- Вадим впереди всех, - шепнул боярину всезнающий Доброга.
О Перуновом кудеснике Изяслав слышал много, но видел в первый раз и поразился статям старца и его белой бороде, достигавшей колен. Облачённые в белое волхвы, подсвеченные с боков факелами, хорошо вероятно были видны от подножья холма. Во всяком случае, до ушей Изяслава донёсся даже не гул, а тихий шелест встревоженной предстоящим зрелищем толпы.
Ожидание длилась, казалось, целую вечность, и непонятно было, чего ждут волхвы, упорно разглядывающие небесный свод. У Изяслава смотреть на небо устала шея, и он скользнул глазами по рядам застывших истуканами мечников. Удивляло то, что на холме не было Ладомира и его побратимов, Белых Волков. В било ударили так неожиданно, что Изяслав даже вздрогнул. А следом вспыхнули нестерпимым жаром разложенные вокруг камня костры, осветив всю вершину холма. Толпа у подножья ахнула, и этот вздох испуга и удивления взметнулся к небесам вместе с тысячами светляков и затерялся где-то в бескрайнем до черноты небе. А удивляться было чему: вместо трёх высоченных сосен, венчавших прежде холм, стояли теперь два деревянных кумира, которые должны были вобрать в себя дух Ударяющего бога и дух богини Макоши. Било теперь уже не умолкало ни на минуту, в такт задаваемому им ритму задвигались стоящие в ряд мечники, и Изяслав, подхваченный общим порывом, задробил ногами вместе со всеми. Танец был знакомый, свадебный, и загнусившие вслед за ударами била рожки, заставили танцующих добавить жару.
Навстречу дробящим землю мечникам из темноты выдвинулись Белые Волки, а первым - плешанский воевода, сверкая клыками надвинутой чуть ли не на самые глаза волчьей головы. Ряд мечников сомкнулся в круг, а в центре этого круга Волки образовали круг второй, обхватив одинокого Ладомира, который выступал в роли жениха.
Волчий вой, вырвавшийся из семи глоток, заставил сердце Изяслава похолодеть, и он едва не сбился с ритма. Всё это было похоже и одновременно не похоже на обычную свадьбу. Музыка и танец были те же самые, а вот лица - совсем другие. Оба круга разомкнулись, повинуясь сигналу рожков, и навстречу оставшемуся в одиночестве жениху выступила облаченная в белую рубаху невеста. Изяслав с удивлением и далеко не сразу признал в ней Милаву. Удивление было вялым, а ускоряющийся ритм не позволял ему отвлекаться от танца ни на мгновение. Всё должно было происходить в согласии с Перуновым сердцем, а мысли Изяслава здесь были совершенно ни при чём - он был лишь малой частицей огромного мира, подвластного богам, частицей никому не интересной, а потому неважной. Только сохраняя ряд, плечом к плечу с Доброгой и Тырей, он мог устоять в вихре божественных страстей и не затеряться безвозвратно в черноте неба.
Окружающие Милаву молодые женщины отхлынули, образовав полукруг, а она осталась стоять обнажённой перед Ладомиром, на котором тоже не было ничего кроме звериной шкуры, наброшенной на плечи. Два седобородых волхва нарядили в такую же шкуру Милаву, и острые клыки волчицы хищно сверкнули в пламени полыхающих костров. Волк и волчица впервые сошлись в танце, а мужской полукруг сомкнулся с полукругом женским. Изяслава поразило лицо Милавы, наполовину волчье, наполовину человечье. И по мере того как кружилась она вокруг Ладомира-волка, человеческого в этом лице становилось всё меньше, а волчье рвалось наружу звериным воем. Она уже не танцевала - она соблазняла распаляющегося самца, увлекая его всё ближе к священному камню. А волчий вой становился всё громче и громче, и Изяслав не сразу осознал, что из его глотки тоже рвутся в мир странные звуки, которые вот-вот должны превратиться в звериный рык.
