— Что они испарились — это факт, — пробурчал Окидзима. — А вот как им это удалось, узнать можно, если только захотеть.
— Каким образом?
— Ты же человек строгий! А в трансформаторной всех по шерстке гладил.
— Что же делать? Улик ведь нет!
Окидзима сердито сплюнул.
— Ладно, делай, что хочешь!
— Да что ты злишься?
— Никто не злится, ерунда! Только ты неисправимый феминист.
— Возможно.
— Баб-то ты хоть немного знаешь?
— Допустим.
— Тьфу! — опять сплюнул Окидзима. — Вот ты из-за пустяка ударил Чена, а стоило провиниться бабам, ты уже и раскис.
— Ладно, женщин ты все-таки поручи мне, раз уж я феминист, — сухо сказал Кадзи, поглядывая в сторону колючей проволоки. — А сейчас я хочу поговорить с Ваном и Гао. Скажи, ты опять будешь драться?
— Не знаю.
— В таком случае иди в отдел. — И Кадзи, оставив Окидзиму, прошел за колючую проволоку к баракам.
Ван Тин-ли появился со стопкой исписанной бумаги. Ван молча протянул рукопись Кадзи.
— Вы, я вижу, последовали моему совету, — сказал Кадзи. — Причем впервые проявили такое поразительное послушание. Если бы вы его проявили по какому-либо другому поводу, я, пожалуй, забеспокоился бы… И еще… Я не знаю, Ван, чем все это кончится, но я твердо убежден, что это дело ваших рук.
Ван молчал, он лишь внимательно следил за движением губ Кадзи.
— Кстати, — продолжал Кадзи, — я думаю, что теперь мне не стоит заступаться за вас. Это все, что я хотел вам сказать сегодня.
Зажав рукопись под мышкой, Кадзи повернулся и ушел.
Не успел Кадзи усесться за стол в отделе, как позвонил директор. Он сказал, что к нему явился Фуруя и посоветовал либо совсем не пускать женщин к пленным, либо оставить все по-прежнему, но завербовать среди них осведомителей.
— Это что, приказ? — холодно спросил Кадзи.
— Нет, я просто советуюсь.
— А вы сами как полагаете?
— Я в этих вопросах дилетант. Ведь редко приходится иметь дело с женщинами. Я полагаюсь на тебя.
Голос директора звучал вполне миролюбиво. Кадзи горько усмехнулся. Начальство умывает руки. Кадзи живо представил себе физиономию директора. Он долго сидел, устремив неподвижный взгляд в пространство, и перед глазами его маячило лишь лицо Куроки.
Чен, глядя на Кадзи, боязливо ежился. Ему казалось, что Кадзи смотрит на него и видит все, что творится в его душе. Вот сейчас он бросит телефонную трубку и вспыхнет от гнева. Может, лучше признаться, тогда станет легче? Какое там легче — тогда ему конец! И все же лучше признаться. Если так будет тянуться долго, он все равно не выдержит. Надо вымолить прощение. Один раз, только один раз Кадзи должен простить. Нет, не простит! Ведь он его побил за какие-то пять килограммов муки. Нет, этот человек не простит, не такой он. А что сделал дурного он, Чен? Помог спастись своим несчастным соотечественникам, только и всего…
Кадзи сказал в трубку:
— Я не собираюсь делать ни того, ни другого.
«Ага, значит, он не подозревает женщин», — подумал Чен, поглядывая исподлобья на Кадзи. Ему стало немного легче.
— Да, верно, я противился вашему проекту пускать женщин к пленным, — сказал Кадзи, продолжая телефонный разговор, — но теперь изменил свою точку зрения.
Интересно, почему? Чен почти открыто посмотрел на Кадзи, который, не отнимая трубки от уха, перелистывал рукопись Ван Тин-ли.
— Да, Окидзима полагает, что здесь замешаны женщины, — Кадзи мрачно улыбнулся. — Возможно, он прав. Но если даже это так, проблема спецрабочих не будет разрешена тем, что мы прекратим их свидания с женщинами или найдем среди них пособницу побега.
Страх снова навалился на Чеиа и сдавил ему грудь. Может, Кадзи, догадываясь обо всем, нарочно делает вид, что ничего не знает? Если так, лучше немедленно признаться и просить о прощении.
