернул его староста. – А где теперь Богдан?

– Здесь, пан староста, распродает свои вещи; На днях, слышал я, коня хочет продать. Видно, собирается к татарам.

– Хорошо! – отпустил его Конецпольский.

Несколько времени паны сидели молча, посматривая друг на друга. Барабаш, наконец, прервал молчание:

– Полагаю, пан староста, обо всем этом надо дать знать пану коронному гетману.

– А пан староста хорошо знает этого казака? – спросил Кречовский.

– Знаю, – отвечал Конецпольский, – он храбрый воин и честолюбив не в меру. Вероятно, и доносит на Хмельницкого оттого, что рада не выбрала его. – Странное дело, странное дело! – проговорил Кречовский. – Я всегда знал, что казак Богдан человек неспокойный; но чтобы он на такое дело решился, этого я не ожидал.

– Что же нам теперь с ним делать? – спросил Конецпольский. – Без воли коронного гетмана я ничем не могу распорядиться, а между тем, пока придет приказ, Богдан успеет ускользнуть из наших рук.

– Пан староста не может присудить его ни к какому наказанию, но арестовать его имеет право, и следует это сделать, как можно скорее. Я же со своей стороны пошлю гонца к пану коронному гетману и, если пан староста позволит, письменно объясню ему, в чем дело.

– Пожалуйста, я об этом попрошу пана полковника. А на пана Кречовского, такого находчивого и ловкого, позволю себе возложить другое поручение. Никто, кроме него, не сумеет схватить эту старую лису. Пан Кречовский заманит его как-нибудь, а когда он очутится в наших руках, мы уже сумеем с ним управиться.

– Да вот и случай к тому представляется. Пан староста слышал, как казак этот говорил о коне. Я напишу Хмельницкому, что пан желает купить этого коня. Только надо бы направить его куда-нибудь в окрестности Чигирина.

– Чего лучше, в Бужине скоро ярмарка, – заметил Барабаш.

– Хорошо, я рассчитываю на пана Кречовского и буду ждать вестей. Разговор как-то не вязался, все трое были, видимо, взволнованы, и оба полковника скоро раскланялись с хозяином.

Барабаш сейчас же, как пришел домой, написал пространное письмо коронному гетману, исчисляя все проступки Хмельницкого и указывая на то, что такой человек во главе восстания может быть очень опасным. "Надлежит угасить огонь, пока он не разгорелся", заканчивал он свое послание.

Он не утерпел, чтобы не рассказать своей пани обо всем слышанном. Пани Барабашиха торжествовала.

– Не говорила ли я тебе, что этот беспокойный казак наделает всем хлопот. Еще хорошо, что скоро с ним раздружился, – прибавила она. –Смотри, теперь не зевай!

Кречовский возвращаясь домой, обдумывал все слышанное и невольно в душе смеялся над простотою пана старосты. Ему было немного досадно на Хмельницкого, что тот не уведомил его о раде и о результатах переговоров со старшинами казацкими.

"А еще обещал все делить пополам! – рассуждал он сам с собой. –Начинает же с того, что действует, ни слова не сказавши. Да постой, приятель, я с тобой еще сыграю штуку. Мне из-за тебя своей головой не жертвовать; надо ухитриться так вывернуться, чтобы перед панами остаться чистым. Да и кто знает, такая ли сила Хмельницкий? Сегодня – Хмельницкий, завтра – Пешта, а послезавтра – Кречовский; кого ни поставь во главе, все тоже будет, панам на этот раз несдобровать…”

На другой день рано утром Кречовский послал записку к Богдану. В ней он уведомлял, что если кум желает выгодно продать своего коня, о чем пан случайно услышал, то он может привести его на ярмарку в город Бужин; Покупателем, может быть, будет сам пан староста. Казаку, посланному с письмом, никаких других поручений не было дано, а на все вопросы Богдана он лаконически отвечал:

– Не знаю.

Настала ярмарка. Богдан с конем стоял в стороне и ждал обещанного покупщика, как вдруг его окружили жолнеры пана Конецпольского с Кречовским во главе. В первую минуту Богдан даже не понял, в чем дело, и собирался было здороваться с ним; но тот ему объявил, что арестует его по приказу пана старосты.

– Что это значит, пан Кречовский! – удивился Богдан, – не сам ли полковник писал, что пан староста желает купить у меня коня? Что это за шутки?

– Не всякому слуху можно верить, пан Хмельницкий, – с иронией заметил Кречовский. – Я думал, что пан Зиновий менее доверчив. Впрочем, куманек, –прибавил он тихо, искоса поглядывая на жолнеров, ехавших в некотором отдалении, – не слишком кручинься, я тебя как-нибудь выручу, только держи себя умненько с панами: тебе сделают строжайший допрос.

Пан староста ожидал своего узника в канцелярии. Кроме него был там и казацкий комисар Шембек, не то немецкого, не то еврейского происхождения, сухой, строгий, невозмутимый. С комисаром явилось несколько старшин казацких, и Богдан к своему удивлению увидел, что все это были из присутствовавших на раде. Писарь приготовился записывать показания. Комисар начал допрос.

– Богдан Хмельницкий, тебя обвиняют в том, что ты мутишь народ и что с целью подготовить восстание, ты собирал раду казацкую.

– В первый раз слышу! – отвечал удивленно Богдан. – Кто же меня обвиняет, и когда я собирал раду и где?