Часы, проведенные на сцене, наверное, были самыми счастливыми для маркизы Помпадур. Здесь Антуанетта смогла в полной мере показать свое искусство, которым владела в совершенстве и которое дало ей безраздельную власть над Людовиком, — она всегда была разной. Ее хрупкий образ, к изумлению короля, как бы вмещал в себя множество женщин разных характеров и темпераментов, но всегда заметных, любопытных, влекущих. Она была то про­стодушной пастушкой, то гордой римлянкой, то затворницей гарема, то предводительницей амазонок. Какой поток изысканного женского обольщения наполнял зал!

Людовик, вопреки этикету, во время представления сидел на обычном деревянном стуле. Он хохотал, как все. Он подносил к глазам кружевной платок из тонкого ба­тиста, как все. Среди сорока зрителей, на которых был рассчитан зал, в это время он чувствовал себя подданным Его Величества Искусства — как все.

Такие новшества королю нравились. Они трогали в его душе самому ему неведомые струны. И все это благодаря маркизе. Ну как тут не восхититься и не сказать: «Вы са­мая очаровательная женщина Франции!»? Что после одно­го из спектаклей Людовик и сделал.

Главное в жизни не терять головы. Королевский компли­мент не только не заставил фаворитку сбросить обороты, но, кажется, удвоил ее бешеную энергию. Разве можно на­деяться на постоянство мужского сердца? И вот, опасаясь, как бы король не заскучал, Антуанетта увлекает его в пу­тешествие по незнакомым местам. Людовик открывает но­вые для себя города своего королевства и с затаенной при­знательностью к маркизе принимает бурные приветствия от подданных. Мысль о том, что эти путешествия задуманы не зря и его подруга намерена царить не только на сцене, не только в его сердце, но и во всей Франции, конечно же, не приходит ему в голову.

Между тем маркиза вникает в дела королевства, знако­мится с влиятельными людьми, стараясь точно определить, кто есть кто на шахматной доске политики. Во что бы то ни стало ей нужно упрочить свое влияние во дворце. Ясно — придворные ее ненавидят как низкородную выскочку, в ко­торой все: от общения с худородными музыкантами до мыс­лей, подхваченных у вольнодумца Вольтера, с которым она дружит, — дерзко и вызывающе.

Маркиза не ждет, она действует. И вот уже отправлен в отставку министр финансов. Изгнан из Парижа за на­смешливые куплеты о ней любимец короля, государствен­ный секретарь граф де Морена. Не на жизнь, а на смерть схватилась фаворитка короля с министром иностранных дел. Через нее Германия добивается союза с Францией и втяги­вает ее в Семилетнюю, крайне неудачную войну. Но даже этот промах не умаляет влияние негласной правительницы Франции на короля.

Представшая перед потомками беззаботной бабочкой, которая прожигала жизнь в праздности и любовных утехах, одним словом, достойной подругой легкомысленного короля, заявлявшего: «После нас хоть потоп», маркиза Помпадур никогда не была таковою.

Чего не знала знаменитая фаворитка Людовика XV, так это бездействия. По ее замыслу основывается военное училище. За постройкой здания она следит сама, выполняя эскизы некоторых его украшений.

В Версале она устраивает типографию, где при ее со­действии печатаются произведения Корнеля и Вольтера.

Мадам Помпадур положила начало крупнейшим худо­жественным собраниям, перед смертью позаботившись об их сохранности для будущего.

Кто не слышал о знаменитом севрском фарфоре, гор­дости французского искусства? Но мало кто знает, что у истоков его создания стояла мадам Помпадур.

По ее инициативе в 1756 году в Севре появляются два великолепных здания для художников и работников завода. Маркиза часто бывает в этих стенах, она ободряет людей, занятых новым для них делом, дает им советы, помогает в выборе красок и форм. Прекрасный розовый цвет фарфора, полученный в то время, назвали в честь маркизы «Rose Pompadur».

Считая Севр своим детищем, маркиза делала все, что­бы соотечественники не бегали по заморским лавкам, а почаще заглядывали в собственные. В Версале она устраи­вает выставку севрских мастеров, торгует на ней сама и рекламирует товар настолько убедительно, что мало у кого хватает духа отойти от прилавка без покупки.

