- Вихман родственник Оттона, - понизил голос аббат, - и я получил личный приказ короля, устранить его в первую очередь. Тебе известно его местоположение, сеньор?
- Скорее всего, он находится сейчас на острове Рюген, вместе с князем Олегастом Моравским.
- Но ведь каган ругов Селибур союзник Оттона, - нахмурился Гильдеберт.
- Союзник уж больно ненадежный, - усмехнулся Тугомир. – К тому же на острове Рюген далеко не все решается по воле Селибура, куда большую власть в Арконе имеют жрецы Световида. В прежние времена они не ладили с волхвами Чернобога, но ныне все изменилось. На твоем месте, я бы не слишком надеялся на ругов, сеньор аббат. Ротарии служат не Селибуру, они служат Световиду, а каган лишь первый из них.
- Я учту твое замечание, князь, - скромно опустил очи долу гость и отставил в сторону кубок, так и не тронутый за время разговора.
- Проводи аббата в ложницу, - сказал Тугомир боярину Анадрагу и обернувшись к Гильдеберту добавил: – Да не оставит тебя Господь, сеньор.
Время было уже позднее. Князь обменялся с ближниками несколькими ничего не значащими фразами, опорожнил кубок с вином и кивком головы призвал телохранителей следовать за собой. Ни среди ближних бояр, ни среди мечников, находящихся сейчас в детинце князя Тугомира Говолянского, язычников не было. Во всяком случае, не было тех, кто жертвовал бы идолам открыто, но о том, что творится в их душах, Тугомир мог только догадываться. Да, он воздвиг в самом центре Бранибора христианский храм, он впустил в город служителей истинного Бога и выгнал волхвов, но этого было слишком мало, чтобы спокойно спать в своей ложнице по ночам. Впрочем, князь и днем не чувствовал себя полным хозяином родного города. И, проезжая по узким улочкам Бранибора, часто косился по сторонам. Говоляне не любили Тугомира, его власть держалась только на мечах баварского гарнизона, который он разместил в Браниборе по приказу маркграфа Геро. Однако в случае большой замятни баварцам вряд ли удастся усмирить говолян. А уж если поднимется все Полабье, то князю Тугомиру и его ближникам солоно придется. Надо полагать, аббат Гильдеберт не случайно упомянул Вихмана. И Тугомиру в нынешней ситуации следует держаться настороже. Пожалуй, следует послать боярина Анадрага к маркграфу Геро. Пусть пришлет хотя бы еще две-три тысячи королевских легионеров. В конце концов, Бранибор занимает ключевое место в Полабье, и если он попадет в руки мятежников, то сторонникам короля Оттона придется бежать из славянских земель.
Тугомира разбудил шум, доносившийся с первого яруса. Чуткое ухо князя уловило звон металла о металл, и он насторожился. Не хватало еще, чтобы его мечники передрались с гостями. Тугомир приподнялся на локте, чтобы позвать телохранителей, дежуривших в прихожей, но, бросив взгляд на кресло, стоящее у ложа, осекся. В кресле сидел человек. Тугомир видел в неясном лунном свете лишь очертания его тела, что, однако, не помешало опознать гостя.
- Что вы делаете в моей ложнице, сеньор Гильдеберт? – спросил князь треснувшим от напряжения голосом.
- Гильдеберт давно мертв, - спокойно произнес лже-аббат. – Ты тоже уйдешь из этого мира, князь. Круг Вия уже вынес тебе свой приговор, а навий хоровод рад будет принять нового собрата.
Рука Тугомира потянулась было к мечу, всегда лежавшему в изголовье, но уткнулась в пустоту. Силы покинули говолянского князя, и он со стоном откинулся на спину. Ужас сковал его члены. Все последние годы он ждал удара из-за угла, но, похоже, мстительные волхвы подготовили для него куда более страшную смерть.
- Поднимите его, - приказал лже-аббат двум лже-монахам, вынырнувшим из темноты. Сильные руки сорвали Тугомира с ложа и поставили его на ноги. Князь покачнулся, но лже-монахи не дали ему упасть. Тугомир сделал первый шаг по пути в вечность и в какой-то миг вдруг осознал, что эта вечность не сулит ему блаженства.
- Детинец уже в наших руках, Азар, - спокойно произнес за спиной князя незнакомый голос.
- В живых остался кто-нибудь? – спросил лже-аббат.
- Мы сохранили жизнь боярину Анадрагу, он поможет нам открыть городские ворота.
- Действуй, Троян, - сказал человек, которого назвали Азаром.
- Оборотень, - в ужасе прохрипел князь и сделал попытку обернуться.
- Да, - спокойно отозвался лже-аббат. – Ты угадал Тугомир. Но я стал оборотнем по воле волхвов и самого Вия и моя личина спадет, когда на то будет их воля. А твоя прирастет к тебе навечно.
