— О детишках скучаешь?

От радости, что к нему обратились, Энти постарался приободриться и через силу улыбнулся. Энти был мелкий торговец. Мелкая торговля — это такое занятие, когда приходится хитрить и изворачиваться на все лады, иначе при нынешней системе мигом вылетишь в трубу. Семья большая, легко понять, как тяжко придется жене…

— Я ведь не один в таком положении… Все в порядке, не беспокойтесь, господин ефрейтор!

Выражение его лица, явно противоречившее этому заявлению, вновь напомнило Кадзи об Охаре.

— А что, граница — это уже совсем близко от неприятеля? — спросил молодой солдат, тоже 2-го разряда. «Тэрада» — значилось на пришитом к кителю лоскуте.

— От неприятеля?.. — Кадзи невольно переспросил, так неожиданно прозвучал этот вопрос. — Близко!

— Значит, это действительно наш последний рубеж? — Молодые глаза Тэрады засветились восторгом. — Вот здорово! Теперь и я перед отцом в грязь лицом не ударю!

— А что отец?

— Военный. Майор! — в голосе звучала гордость.

Кадзи вспомнил майора Усидзиму, потерявшего голову от двух выстрелов, и с трудом подавил усмешку.

— А господин ефрейтор бывал в боях?

— Нет.

— Нет?! Разве без боевого опыта можно стать инструктором? Отец говорил мне…

Вопрос был задан наивно, но почему-то задел Кадзи.

— Отец? Ну, твой отец, возможно, и не назначил бы меня инструктором. — Он смерил юношу неприязненным взглядом. — Я собираюсь обучать вас не тому, как вести бой, а как уцелеть в бою!

Тэрада замолчал. Из задних рядов долетел чей-то звонкий, высокий голос. Молодой парень спрашивал:

— А фотографии иметь можно?

— «Можно» — не военное слово, Кадзи улыбнулся. — Что за фотография?

— Женщины.

— Отчего же, разрешается.

— Ага, вот видишь! — сказал тот, обращаясь к соседу.

— Не о том речь, — мягко, как будто заискивающе, откликнулся сосед. — У него фотография голой женщины, господин ефрейтор. В одном купальном костюме, больше ничего на ней нет.

Кадзи приподнял брови. Женщина в купальном костюме — каким параграфом устава это запрещено?

— Это что же у тебя, вместо амулета?

— Да вроде бы…

— На проверке не пропустят. Если уж нипочем не хочешь расстаться, зашей в трусы, что ли!

Солдаты покатились со смеху. «А ефрейтор толковый малый!» — слышалось в этом смехе. В нем чувствовалось одобрение. Настроение у солдат, кажется, неплохое. Но успокаиваться нельзя. Приучать к мягкому обращению тоже нельзя, иначе потом им же придется несладко.

Кадзи сказал уже другим тоном:

— Предупреждаю, к старослужащим солдатам обращаться, как положено в армии. Гражданские словечки вроде «хорошо», «ладно», «можно» в армии не годятся. Если кто по неосторожности обмолвится, тотчас получит такую затрещину, что в глазах потемнеет. Ясно?

23

Пятьдесят шесть новичков, то и дело нарушающих заведенный в казарме порядок, доставляли немало хлопот. Заботам конца не было Все нужно было решать быстро, на месте. Собранный, подтянутый, Кадзи носился по расположению с утра до вечера, поучая, заступаясь, выгораживая…

Долговязый Коидзуми, в общем не отличавшийся рассеянностью, зазевался на обратном пути из уборной. Для новобранца, которого муштруют с утра до вечера, несколько десятков метров от двери казармы до уборной — единственный маршрут, которым он может следовать один…

Коидзуми до последней минуты надеялся, что акционерное общество по производству синтетического горючего, в котором он служил, примет меры, чтобы избавить его от армии. Ведь он был нужен на производстве! Он продолжал надеяться на отсрочку даже по дороге сюда, даже когда шагал в Циньюньтай. Всего два года назад он получил диплом инженера, только-только стал по-настоящему понимать производство. Освобожденный от срочной службы по состоянию здоровья, он с жаром принялся за работу. Дирекция, несомненно, добьется, чтобы его, специалиста, вернули обратно. Просто задержалось оформление бумаг, и только. Еще день-другой — и они будут здесь…

