На лице Фуруя не дрогнул ни один мускул, и Кадзи не заметил, как раздосадован был Фуруя его отказом.

А Чен, сидя за столом в конце комнаты, едва сдерживался, чтобы не выдать охватившего его волнения.

12

Наступило ясное осеннее утро. Яркое солнце слепило глаза. Заперев дверь, Митико вопросительно посмотрела на Кадзи.

— Пошли?

Митико сияла от радости, и Кадзи почувствовал себя виноватым: жестоко было держать ее взаперти в горах целых шесть месяцев.

— Помнишь, в день нашего приезда сюда какая была ужасная погода! Ветер, пыль! А сегодня как хорошо!

Шла она легко, весело, в каком-то приподнятом настроении. Оглядывая деревья, с которых изредка слетали одинокие листья, Митико спросила:

— О чем ты все думаешь? О работе?

— Нет! Ругаю себя, что давно этого не сделал.

— Правда?

— Конечно.

— Замечательно! Как приедем, первым делом позвоню Ясуко и уговорю ее сбежать на денек с работы. Ладно?

— А дальше?

— Все вместе пообедаем, потом пойдем в кино или куда-нибудь еще, а потом отправимся в яблоневый сад. Там будем есть яблоки прямо с веток. Говорят, это освежает кровь. А потом… О, мы придумаем еще много интересного. Я сейчас как воздушный шарик, мне так легко, будто вот-вот взлечу.

— А мне ты сделаешь одно одолжение?

— Какое?

— Отпустишь меня на час или на два одного?

— Фу, как нехорошо ты говоришь! Словно я тебя держу. Но что ты собираешься делать?

— Хочу побывать в правлении, поговорить с начальником отдела о спецрабочих, убедить его кое в чем.

— Ага, все-таки думаешь о работе. Ну ладно! Отпущу даже на три часа. — И Митико рассмеялась, обнажив сверкающие белизной зубы. — Но ни на минуту больше!

Конечно, конечно, он закончит разговор даже раньше, а потом они будут развлекаться, как им захочется. Им действительно, как говорит Митико, необходимо хоть на несколько дней сменить кожу и освежить душу.

Они стали спускаться с холма, где их ждал грузовик. Вдруг Кадзи увидел, что к ним бежит Чен. У него тревожно забилось сердце, предчувствуя неладное.

Чен подбежал, запыхавшись, и с трудом выговорил:

— Опять убежали!

Кадзи быстро взглянул на Митико. Ее радостное лицо мгновенно посуровело. Она выжидательно смотрела на мужа.

— Где Окидзима?

— Побежал в бараки.

Кадзи еще раз посмотрел на Митико. Глаза жены смотрели умоляюще.

— Ничего не поделаешь, — пробормотал Кадзи.

Сердце выстукивало: «Подлец, Ван Тин-ли, подлец…» Он бросил Чену:

— Сейчас буду.

Чен побежал обратно.

— Ничего не поделаешь, — тихо повторил Кадзи. — Очень жаль, но видишь сама… Поезжай одна, ладно? Повеселись с Ясуко.

— Ясуко — не ты.

— Но я не могу.

— Знать ничего не хочу! — Митико тряхнула головой. — Ты уже в отпуске! Что бы ни случилось, тебя это уже не касается. В конце концов, остается Окидзнма, на него же можно положиться.

— Нет, этого делать нельзя.

— Тогда подождем до вечернего поезда. Хорошо? Тогда будет можно?

— Нет. Так быстро не управиться. Мне ехать нельзя.

— Скажи лучше, что не хочешь!

И Митико посмотрела на Кадзи обиженно и даже сердито. Радостное настроение как рукой сняло, в груди вспыхнуло злое чувство, которое легко вызывает слезы у себя и не щадит других.

— Если ты будешь так одержим работой, твоя мечта, может быть, сбудется. Только что от тебя останется? Ты же знаешь, что ты не один. Впрочем, разве наша совместная жизнь для тебя что-нибудь значит? Как бы ни была важна работа, надо же немного подумать и о себе. Ты, видно, просто не понимаешь, как важны для меня эти три дня.

Кадзи молчал. Неужели она не понимает, какое роковое значение может иметь для их судьбы этот новый побег. О презренный Ван Тин-ли! Ты, кажется, намерен отнять у меня и Митико!

Побледневшая Митико молча, смотрела на Кадзи.

— Ты так ждала этого дня и ты уже собралась, — начал Кадзи таким тоном, словно ему было трудно сказать эти слова. — Поезжай одна. А я как-нибудь соберусь с тобой в другой раз.