Тугомир попробовал увернуться от наползающей на него из темноты рогатой образины, но не сумел этого сделать. Его лишили лица, и теперь он видел мир сквозь узкие прорези для глаз. Он закричал от ужаса, но никто не откликнулся на его крик. Все защитники говолянского князя были уже мертвы, и он, бредя по узким коридорам, то и дело спотыкался об их тела, распростертые в лужах крови. Что происходило на улицах Бранибора в этот час, он мог только догадываться по шуму, доносившемуся из-за стен детинца. Чужая рать входила в город через ворота, распахнутые услужливым боярином Анадрагом. Легионеры короля Оттона, застигнутые врасплох, похоже, не оказали язычникам серьезного сопротивления. Штурм перерос в резню, которая скоро закончилась. Тугомира посадили на коня, образиной к хвосту, и повезли по улицам родного города. Первые лучи солнца уже позолотили крыши окрестных домов. Но Тугомир не узнавал город сквозь прорези личины, как не видел и лиц обывателей, высыпавших на улицы, чтобы громкими криками приветствовать победителей. Князь слышал эти ликующие вопли, но они не вызывали отклика в его душе – ни доброго, ни злого. Ему вдруг показалось, что и души у него нет, она умерла в тот самый миг, как его лишили лица. А может, она умерла еще раньше, на плитах Мерзебургского замка, где погибали люди, которых он заманил в ловушку. Тугомир вдруг совершено отчетливо увидел блюющего красными ошметками князя Никлота, а следом выплыло из небытия деревянное лицо маркграфа Геро, спокойно взирающего на льющуюся кровь. Тугомир мог бы умереть уже тогда. Он мог бы обнажить меч, висевший у пояса, и если не отомстить за убитых бояр и князей, то хотя бы умереть с честью. Но тогда ему даже в голову не пришло сделать это. Мстили другие. Граф Танкмар и двое киевлян прорубались к выходу сквозь орущую толпу легионеров, оставляя за собой месиво порубленных тел. А князь говолян сидел в оцепенении и ждал, когда из уст маркграфа Геро слетит одно лишь слово «хватит!». Но не дождался. Головы падали и потом, а князь Тугомир был далеко не последним в рядах тех, кто лил славянскую кровь во имя Христа и новой все побеждающей веры. Однако, похоже, истинный Бог не оценил рвения своего новообращенного подвижника и не простил ему предательства родных и друзей, иначе не сидел бы сейчас Тугомир на спине собственного хрипящего в испуге коня и не смотрел сквозь прорези личины на его круп. А сил поднять голову, чтобы бросить взгляд на родной ликующий город, уже не было. Ту самую голову, которой в это утро суждено было отлететь на плахе, а потом увенчать собой осиновый кол. У этой головы не было лица, а значит не было души, которую в последний час не стыдно показать миру. Тугомир на не гнущихся ногах взошел на помост, пал на колени перед орущей толпой, и последнее, что он услышал в этой жизни был свист секиры, рассекающей воздух. Ведун, свершивший приговор неба, высоко поднял над головой рогатую образину, порождение навьего мира, а после бросил ее вниз, к ногам отшатнувшихся в ужасе славян.
Глава 2
Смерть патрикия.
Патрикий Аристарх прожил слишком долгую жизнь, чтобы бояться смерти. И когда она, наконец, встала у его порога, он не стал просить отсрочки, а собрав в кулак все оставшиеся силы, решил уйти из этого мира достойно. Восемьдесят пять лет – достаточный срок, чтобы оставить после себя и добрую, и недобрую память. Аристарх все-таки надеялся, что добра за свою жизнь он сделал больше, чем зла, а потому заслужил вечное блаженство. В последнее время он почти не вставал с ложа, но всегда был в курсе дел, вершившихся не только в киевском детинце, но и по всей Руси. Сын патрикия, боярин Алексей, уже достигший двадцати восьмилетнего возраста, стал глазами и ушами своего хворающего отца. Он же доносил до княгини Ольги его мысли. Ибо патрикий Аристарх даже на скорбном ложе не утратил ни ума, ни ясности духа. Он и на смертном одре продолжал бороться за дело своей жизни, чем вызывал восхищение у своих недоброжелателей. Даже князь Святослав, ненадолго приехавший в Киев, счел своим долгом навестить умирающего родственника. Патрикий Аристарх встретил его едва заметной улыбкой на белом как полотно лице. Святослав сильно изменился за последние годы, превратившись из зеленого юнца в зрелого мужа. Через два года ему исполнится тридцать, возраст великих свершений для тех, кто обладает умом, волей, а главное желанием хоть что-то изменить в этом далеко не идеальном мире. Аристарх втайне гордился, что в князе Святославе течет и его кровь. Скифская кровь бека Карочея и гана Кончака, первый из которых был иудеем, а второй – христианином. Вот ведь как странно распорядилась судьба и люди. В этом человеке, стоящем у ложа Аристарха, сошлись все противоречия и бури, бушевавшие над Русью и Хазарией в течении полутора сотни лет. И это ему, Святославу, предстоит поставить последнюю точку в славной истории Хазарского каганата, которая длилась без малого пятьсот лет. А то, что Святослав эту точку поставит, Аристарх уже не сомневался. Все минувшие годы князь Новгородский упорно шел к поставленной цели, привлекая на свою сторону людей не только в Руси, но и в Хазарии. Каган-беки слишком поздно осознали, как опасно отрываться от народа. Никто еще так высоко не взлетал в этом мире, как итильские беки, теперь им предстоит на своих костях ощутить, как страшно падать с такой высоты.