На обратном пути из уборной ему повстречался ефрейтор. Коидзуми приветствовал его, как положено. Тому было лет тридцать пять. Грузный, тихий с виду человек. Протянув руку к груди замершего по стойке «смирно» новобранца, он ни слова не говоря оторвал у него с кителя пуговицу. Потом, сунув Коидзуми под нос эту пуговицу, сказал с усмешкой:

— Рано еще ходить расстегнувшись…

Коидзуми твердо помнил, что аккуратно застегнул китель. Ефрейтор Кадзи специально предупреждал об этом, и Коидзуми хорошо помнил его слова. Видно, одна петля была слабая, вот пуговица и выскользнула… Обмундирование новобранцам выдали старое, третьего срока, петли обтрепались и потеряли форму. Застегнешь китель самым тщательным образом, а пуговицы от малейшего движения сами выскальзывают из петель.

— Вашему брату сколько ни толкуй, ни черта не действует, — сказал ефрейтор. — Пока не проучишь, за ум не возьметесь! Беру пуговицу на хранение. Придешь потом ко мне в казарму, получишь!

И ушел.

Коидзуми дождался, пока тот пойдет обратно.

— Больше не повторится, господин ефрейтор! Сделайте милость, отдайте пуговицу!

— Нет, не отдам, и не проси. Сперва продумай все хорошенечко, а потом уж приходи ко мне!

Пуговица дешевая, жестяная, их полным-полно в пошивочной и на складе, но у солдата она одна-единственная. И даже если б имелась запасная, пришьешь — только ухудшишь дело, велено «продумать» и прийти за той самой…

«Не дорожишь пуговицей, пожалованной государем императором! Количество пуговиц на твоем кителе, скотина, установлено приказом его величества!» — так в свое время кричали и ему, солдату пятого года службы, сопровождая брань зуботычинами, от которых звенело в ушах. Так он кричал теперь сам. Нет такого солдата, который не прошел бы через это. Значит, и новобранцам положено испытать то же. «Будды» и «боги» скучали

Приунывший Коидзуми пришел к Кадзи в полной растерянности.

— Сама расстегнулась, господин ефрейтор. Петли такие… — с досадой объяснял он.

— Не у тебя одного, — пожал плечами Кадзи. — Вон у коротышки Мимуры ботинки на три номера больше, чем надо, В армии, брат, не одежду подгоняют по человеку, а человека — по одежде. Почему? Кто его знает… — Кадзи было обидно, что у старослужащих, у этого вот ефрейтора, на которого нарвался Коидзуми, он и сам не имеет права голоса. Будь он с ними на равной ноге, разве б они посмели бесчинствовать? — Придется тебе самому починить петли. И как выкроить для этого время, тоже придумай сам, — сказал Кадзи. — Пойдешь в отделение к старослужащим за этой пуговицей — не робей. Бить будут, это точно, — к оплеухам привыкай.

В растерянном взгляде Коидзуми мелькнуло разочарование. Он надеялся, что Кадзи выручит его.

— Ступай, — холодно приказал Кадзи.

«И не втягивай меня в новый конфликт из-за какой-то пуговицы, — говорил его взгляд. — Старослужащие только того и ждут, чтобы я за тебя вступился. Я для них более желанный объект, чем ты. Жаль мне тебя, да ничего не поделаешь».

Когда тот, зажимая рукой разбитую в кровь губу, вернулся в казарму, остальные уже заканчивали чистку винтовок.

— Ну как? — обеспокоенно спросил коротышка Мимура, бывший портной.

— Ничего!

Коидзуми подошел к Кадзи и доложил: ему сказали, что болван, заработавший нахлобучку в чужом отделении, марает честь и своей казармы и потому ему причитается еще одна зуботычина, уже от непосредственного начальника.

Он молча стоял перед Кадзи, и хотя на лице его была написана готовность получить эту зуботычину, щека непроизвольно дергалась.

— Впредь будь поосторожней, Коидзуми! — понизив голос, сказал Кадзи. — Бывает, что и не хочется бить, а приходится! — Он повернулся к Мимуре, следившему за ними тревожным взглядом: — Мимура, не сочти за труд, проверь у всех петли. А кому Мимура починит китель или там еще что, тот пусть выполнит за него какую-нибудь другую работу! — объявил он остальным.