Однако переговоры кончились ничем и лишь, когда Святослав был «близ Царяграда», греки принесли ему «дань уговоренную на войско»6, что вовсе не должно нами идентифицироваться с упоминаемой историком выше ежегодной данью.
Далее В. Н. Татищев изложил известную летописную версию событий и русско-византийский договор 971 года.
Таким образом, сообщая о событиях, неизвестных по другим источникам, В. Н. Татищев выступил не только как осведомленный повествователь, но и дал первую в отечественной историографии их интерпретацию, которая, конечно, нуждается в исследовательской проверке, но которая тем не менее является важным историографическим фактом.
Последующие историки XVIII века строго следовали «Повести временных лет». Именно так изложил ход событий М. В. Ломоносов7.
М. М. Щербатов уже был знаком с хрониками Скилицы и Зонары, так как, изложив в основном летописную версию событий, обратил внимание на действия угров против Византии. Историк считал, что Никифор Фока подозревал Петра в действиях заодно с уграми8. Новое для своего времени положение высказал историк относительно одной из причин переноса Святославом своей столицы в Переяславец: оттуда ему было удобнее брать дань с греков9. Смысл договора 971 года Щербатов видел в том, что это было соглашение, возвращающее Руси статус византийского «друга» и «союзника»10.
И. Н. Болтин, повторив в основном летописную схему событий, поддержал тезис В. Н. Татищева относительно причины нападения Святослава на Византию: это был ответ на антирусские действия греков в Болгарии11.
А. Л. Шлецер в своем «Несторе» посвятил немало страниц походам Святослава. Он признал, что при этом князе «новая Русская держава расширила свои владения на Востоке, а еще более на Юге»12. Автор хорошо знаком не только с текстом русской летописи, но и сочинением Льва Дьякона и излагает историю русско-болгаро-византийских отношений в соответствии с фактами и концепцией византийского хрониста. По мнению А. Л. Шлецера, Болгария боролась против руссов за «свою независимость»13. Так впервые на основании византийского источника высказывается точка зрения о том, что Святославу противостояла единая, провизантийски настроенная Болгария, которую стремились поработить руссы.
А. Л. Шлецер оспаривает сообщение В. Н. Татищева о том, что Святослав оставил в 968 году в Болгарии русский гарнизон под командованием воеводы Волка. «Все это, - пишет исследователь, - кажется, выдумано недавно для наполнения истории»14. Принимает историк и версию Льва Дьякона о поражении руссов под Аркадиополем15. Посольства Цимисхия к Святославу и переговоры по поводу дани, о которых сообщает летопись, А. Л. Шлецер считает глупой сказкой16. В то же время достоверность договора 971 года автор, кажется, не подвергает сомнению17.
Н. М. Карамзин, как и А. Г. Шлецер, в описании событий в основном следовал за Львом Дьяконом. «Калокир - виновник сей войны», - писал Н. М. Карамзин, хотя и отметил, в согласии со Скилицей, что причина болгаро-византийского конфликта - нападение угров на империю. Святослав, напав на Болгарию, лишь исполнил желание Никифора Фоки. Он подчинил себе Болгарию и начал властвовать там. А в ходе второго похода «полностью овладел царством Болгарским». Перенос столицы на Дунай историк квалифицирует как «безрассудное намерение»18. Н. М. Карамзин впервые дал общую оценку военной и политической деятельности Святослава, которая основывалась на сведениях Льва Дьякона. Святослав, являя собой образец великого полководца, по мнению историка, «не есть пример государя великого, ибо он славу побед уважал более государственного блага»19.
Так усилиями А. Л. Шлецера и Н. М. Карамзина в первой трети XIX века была создана первая историографическая концепция событий, в которых Святослав выступает как любитель военных приключений, византийский наемник, завоеватель Болгарии, как правитель, не думающий о государственных интересах своей страны. В дальнейшем эта концепция, восходящая к оценкам византийских хронистов, обрела прочное место в историографии. Она нашла отражение в трудах А. Черткова, М. П. Погодина, С. М. Соловьева.
