- Не знаю, - глухо отозвался тот. - Но, судя по всему, не всё ладно в радимицких землях. А спасенный тобою старец - Перунов волхв, знак у него есть на теле.
Вот, значит, почему так удивился Пересвет. А Мечислав не знал, радоваться ему по этому поводу или огорчаться, но, пораскинув умом, пришёл к выводу, что спасение человеческой жизни всегда благо. А уж кем оказался спасённый, это не Мечиславова забота. Сам молодой боярин Перуна не почитал, а кланялся греческому Богу, единому для всех племён и общин. Он и матери дал слово, что не свернёт с пути, указанного Христом, даже если его будут понуждать силой. Но никто пока Мечислава не принуждал, и Ладомир, и дядьки только посмеивались над неразумным родовичем. А женщины слушали Мечислава с интересом, уж больно занимательной казалась им чужая вера. Только Ждана шепнула ему как-то, чтобы он не распространялся о Христовой вере при Перуновых волхвах и боярыне Милаве. Давно это было, совсем мальчишкой тогда был Мечислав, но совету боярыни внял, поскольку ничего худого Ждана ему не посоветовала бы. Единственным человеком, от которого Мечислав не скрывал никогда и ничего, была Веснянка. Истинного Бога она приняла давно, но помалкивала об этом, не желая выходить из родительской воли. Вот когда станет мужней женой, тогда и сможет открыто кланяться, кому захочет. Веснянке четырнадцать лет исполнилось ещё зимой, а уж к лету она в такое тело вошла, что у Мечислава при взгляде на нее иной раз перехватывало дух. Бегала голенастая худышка, которую Мечислав числил за товарища и вдруг - нате вам. А Пересвет ещё посмеивался. Да краше Веснянки Мечислав не встречал девок ни в Плеши, ни В Полоцке, ни в Киеве. А Ладомир выбор своего пасынка одобрил. Так и сказал - девка хороша, и под другими гонтами искать тебе, Мечислав, нечего. Пересвет тут же пояснил с усмешкой, что Ладомир хлопочет за свой род. За девкой придётся приданное давать, так хоть не на сторону. Может, и не всё в Пересветовой шутке было неправдой, но Мечислав Ладомира не судил. Да и не жаден был плешанский воевода, а с женой своей Людмилой так и просто щедр. Мечислав мог убедиться в этом собственными глазами. Не захирело его родное подворье, и нажитков много прибавилось за эти годы. Есть чем теперь поделиться с младшими братьями и сестёр отдать замуж не с пустыми руками. А при таком богатстве и силе никто теперь не посмеет оспорить боярское достоинство Мечислава.
С матерью и Ладомиром уже оговорено, что вернётся он с молодой женой в Киев и осядет там основательно, как это и подобает старшему в боярской семье. Как-то встретит Великий князь Владимир молодого боярина Мечислава? К боярыне Людмиле он благоволит, а к воеводе Ладомиру часто бывает несправедлив. Третьего года на рати с печенегами плешанский воевода был первым, а среди отмеченных Великим князем чуть ли не последним. Об этом говорили и боярин Вельямид, и боярин Хабар, приходивший в прошлом году в Плешь за подросшим внуком Яромиром, которого все и в глаза и за глаза кличут Рыжешерстным волчонком. В том, что Яромир доводится воеводе сыном, никто не сомневается, да и как усомниться, если малой вылитый Ладомир. Да и с младшими сыновьями воеводы он схож, что с Звезданом, что с Всеславом, что с Вышеславом. О том, что связывает воеводу Ладомира с боярыней Милавой, в Плеши предпочитают не говорить вслух, но то, что младший сын боярыни, Владимир, тоже от воеводы, сомнений ни у кого нет. Конечно, не Мечиславу в эти дела вмешиваться, но боярыню Милаву Белые Волки совсем не случайно зовут между собой новгородской вилой. А в Плеши её почитают чуть ли не больше, чем Перунова волхва Гула, совсем уже одряхлевшего старца. Мечислав так глубоко задумался, играя тяжёлым веслом, что не сразу очнулся, когда Севок Рамодан толкнул его в бок:
- Передохни, боярин.
Мечислава взяло любопытство: как там спасенный беглец, не очнулся ли, а потому и побрёл он на корму, натыкаясь в темноте на тюки с товаром. И там же, у тюков, услышал он голос Бречислава:
- На радимицких землях разорены все Перуновы святилища и убиты все волхвы. Посечены также тридцать Белых Волков и воевода Куцай со своими мечниками. Бирюча тоже убили.
