Тут светлейший прервал разговор и, показывая на пылившее за Десной неведомое войско, воскликнул:

— Да никак Иван Степанович сам, легок на помине, встречать нас вышел? Я вчера приказал ому через Войнаровского ждать нас на Десне!

Но радость Меншикова была преждевременная, поскольку пылившее за рекой воинство оказалось бригадой Анненкова. «Приказано передать кумплимент светлейшему князю от его светлости пана гетмана!» — приветственно гаркнул простодушный полковник, встав во фрунт перед коляской с генералами. Полковой оркестр грянул радостный встречный марш.

— Ты в чьей команде служишь?! Почему оставил Батурин? — Князь Дмитрий чуть было не набросился с кулаками на глупого полковника, да спасибо — остано-иил Александр Данилович.

— И, полно, батенька, уйми гнев! Что из того, что послушался полковник гетмана, доставил мне кумплимент! Иван Степанович, почитаю, болен и оттого ждет нас в Батурине! Едем!

Меншиков веселился в предвкушении знатного обеда (гетманская кухня была знаменита!), а Дмитрия Михайловича ничто не радовало: ни осенний погожий, ясный день, ни укатанная дорога, усаженная тополями и цветастыми по осенней листве кленами, ни здоровый крепкий воздух с запахами яблок из окрестных садов. Черное предчувстие окончательно овладело им, и он ничуть не удивился, когда ворота в Батурине оказались на запоре, мост через ров разведен, а на валах выросли, целя мушкетонами, сердюки Чечеля.

Светлейший, само собой, пришел в страшный гнев и приказал немедля вызвать для переговоров самого коменданта. Пан Чечель появился на валу и стал твердо, всем видом своим показывая, что ни петушившийся на коне роскошно одетый Меншиков, ни мрачный Голицын ему не страшны и что хозяин положения здесь он, Чечель!

— Где ясновельможный гетман, вражий ты сын? — горячился Меншиков по ту сторону глубокого, залитого водой рва. Чечель ответил насмешливо:

— Гетман к вам, москалям, в Короп отъехал!

— Так почему ты не пускаешь нас в крепость? Разке мы шведы?

— На то нет приказа его светлости пана гетмана! — воровато ухмылялся Чечель в цыганский ус.

— Разве ты не знаешь, кто я?— неосторожно спросил Меншиков, и громкий хохот раздался на валу. То смеялись сердюки Чечеля.

— Да кто тебя не знает!— с ленивым равнодушием , ответствовал Чечель.— Только ступай, приятель, отсюда, неровен час, зашибу тебя со всей твоей кавалерией!— По знаку Чечеля фейерверкеры-немцы угрожающе навели с вала тяжелые пушки.

— А ведь ты, пожалуй, прав, Дмитрий Михайлович!— Меншиков был в бешенстве.— Не посмел бы этот сукин сын так себя вести, не перебеги сама сучка к шведу. Но то еще надобно проверить!— И светлейший приказал кучеру:— Гони в Короп!

Однако в Короп поспешать было без надобности. Уже  в сельце Обмачеве встретили нестройную толпу казаков,отказавшихся последовать за гетманом в шведский лагерь и возвращающихся от Десны. Остановленный на перекрестке старый сотник поведал Меншикову, что Мазепа и впрямь за Десной переметнулся к шведу.

— А войско?- нетерпеливо спросил Меншиков.

— А вот оно, войско!— кусая седой ус, сотник показал нагайкой на тысячи казаков, разъезжающихся от реки в разные стороны, и добавил:— Нема боле казацко- « го войска! Все порушил клятый Мазепа! I

— И то хорошо, что за сим зрадником и двух тысяч  казаков не пошло!— сказал Меншиков, к которому, как, всегда с ним бывало в минуты крайней опасности, возвращалось полное самообладание,— Потребно теперь, Дмитрий Михайлович, у предателя последнюю карту в « игре выбить — взять Батурин!

— Казаки молвят, что у Чечеля в Батурине четыре I полка сердюков, три сотни пушек с немцами-фейерверкерами да три казачьих полка! Батурин ныне — крепкий орешек!— раздумчиво вымолвил Дмитрий Михайлович.

— Расколем!— решительно махнул рукой Меншиков,— Казаки, чаю, за того зрадника биться не станут,

а наемники, знамо дело, не устоят супротив твоих гренадеров и моих драгун. !

