— Передал директору, что поручил тебе договориться с рабочими, — шепнул Фуруя.

Кто-то из служащих прошел мимо стола Фуруя.

— Ты устал, мальчик, иди отдыхать, — громко сказал Фуруя приторно-ласковым голосом, но никто вокруг не проявил интереса к их беседе, и Фуруя снова заговорил сухо и властно. — Тебе не о чем беспокоиться. Только передай Го, как было сказано. Если все будет удачно, ты тоже получишь награду.

Чена зазнобило. Кажется, у него начинается жар. Хорошо бы потерять сознание — здесь, сейчас.

— Ну иди, иди. Остальное я сам сделаю.

Чен не чувствовал ничего. Только усталость и пустоту. Но когда он по дороге домой увидел впереди долговязого малого с лошадиной физиономией, идущего навстречу, растерянность и страх снова овладели им. Это был Го, электрик с подстанции. Чен остановился; за несколько секунд он обязан решить, что делать — убить других или самому броситься в пропасть.

Го шел, ссутулившись, не глядя вперед, и заметил Чена только тогда, когда едва с ним не столкнулся.

— Чего чудишь, под дождем размечтался! — сказал Го, скаля пожелтевшие зубы. — Или заболел?

Чен покачал головой. Го громко рассмеялся, обнажив белесые десны. — Ну, тогда, наверно, о бабе думаешь! Я угадал?

Чен опять покачал головой. Го решил, что глупо болтать под дождем, да и парень, видно, не в своей тарелке.

— Ну ладно, пока! — буркнул он и огромными шагами зашагал в сторону подстанции.

Чен растерянно смотрел ему, вслед.

Он не выполнил приказ Фуруя и радовался этому. Но вместе с тем он понимал, что теперь ему уже не служить у японцев, его карьера окончена… А впрочем, что карьера, сейчас не до нее! Еще неизвестно, что с ним будет завтра. Завтра могут уже нагрянуть эти страшные жандармы… Но нет, не может быть, не все еще потеряно. Надо только где-нибудь немного отдохнуть, собраться с мыслями. Но где? Конечно же, у Цзинь!

А потом сходить на подстанцию, все откровенно рассказать Го и договориться с ним. Или, может, лучше предупредить Гао, сказать, что все отменяется, и оставить Фуруя в дураках? Или разоблачить махинации Фуруя с Чон Чхваном? Вот было бы здорово! Но это все потом, а сейчас отдохнуть, хоть немного отдохнуть!..

Совсем без сил, жалкий, как мокрая курица, Чен поплелся в женский барак.

21

Но и ласки женщины не придали Чену сил и смелости. Чем больше Цзинь дразнила его, тем меньше он был способен ответить ей на ласки. Желание было, но не было сил.

— Да что с тобой сегодня? Даже противно! — сказала женщина с презрением.

Чен, уткнувшись лицом ей в грудь, простонал:

— Что мне делать?

Цзинь подняла его голову и с испугом посмотрела в его растерянные глаза.

— Больше мы с тобой не встретимся, вот увидишь.

Цзинь вздрогнула.

— Узнали?

— Сам попал в западню.

Выслушав рассказ Чена, Цзинь будто окаменела. Теперь силы оставили и ее.

Спустились сумерки, дождь полил сильнее. В молчании слушали они унылую музыку дождя, барабанившего по железной крыше.

— Что же будем делать? — спросила Цзинь.

— Что ни делай, все плохо.

— Нужно сходить на подстанцию и сказать, чтобы ток выключили, — вдруг твердо сказала Цзинь. — Своя рубашка ближе к телу.

— Но они же меня потом убьют.

— А ты попроси японцев, чтобы тебя перевели на другую работу.

— У тебя все просто получается, а ты влезь в мою шкуру, — сердито сказал Чен и отстранился от женщины. — К тому же после этого все может открыться и нас всех заберут.

— Ну а что делать?

Чен уставился в потолок, словно его только и интересовал барабанивший по крыше дождь.

— А ты меня не пугай, пожалуйста. Сам поддался Фуруя, а теперь меня вздумал стращать!

— А кто меня во все втянул, забыла? — Чен посмотрел в лицо женщины, потом перевел взгляд на ее нагое тело. Это тело, всегда будившее в нем трепет, доставлявшее столько наслаждений, теперь показалось ему чужим, враждебным.

Руки Цзинь обвили его плечи.

— Что же ты решил?

— Скажу Гао, что побег отменили.

— Через ворота пойдешь?