Но, давая выход творческому дерзанию других и под­держивая таланты, которые впоследствии стали гордостью Франции, маркиза Помпадур и сама не оставалась в сторо­не. Она работала в таком трудоемком жанре, как офорт, занималась гравюрой, резьбой по камню. По сравнению с произведениями мастеров-профессионалов ее работы не бог весть какого художественного достоинства, но все-таки счи­таются интересными.

* * *

Удары судьбы страшны своей неожиданностью. Дочь Ан­туанетты, похожая на мать характером и внешностью, бы­ла главным предметом ее забот и надежд. Готовя ей блес­тящую будущность, маркиза добилась, чтобы к ней обращались как к особе королевской крови, по имени: Алек­сандра. И вот здоровая, веселая десятилетняя девочка не­ожиданно умирает. Обезумевшая от горя мать подозрева­ла, что это дело рук ее врагов, но врачи при вскрытии не обнаружили яда.

Сама маркиза жила в постоянном страхе, что ее отравят, и никогда не начинала есть первой. Даже близким людям она не доверяла. И не напрасно. Ее родственница и бли­жайшая подруга оказалась любовницей заклятого врага, по наущению которого ловко шпионила за ней. Подобного горького опыта у маркизы хватало, что и заставило ее од­нажды написать: «Кроме счастья быть с королем, которое, конечно, меня во всем утешает, все остальное только ткань из злобы, пошлости — вообще из всех грехов, на которые способно бедное человечество. Хороший материал для раз­мышления, особенно для тех, кто, как я, родился философствующим над всем».

В другом письме она говорит: «Всюду, где есть люди, вы найдете ложь и все пороки, на какие они способны. Жить в одиночестве было бы очень скучно, потому нужно терпеть их недостатки и делать вид, что их не замечаешь».

Так она и делала: не обращала внимания на измены ко­роля. Более того, страшась появления соперницы, которая завладеет им окончательно, мадам Помпадур решилась на поступок, сильно повредивший ее исторической репутации.

С ее поощрения в отдаленном углу Версальского парка было устроено нечто вроде дома свиданий для короля. Туда доставлялись молодые красивые девушки — привезенные из глуши, никогда не видевшие Людовика и поэтому не по­дозревавшие, кто с ними проводит ночь. Длинная вереница скромных простушек была не страшна маркизе. «Мне нуж­но его сердце», — говорила она о короле.

И действительно, королевская страсть время от времени вспыхивала снова, но ненадолго. Зеркала, которыми марки­за так любила окружать себя, теперь свидетельствовали, что ее сияющий образ стал меркнуть и ни на какое золото в мире нельзя купить того, чем обладает вон та молоденькая замарашка — дочь садовника, которая обрезает розы под ее окном и время от времени подставляет солнцу свежень­кую мордашку.

...Вечная борьба — с врагами, желавшими ее устране­ния, с собственным нездоровьем, с душой, уязвленной из­менами короля, — утомила маркизу. Она понимала: ее время как фаворитки истекло. Всемогущего любовника ей не удержать. Как быть? И Антуанетта добровольно поки­нула интимные покои короля, где царствовала пять лет. А дальше? А дальше она более чем на десять лет приняла на себя обязанности его друга и поверенной во всех государ­ственных делах. Как бы ставя точку в своем королевском романе, маркиза велела изобразить себя в виде богини Дружбы и поставить в аллее парка, где все полнилось воспоминаниями о прошедшей любви.

Цепи, которыми Антуанетта когда-то приковала к себе короля, были прочны. Людовик долго не мог от них осво­бодиться. Идут годы. Он навещает стареющую подругу, по-прежнему внимательно прислушивается к ее советам и суж­дениям. К этим встречам Антуанетта тщательно готовится. Король не должен видеть, как болезнь точит ее, как трудно ей удержать последние следы былого очарования.

...В 1764 году, когда маркизе шел 44-й год, силы по­кинули ее. Умирала она во дворце, где по этикету на это имели право только члены королевского семейства. Почув­ствовав приближение конца, маркиза велела надеть на себя монашеское платье. На нее нашло спокойствие, которого она никогда не ведала в своей жизни, называя ее «вечной борьбой». Можно ли бороться со смертью? Но отказать себе в последнем удовольствии она не могла.