— Так оно иль нет, а Батурин взять надо!— согласился Голицын.— Упустим Батурин — там швед второй j магазин обретет, поболе того, что тащил ему в сикурс  Левенгаупт!

Вечером в придорожном шинке, простившись с Голицыным, ускакавшим поторопить гренадер, Меншиков начал писать донесение царю об измене Мазепы. Трещал сверчок за натопленной печью, догорала свеча, когда светлейший наконец дописал последние строки: «И ныне сей новоявленный Иуда при гробе стал прямой изменник и предатель своего народа!» Меншиков не без удовольствия перечел свое красноречивое послание, скрепил его печатью и вызвал дежурного офицера. А еще через минуту Роман — он в тот вечер дежурил при князе — с десятком драгунов из лейб-регимента светлейшего мчался по ночной дороге в главную штаб-квартиру. Лунный свет перебегал дорогу всхрапывающим на бегу лошадям, тревожно мелькали огоньки далеких хуторов и окрестных деревень, взад и вперед сновали по пути конные и пешие казаки, шарахались в сторону чьи-то тени, и казалось, вся Украйна не спала в ту ночь, потрясенная изменой старого гетмана.

— Предатель не приносит удачи тому, кто его принимает!— сердито сказал королю полковник Аксель Рамсворд, отказавшийся снять шляпу перед старым гетманом.

Может, Аксель и прав! Ведь он настоящий викинг! Прямой, суровый, честный! А Мазепа лукав, лжив, коварен. Он уже так стар, что лицо выдает его: личиной не может прикрыть врожденное коварство. Но, с другой стороны, коли столь хитроумный и многоопытный муж переметнулся без всякого принуждения на шведскую сторону, значит, фортуна вновь улыбается шведам!

Карл зябко передернул тощими плечами, съехал к клубящейся туманом Десне. Тотчас громыхнули шведские орудия с берегового откоса, и под прикрытием их огня шведские гренадеры двинулись на плотах через реку. С противного берега раздалась редкая пальба. Карл был доволен: все шло по его планам и распоряжениям. Ложная переправа отвлекла главные силы русских, а тем временем к Мезину король за ночь перебросил батареи тяжелых орудий и под прикрытием их огня открыл переправу. Пороха было приказано не жалеть — Мазепа обещал предоставить в Батурине огромные пороховые погреба,— и давно шведская пехота не слышала столь громогласного говора своих пушек. Подъехавший к королю Гилленкрок с тревогой всматривался в противный берег сквозь холодный туман, стоявший над Десной. Туман смешался с пороховым дымом и образовал над рекой прочную завесу над переправой. Скрытые этой завесой шведские гренадеры на многих плотах и лодках шли на тот берег, где лежала гетманская Украйна, еще один край, который собирался покорить король.

Гилленкрок внимательно посмотрел на зябко кутающегося в плащ Карла: король был сильно простужен и из натянутого по уши мехового треуха (подарок Мазепы) выглядывали слезящиеся глаза и красный длинный нос. Еще дальше от Швеции он уводил свою армию, и кто знает, какие новые испытания ожидали солдат и офицеров там, за Десной?

Словно уловив печальные размышления своего генерал-квартирмейстера, Карл простуженно рассмеялся:

— Выше голову, Гилленкрок! Скоро в Батурине нас ждут теплые квартиры и пуховики. Этот старый лис Мазепа накопил в своей столице немалые запасы для моих гренадер! В Батурине мы встанем на покойные зимние квартиры и дадим роздых войскам!

— Меня удивляет, сир, отчего гетман сразу не повел нас в Батурин, а столь горячо настаивал на походе к Новгороду-Северскому?

— Ничего, зато теперь мы на верной дороге!— бодро ответил король.

— Да, но мы сделали бесполезный ход и потеряли на том несколько дней, которыми могут воспользоваться русские!

— Русский медведь слишком неповоротлив, Гилленкрок, а русские генералы недостойны быть и капралами в моих интендантских ротах. Смотрите, этот русский генерал Гордон уже отводит войска, испугавшись одной пушечной стрельбы!

И впрямь, генерал-майор Александр Гордон, командир русской бригады, стоявшей у Мезина, приказал вывести полки из-под артиллерийского обстрела. Этим тотчас воспользовались шведы. Высадившись на берег и беспрепятственно построившись в линию, мокрые и злые гренадеры с таким бешенством бросились в атаку, что сбили батальоны Гордона и с запасной позиции.