— Ночью через ворота нельзя.

— В такой дождь за проволокой никого не встретишь, все сейчас в бараках.

— Будь что будет, пойду!

Женщина стиснула его еще крепче.

— Погоди. Может, лучше послать Чунь-лань?

Может, и лучше… Чен прислушался к шуму дождя. Если там караулит Фуруя, то, конечно, пусть лучше ему попадется Чунь-лань.

Цзинь отстранила от себя безвольное тело Чена, набросила халат и вышла. Через несколько минут она вернулась и, может быть, желая освободиться от охватившего ее страха, снова принялась теребить Чена.

Чунь-лань долго не возвращалась. Уходя, она накинула на голову холщовый мешок — кто знает, сколько времени ей придется прождать Гао под дождем. Сейчас она еще, наверно, стоит у проволоки, мокнет.

Чен забеспокоился, он не мог больше ждать. Не помогли и ласки Цзинь — страх и тревога не покидали его. Цзинь достала водки и заставила Чена выпить несколько глотков. Постепенно чувство отчаяния сменилось у Чена безразличием ко всему. Тогда Цзинь налила ему полную пиалу.

— Выпей залпом, будет лучше… А у соседей только начался праздник…

Чен прислушался. Через тонкую перегородку слышалась веселая возня. Ему хотелось крикнуть, чтобы люди не обманывали себя этими минутными утехами, но он не крикнул, а единым духом осушил пиалу. Вдруг ему показалось, что перегородка, отделявшая соседнюю каморку, вдруг плавно опустилась на пол, а лицо Цзинь стало каким-то сиреневым. Чена закачало, словно на волнах. Руки Цзинь снова обвились вокруг его шеи. И недавно казавшееся чужим тело женщины вдруг неотвратимо потянуло к себе.

Когда Чунь-лань вернулась, Чен спал непробудным сном.

— Не видела, — сказала Чунь-лань, стуча от холода зубами. — Он в самом деле говорил, что убежит?

— А тебя никто не видел? — тихо спросила Цзинь, затащив окоченевшую Чунь-лань к себе в каморку.

— Там темнота хоть глаз выколи, и дождь льет, как из ведра. Ничего не видно. Слушай, правда, что он решил убежать?

— Тебя-то, дура, никто не видел? Да отвечай же!

— Нет, никто.

Каждую из них занимали сейчас свои мысли.

— Что же делать? — сказала Цзинь в отчаянии.

— Если он убежит один, я руки на себя наложу! — сказала Чунь-лань.

— Надо выключить ток! Бог знает, что может случиться, если разозлить этого Фуруя… — сказала Цзинь, блуждая диким взглядом по тесной каморке.

А Чен спал, провалившись в небытие.

22

Старые часы, словно из последних сил, пробили двенадцать.

Сев на постели, Чен замотал головой, будто на нее был падет горшок и он хотел от него освободиться. Голова у него нещадно болела.

— Ну, что надумал? — схватив его за руку, спросила Цзинь.

— Может, самое лучшее, признаться во всем Кадзи?

— Только не это! Прошу тебя! — выкрикнула Цзинь. — Этот человек только притворяется добрым, а такие люди самые страшные. Неизвестно, что он еще сделает.

— И это верно. На что этот Кадзи способен, если рассердится?

Чен вспомнил, как Кадзи его ударил. Какое страшное у него тогда было лицо, особенно глаза!

А ведь именно после того случая Чен свихнулся. Он встал с кровати и отстранил цеплявшуюся за него Цзинь.

— Времени мало, надо что-то делать. — И Чен, откинув занавеску, вышел из каморки.

— Возвращайся скорее, я хочу знать, что ты сделал. Мы ведь с тобой теперь в одной лодке.

Лицо женщины было покрыто испариной. А ведь это с ней он познал первую любовь! А какая это любовь? Так, серость одна. Огонь вспыхнет на миг и потухнет, а после него зола и вспомнить нечего. И ради чего все это, зачем?

Дождь почти перестал.

— Ну, ты идешь или нет?

Чен вышел из барака. И все же он не мог решиться. Да, душа у него огрубела, но разве способен он предать соотечественников? Чен решительно зашагал к колючей изгороди. Как-нибудь надо все уладить. Подойти к четвертому бараку, бросить камень в окно и вызвать Гао. Надо остановить побег — вот что он сделает. Потом отправиться к Кадзи и во всем признаться. Все равно, пусть бьет, пусть делает, что хочет! А что после? Не важно, будь что будет!