Чинное застолье потревожил конопатый Пятеря, прибежавший со двора с перекошенной страхом рожей:

- В ворота ломятся, пожечь грозят.

- Да что же это такое, - кинул руки в стороны Войнег. - Посидеть за столом не дают спокойно.

Ладомир не стал одевать бронь, но меч на всякий случай прихватил. Время было позднее, ночное, мало ли кого могло занести во двор Блудовой усадьбы. По словам Пятери, народу за изгородью собралось немало.

- Отворяй, - приказал ему Ладомир.

Рассчитывал он припугнуть простых ратников, но в проём всунулись мечники старшей Владимировой дружины во главе с Шолохом. И если судить по хмельным лицам, то настроены они были на весёлый лад.

- Не поздновато ли гостевать удумали? - спросил насмешливо Войнег у прибывших.

- А ты здесь уже за хозяина? - криво усмехнулся Шолох.

- Хозяин или не хозяин, но в дом зван.

Шолох постучал мягким сапожком по настилу двора. То ли сбивал киевскую грязь, то ли пробовал крепость тесин, не сгнили ли без хозяйского догляду. Владимировых мечников было около десятка, и они уже начали растекаться потихоньку по двору. Бледная Людмила стояла у крыльца и на ее лице был ужас.

- Есть у нас донос, что изменник княж Владимиру, боярин Блуд, прячется на своём подворье. Вот мы и пришли проверить.

- Я уже проверил, - холодно сказал Ладомир, глядя прямо в лицо княжьему любимцу. - Боярин Мечислав либо сгинул, либо ушёл с Ярополком в Родню.

Шолох вильнул глазами влево, вправо - видимо количество видоков, высыпавших на подворье его смущало. Потом, приблизившись к Ладомиру, он шепнул ему на ухо:

- Это усадьба врага Владимира, коли и пограбим, так никто слова против не скажет.

- Коли боярин Мечислав князю Владимиру враг, то пусть про его вину объявят всему Киеву, - громко проговорил Ладомир. - А зорить его усадьбу без слова князя я не дам.

Говорил Ладомир не для Шолоховых ушей даже, а для собравшихся у ворот киевлян, которые настороженно ждали, чем закончится спор между новгородскими мечниками. Один дом разграбят, другой, а потом войдут в раж, так что их не остановит сам князь Владимир.

Шолох смотрел на Ладомира с ненавистью, но и задраться повода не было. Да и небезопасно ссориться с Волками. Князь Владимир в отношении боярина Блуда слова своего не сказал, а киевским выборным твёрдо обещано, что ратники город зорить не будут, и коли кто против его указа пойдёт, то с того спросят по всей строгости. Шолох рассчитывал пограбить втихую, а при стольких глазах затевать свару - себе дороже.

- Ладно, Ладомир, - сказал он глухо, - попомнишь ты Шолоха.

Владимировы мечники, недовольно переговариваясь и злобно кося глазами на ухмыляющихся Волков, потянулись за ворота Блудовой усадьбы вслед за своим предводителем. Собравшаяся у изгороди толпа не издала ни звука, а только проводила глазами павших в сёдла мечников, пока они не скрылись в ближайшем переулке.

- Закройте ворота, - приказал Ладомир челядинам и не оборачиваясь пошёл в дом.

Наверное, за эту защиту чужого гнезда и выпала Ладомиру честь провести ночь в ложнице хозяина. А боярин Блуд любил, видимо, поспать с удобствами, во всяком случае, такого роскошного ложа Ладомиру ещё видеть не доводилось. Ну разве что ложница сожженного боярина Збыслова была не хуже, но тогда Ладомиру не хватило времени, чтобы полюбоваться ей вволю. А сейчас он с удивлением наблюдал, как суетятся челядинки, перетряхивая боярские пуховики. Людмила стояла у дверей, внимательно приглядывая за работницами, не давая гостю разгуляться по женским бокам. Челядинки справили своё дело и покинули ложницу, опустив очи долу, скромнее скромного, а хозяйка осталась у дверей и, если судить по встревоженному лицу, собиралась о чём-то поговорить с гостем. Ладомир не удержался и присел на ложе. Ощущения были настолько необычными, что он даже хмыкнул от удовольствия. До сих пор он спал только на звериных шкурах, а то и просто на голой земле.

- Ты какого роду-племени, Ладомир? - спросила Людмила.

- Из древлянский старшины, рода Гастов, но в роду я последний.

- Проси княж Владимира, чтобы вернул дедину.

- А что я с теми землями делать буду? - усмехнулся Ладомир.

И вновь привиделось Ладомиру женское лицо, залитое слезами, и зарево большого пожара, в котором сгинули его родные. И всадники какие-то чудились вокруг пожарища, и от этих всадников прятался измазанный сажей Бирюч, тащивший на руках испуганного Ладомира. Бирюч не любил про это вспоминать, а Ладомир его не расспрашивал. Знал только, что согнан был его род волею княгини Ольги с древлянских земель и истреблён почти вчистую, а тех, кто уцелел, добили потом в Муромских лесах во время набега радимичей.

- Ты садись, - кивнул Ладомир на лавку. - В ногах правды нет.

- Моих тоже жгли, - сказала Людмила. - Я тогда была совсем девчонкой. Степняки. Помню, как пряталась в зарослях, пока дружина боярина Мечислава не подошла на выручку. Вот тут я ему, наверное, и приглянулась, хотя совсем девчонкой была, годков тринадцати. А в четырнадцать я уже родила боярину первенца.

- А боярин твой тоже верует в грецкого бога?

- Нет. Боярин Мечислав печальник славянских богов.

- А тебе в твоей вере не перечит?

- Боярину Мечиславу нет дела до моего Бога, - сказала Людмила с непонятной Ладомиру горечью. - А христианство в Киеве от княгини Ольги пошло, она эту веру приняла в Византии.

Сидела Людмила на лавке чуть боком, словно не была уверена в том, что не придётся подхватившись бежать из ложницы от домогательств Ладомира. И глаза её настороженно следили за каждым его движением. Но он ведь ее не звал, сама осталась в ложнице, неужели только для того, чтобы перемолвиться пустым словом?

- А чему учит твой бог?

- Учит любить и ближних и дальних, а в той любви для всех спасение.

- Ближних - это понятно, - пожал плечами Ладомир, - а на дальних - сердца не хватит, да и за что их любить-то? Вот разорил бы вас сегодня Шолох да выкинул с чадами на улицу -неужели твоей любви хватило бы и на него?

- Это была бы воля не Шолохова, а божья, но Бог не допустил и прислал тебя на защиту.

- Так я ведь служу славянскому богу, а не грецкому, - засмеялся Ладомир. - Что-то путаешь ты, жёнка.

- Нет не путаю. А Бог мой не греческий - он для всех один, а больше никаких богов нет и быть не может. Его волёй всё делается.

Ладомира поразили её глаза, ни тени сомнения в них не было, а только убеждённость в своей правоте, и от этой убежденности у неё порозовели щёки и похорошело лицо.

- А если я тебя сейчас стану насиловать - это тоже будет по воле твоего бога? И ты меня за это будешь любить?