— Мне не нужно этого «в другой раз», — сказала Митико упрямо. — Воздушный шар уже лопнул. И ты уже ничем не поможешь.

— Зачем ты злишься из-за такого пустяка?

— Нет, это не пустяк! Пока ты здесь, у тебя не будет личной жизни. А если не будет у тебя, значит, не будет и у меня. Но ты не думаешь, не думаешь обо мне!

— Хорошо, пусть так, — холодно сказал Кадзи. — Я, к сожалению, ехать не могу. И хватит об этом говорить. — Они стали спускаться с холма. Дойдя до грузовика, он сказал уже теплее: — Перестань дуться, съезди одна. Нехорошо в таком настроении возвращаться домой.

— Да, нехорошо, — Митико мрачно улыбнулась.

Кадзи зашагал по направлению к баракам. За колючей проволокой, у ворот, широко расставив ноги, стоял Окидзима. Возле него на земле с окровавленными лицами валялись Ван Тин-ли, Гао и Сун.

Не замечая Кадзи, Окидзима схватил Вана за грудь и поднял с земли.

— Говори, не то убью! — Он с силой ткнул Вана кулаком в скулу. Вaн снова упал.

— Хватит, — сказал Кадзи, подойдя к Окидзиме.

Окидзима обернулся, взгляд его казался безумным. Вмешательство Кадзи только подлило масла в огонь. Окидзима ударил Суна ногой по голове. Потом он снова поднял Вана за ворот и снова свалил его одним ударом на землю.

— Говорят тебе, хватит! — крикнул Кадзи, изменившись в лице.

— А, это ты! Я уже переменил веру, — свирепо вращая белками, ответил Окидзима. — Одно время я было сдуру поверил, что ты дело делаешь.

— Значит, теперь не веришь?

— Да, не верю, — с ненавистью отрезал Окидзима. — Как раз те, кто тебя поддерживал, и улизнули. Восемнадцать человек вместе с Хуаном и Хоу! Восемнадцать, слышишь! Вот он, твой метод. Эта шваль смеется над нами! Неужели ты не понимаешь?

В Кадзи боролись два чувства. Ему тоже хотелось избить этих людей, как это сделал Окидзима, нет, еще крепче, так, чтобы даже Окидзима испугался. Но другая половина его я твердила ему, что так и должно было случиться, что все вполне закономерно. Ведь все его обещания оказались пустыми словами, и эти люди видят в нем всего лишь подручного ненавистных захватчиков, покорного представителя нации, недостойной доверия.

В отдалении от них стояла толпа спецрабочих. Они наблюдали за происходящим молча, с безразличным выражением. Но само их молчание красноречивее всяких слов говорило о их решимости не сдаваться. Кадзи это понял. Огромным усилием воли он преодолел минутное раздвоение.

— Значит, ты решил действовать по-другому? Устроил побоище!

— Да, так оно вернее, — сказал Окидзима, и его бледное лицо искривилось в гримасе. — Я им это дал ясно понять. И так будет теперь всегда. Пусть узнают, что их ждет, и перестанут нас дурачить. Кому непонятны слова, тем надо объяснять на кулаках. Ничего другого не остается. И ты мне лекции можешь не читать! Из-за этой дряни не ты, а я получил пощечину от жандарма!

— Никто не собирается читать тебе лекцию, — тихо, но твердо сказал Кадзи. — Если считаешь, что мой метод неверен, умой руки и уходи с этой работы. Тогда тебя жандармы не тронут.

Одно мгновение казалось, что Окидзима бросится на Кадзи, но он сдержался и молча вышел за ограду.

— Встань, — сказал Кадзи Ван Тин-ли.

Ван с трудом встал. На его лице не было живого места, и все же оно хранило выражение холодного презрения. Кадзи задохнулся от негодования.

— Сегодня я потерял последнюю надежду. Ты же сказал, что вы будете ждать! Или ты меня действительно считаешь болваном, которого можно дурачить? Теперь я не позволю себя обманывать. Я либо передам вас снова в военный лагерь, либо прижму так, что вам будет не до побегов. Я вас накажу. Бить я вас не буду, но накажу еще более жестоко. Если кто-нибудь еще убежит, всех остальных лишу пищи на три дня. Тогда среди вас найдется немало недовольных руководством господина доцента. Что мне выбрать, как ты думаешь? Правда, и то, и другое нельзя назвать гуманным, но что поделаешь! Ведь вы меня за человека не считаете.