Милава скользнула на камень и застыла там в позе готовой к случке волчицы. И рык торжествующего волка Ладомира заглушил звериный вой толпы, который немедленно пресекся, словно кто-то невидимый заткнул захлебывающиеся слюной пасти. И в наступившей тишине раздался громкий протяжный стон волчицы Милавы, а искажённое сладострастием её лицо надолго врезалось в память потрясённого Изяслава. Он едва не сел на землю от усталости, но плечи Доброги и Тыри не позволили ему даже покачнуться. А волчий вой вновь взметнулся небесам, и ноги Изяслава принялись с остервенением топтать и без того уже утоптаннную сотнями ног площадку на вершине священного холма.
И вновь Милава и Ладомир - волчица и волк, богиня Макошь и бог Перун - были в центре круга. И уже Ладомир преследовал Милаву, загоняя на каменное ложе, и пена напала с его клыков прямо под ноги танцующим.
Милава сдалась раньше, чем Изяслав задохнулся от быстрого танца, поскольку Перуново сердце заходилось в невероятном по частоте ритме. И вновь вой оборвался, заглушённый Ладомировым рыком и Милавиным стоном у Перунова камня. Ритм то спадал, то учащался, а Изяслав не ощущал уже ничего кроме дикой усталости, но Ладомир с Милавой всё кружили и кружили в танце, неизбежно возвращаясь к каменному ложу. Семь раз вставала в позу волчицы Милава и семь раз оглушал холм торжествующий рык Ладомира. А после седьмого раза всё закончилось, сердце Перуна смолкло. Изяслав непременно упал бы, если бы его не поддержал Доброга. Волхвы пошли по кругу с чарками в руках, и Изяслав с жадностью припал к кисловатому питью, не отдавая себе отчета в том, что он пьёт - то ли вино, то ли колдовской напиток из трав. Но после нескольких глотков сил у него неожиданно прибавилось, и он смог прояснившимся взором обвести вершину холма.
Костры уже затухали, но в руках у волхвов вспыхнули факелы, в свете которых блестели от пота обнажённые тела Ладомира и Милавы. Изяславу показалось на миг, что одеревеневшие над священным камнем бог и богиня тоже покрыты капельками пота.
Волчьи пасти, украшавшие Ладомира и Милаву во время случки, были отброшены на правое плечо, а их собственные обнажившиеся головы венчали теперь сплетённые в кольца цветы. В таком виде они и двинулись вниз с холма под радостные вопли столпившихся у подножья людей. Следом за божественной парой шли волхвы, а за волхвами все те, кто участвовал в свадебной церемонии, в том числе и взмокший от пота Изяслав. Пройдя сквозь толпу, Перун и Макошь скрылись в зарослях ближайшего леса, куда за ними не последовал никто, даже седобородые старцы. Огромная толпа мгновенно распалась и растворилась в темноте, и только на священном холме продолжали догорать костры, в ожидании первых лучей от выкатывающейся на небосвод Даждьбоговой колесницы.
Глава 14 Возвращение в Киев
Изяслав проспал едва ли не весь день на дне Вилюгиной ладьи, а когда продрал глаза, то увидел заросшие лесом берега и даже не сразу осознал, где он сейчас находится. Двадцать пять Велюгиных и пятнадцать Изяславовых мечников дружно работали вёслами, загребая двинскую воду, и, казалось, даже не чувствовали усталости после бессонной ночи. Изяславу вдруг пришло в голову, что он не видел Вилюгу на священном холме, а про его мечников и вовсе ничего сказать не мог, поскольку помнил в лицо лишь немногих.
- Вилюга кланяется греческому богу, - усмехнулся в ответ на его вопрос Доброга, которого он сменил на весле. - Вольному воля.
О греческом боге Изяслав знал мало, слышал только, что его печальники есть в Киеве и не только среди торговцев, но и среди славян. Ладомир как-то обронил при Изяславе, что греческий бог - бабий бог и мужу в силе не пристало ему кланяться. Сказал он это, кажется, по поводу пасынка своего Мечислава, которого родная мать приохотила к чужой вере.
Но Вилюга был не малым дитём, а дельным мечником, которого уважали и товарищи, и сам плешанский воевода. Выходит, что и без Перуновых хлопот не угасло мужество в груди этого человека.