- Как Бирюча?! - ахнула темнота голосом Пересвета.
- А вот так, - вздохнул Бречислав. - Боярин Всеволод устроил замятню на радимицких землях против Великого князя и Перуна. Вся старшина и все смерды на его стороне.
- А старец не бредил случайно?
- В ум он вошёл твёрдо и рассказал всё, как было.
- Про Мечислава он знает?
- Я ему ничего не говорил, и ты тоже молчи.Захочет признать сына, так сам скажет, а не захочет, так на то он и Перунов волхв.
- А он выживет?
- Выживет, - твёрдо сказал Бречислав. - И духом он крепок, и телом.
Дальше Мечислав не пошёл, так и присел среди тюков, прислонившись спиной к чему-то мягкому. Было о чём подумать. И сразу же на память пришли слухи об отце, боярине Мечиславе Блуде, который шесть лет тому назад ушел на Перунов холм и не вернулся обратно. Мечислав, уже не малец в те годы, отца помнил твёрдо. Но у отца волосы и борода были тёмными, а у этого человека совсем седые. Да и грузен был боярин Блуд, а этот худ, кожа да кости, и ростом как будто ниже. А к лицу Мечислав не приглядывался, стараясь побыстрее уйти от возможной погони.
Для Блуда возвращение к жизни казалось чудом, свершившимся не иначе как волею Перуна. Да и кто иной, кроме Ударяющего бога, мог послать ему спасение, когда меч уже висел над головой. А дальше был удар стрелы, и обессиливший меч упал на траву. Ну а чьей рукой послал Перун разящую стрелу, уже не так важно. Ухмыляющийся Пересвет, которого Блуд помнил ещё по прежним временам, указал ему на рослого отрока, унёсшего раненного волхва от радимецкой погони. В молодом мечнике Блуду чудилось нечто знакомое, а когда кто-то из гребцов окликнул отрока Мечиславом, тут волхва, словно шилом кольнуло. О том, что плешанский воевода Ладомир стал мужем его бывшей жены Людмилы, он слышал краем уха и отнёсся к этому равнодушно. Все связи с родом и семьёй он разрубил Перуновым мечом в неуёмной жажде служения Ударяющему. А потому чужой ему сейчас этот отрок.
За минувшие годы Блуд приобщился к великим таинствам. В отдалённых от мирской суеты Перуновых капищах протекала его жизнь, в тяжких борениях с собственной плотью и злыми духами, норовившими овладеть его мыслями и телом. И ныне Блуд видит много глубже и дальше, чем прежде. В радимицкой град он советовал Гудиму не ходить, было у него предчувствие великой беды, но старый волхв поступил по-своему, и в этом его поступке тоже чудился смысл, доступный только самым давним ближникам Перуна. Блуд с трудом, но постигал, что эта смерть волхвов и Белых Волков угодна Ударяющему, как предвестье, грядущей расправы с восставшими на бога радимичами, которая послужит хорошим уроком тем, кто не чтит Перуна. А расправа будет жестокой, в этом Блуд не сомневался. И кудесник Вадим скажет своё слово, и князь Владимир, которого пролитая радимецкая кровь ещё больше привяжет к Ударяющему.
Блуд не удивился, увидев на полоцкой пристани воеводу Ладомира и старого знакомца, щербатого Бакуню, самого, пожалуй, близкого к кудеснику Вадиму человека. О радимецком бунте в Полоцке уже знали и готовили войско для замирения непокорных.
Блудовы раны оказались не опасны, а потому из памяти он больше не выходил, даже когда его тащили из ладьи в дом боярина Вельямида. И там, испив настой целебных трав, лёжа на лежанке, поведал он полоцкой старшине о злодействах, сотворённых в радимицком граде. Боярин Позвизд, полоцкий наместник, только ахал да всплёскивал руками. Воевода Ладомир, которого прошедшие годы из молодого задиристого волка превратили в матёрого бирюка, хмурил брови. Бакуня щерился, но это он делал всегда - и в злобе и в радости. А прочие просто слушали и вздыхали. Уже всем стало ясно - поход на радимичей неминуем. Боярин Позвизд, правда, сомневался - как же без княжьего веления?