Кадзи положил трубку и спокойным голосом окликнул Чена. Чен поднялся, готовый ко всему.
— Переведи, пожалуйста, вот это на японский. — И Кадзи протянул ему рукопись Ван Тин-ли.
2
«Я начну с того, что, по-видимому, сразу же заинтересует японцев, — так начиналась рукопись Ван Тин-ли. — То есть с женского вопроса. Собственно, это не так уж важно, я мог бы начать и с другого. Например, с изобретенного японцами лозунга о единении пяти наций: японцев, китайцев, корейцев, монголов и маньчжуров. Однако с тех пор, как нас сюда привезли, а точнее, еще раньше, с того дня, когда мы были насильственно оторваны от родных мест, мы, к своему удивлению, узнали, что японцы куда больше интересуются женской проблемой, чем единением наций. Вот почему я начинаю с этого вопроса.
Японцы, поставленные здесь над нами, излечили наши накожные заболевания, более того, они обеспечили нас минимальным питанием, необходимым для поддержания нашей жизни и еще более необходимым для того, чтобы мы были способны к труду. Если учесть, что в лагерях для военнопленных мы и того не имели, что ж, и это уже можно назвать счастьем. Но нам повезло еще больше. В наши бараки, огражденные колючей проволокой, однажды вошли женщины. Японцы, поставленные над нами, оказались образованными людьми: они разбираются в зоологии.
Поясню свою мысль. В клетке находится подопытное животное, ему дают есть ровно столько, сколько нужно, чтобы не околеть. Постепенно оно теряет жировой покров, потом начинается истощение. Но японцев интересует теперь другой вопрос. Любопытно, теряет ли животное при таком рационе способность к размножению? И они впускают в клетку такое же животное другого пола. И что же? Случка происходит, хотя на это тратятся последние жизненные силы. Великолепно! Опыт удался! Но посмотрим, сколько раз это возможно?! О, японцы хорошо знают финал. И вот к пяти сотням самцов, разгуливающих за колючей проволокой, подпускают сорок самок. Посмотрим, как поведут себя самки, покрываемые десятки раз подряд. Неужели выдержат? Для полноты картины опишу вам, как все это происходит. Может быть, познания японцев в области зоологии пополнятся новыми сведениями.
Я не знаю, занимается ли зоология вопросами стыдливости. Кажется, нет. Так вот первые сорок мужчин и сорок женщин при тусклом свете (его не выключали, надо же посочувствовать людям, пусть приглядятся друг к другу) сперва растерялись. Как приступить к такому занятию при всех? Выход был найден: пары легли не рядом, а по кругу, ногами внутрь, тогда не видно соседнюю пару. Так был побежден стыд. Не правда ли, очень любопытный способ? Как вы считаете? Впрочем, некоторые вышли из положения проще — они прикрыли лица тряпками. Пусть их видят другие, они-то сами никого не видят, вот и создается иллюзия, что в клетке больше никого нет. Возможно, это уже из области философии, но в мире ведь все так относительно…
Закройте на минуту глаза и попробуйте представить себе это великолепное зрелище, оно достойно кисти первоклассного мастера. И название картины готово — «Стыдливость». Какое великое произведение искусства осталось бы в веках!
Каков же результат?
Люди, находящиеся за колючей проволокой, убедились, что их больше не считают за людей, а поставленные над ними японцы получили неопровержимое научное доказательство, что человек в этих условиях не теряет способности к размножению.
Не сочтите меня назойливым, если я укажу еще на одно научное открытие, честь которого также принадлежит японцам.
Наш древний предок однажды в погожий день взял в руку палку и сбил ею плод. С этого мгновения человекоподобная обезьяна перестала быть животным. В другой день — думаю, что это был холодный день, — он научился добывать огонь. Можно считать, что с этого момента началась история цивилизации. Но вот пришло время, когда миром стало править золото, и все покорно склонили голову под его властью. А затем… затем пришли наши дни, над головами ни в чем не повинных людей стали взрываться бомбы и снаряды, люди начали охотиться за людьми. Это часто называлось справедливостью и цивилизацией. А по-моему, это закат цивилизации. А тут еще этот блестящий научный опыт!