В 1843 году вышло в свет первое обстоятельное исследование о войнах Святослава 967–971 годов А. Черткова. В нем автор поместил все известные к тому времени сообщения об этих событиях - Льва Дьякона, Скилицы, Зонары, «Повести временных лет», а также высказывания на этот счет А. Л, Шлецера и II. М. Карамзина.
А. Чертков считал, что во время своего первого нападения на Болгарию Святослав выступал как типичный «наемник», действовавший «не от своего лица», что это был «обыкновенный набег варяжский для получения добычи»20. Во время второго похода Святослав завоевал всю Болгарию21. В соответствии со своей концепцией о том, что единственным надежным источником для исследования событий 967–971 годов является «История» Льва Дьякона, А. Чертков и излагает их развитие по данным лишь византийского хрониста22. Однако в ходе изложения автор вынужден высказать свое мнение по некоторым спорным вопросам, в том числе касающимся интересующих нас дипломатических сюжетов. Так, он склоняется к мысли, что вся Болгария оставалась завоеванной Святославом в течение 968–971 годов, включая и период ухода руссов на выручку Киева, осажденного печенегами. Ушла лишь княжеская дружина, флот и основная часть войска остались на Дунае, и понятно, пишет А. Чертков, что Лев Дьякон молчит о втором походе руссов на Дунай23. Он высказывает предположение о подкупе византийцами печенегов и направлении их на Киев в 968 году, когда стали очевидны измена Калокира и антивизантийские намерения руссов. Рассмотрел автор и спорный вопрос о содержании русско-византийских посольских переговоров летом 970 года, во время похода руссов на Константинополь. А. Чертков считает, что греки сумели остановить Святослава дарами и обещанием уплатить дань, усыпили бдительность руссов и, обманув их, неожиданно перешли в наступление ранней весной 971 года24. Особо автор разбирает вопрос о битве под Аркадиополем и высказывает версию, что там были разбиты не руссы, как об этом повествуют византийцы, а лишь угры, и это их поражение не оказало существенного влияния на ход кампании летом 970 года. Об этом говорит тот факт, что сразу же после аркадиопольской битвы руссы совершили набеги на Македонию25.
В соответствии со своей концепцией завоевания Святославом Болгарии А. Чертков рассматривает вопрос о позиции болгар на заключительном этапе войны. Едва пала Преслава, начинается повсеместное восстание болгар против руссов. Святослав теряет поддержку болгарского войска, во время осады Доростола уже вся Болгария воевала против Святослава на стороне Иоанна Цимисхия26.
М. П. Погодин по существу повторил точку зрения Н. М. Карамзина. Святослав в его изображении - это «искатель приключений», «византийский наемник», прошедший «огнем и мечом по всей Болгарии за неожиданную враждебную встречу», он стал «секирой, висевшей над головой Болгарии», и т. д.27
Мир 971 года М. П. Погодин оценивает как «тягостный» для руссов28. В то же время историк согласен с версией В. П. Татищева о сохранении Святославом части войска в Болгарии в 968 году и также замечает, что Иоанн Цимисхий в 970–971 годах обманул Святослава: заключив с ним мир, внезапно напал на руссов29. Казни, проведенные Святославом в Доростоле, М. П. Погодин объясняет изменой болгар30.
С. М. Соловьев рассматривает Святослава как достойного русского государственного деятеля лишь до первого похода на Дунай. «С этого времени, - отмечал историк, - начинаются подвиги Святослава, мало имеющие отношения к нашей истории». «Святослав представлен образцом воина и только воина, который с своею отборною дружиною покинул русскую землю для подвигов отдаленных, славных для него и бесполезных для родной земли»31.
Вслед за византийскими хронистами историк полагал, что болгары в целом были враждебны Святославу, и это осложнило его положение на заключительном этапе войны с Византией32.
С. М. Соловьев внес новый элемент в историю вопроса, попытавшись выяснить причину зимовки Святослава на Белобережье. Он полагал, что русский великий князь не хотел возвращаться в Киев «беглецом» и ждал на Белобережье Свенельда с новой дружиной, чтобы продолжить войну против греков в соответствии со своим обещанием воинам перед уходом из Доростола, и лишь промедление Свенельда и страшный голод побудили Святослава двинуться вверх по Днепру навстречу печенежским засадам33.
