Лакская поэтесса и писательница Миясат Нажмудтиновна Шурпаева, уроженка старинного и известного селения Кази-Кумух, начала литературную деятельность еще в школьные годы, первые стихи опубликовала будучи ученицей десятого класса. Когда она училась в Дагестанском государственном университете, нередко в альманахе “Дусшиву” (“Дружба”) и в журнале “Зунттал хъами” (“Горянка”) появлялись ее стихи. Впоследствии она их издала отдельной книжкой. Но подлинное свое место в литературе она нашла, когда опубликовала книгу документально-художественных рассказов “Годекан отцов” (1980 г.) на лакском языке. Книга моментально исчезла с прилавков, получила довольно широкий отклик читателей и критики.

В своих рассказах Миясат Нажмудтиновна как бы ощутила твердую почву под ногами. Речь ее зазвучала уверенно, убедительно, она нашла свою тему, своего героя, тональность повествования. М. Шурпаева избрала весьма популярный на Востоке жанр устного рассказа, позволяющий свободно распоряжаться жизненным материалом, вступить в доверительные отношения с читателем.

Пожалуй, до Миясат Нажмудтиновны никто из литераторов Дагестана всерьез не обратил внимания на золотые россыпи народной памяти. Конечно, фольклор собирали у нас не только профессионалы, но и многие писатели. Более того, писатели нещадно эксплуатируют устное народное творчество, обрабатывая его и включая в свои произведения. В данном случае речь идет о другом – о судьбах людей, реальных лиц, порой весьма крупных исторических деятелей, о которых наши велеречивые и многословные писатели не писали, а если писали, то напускали такой романтический туман, что читатель ему не верил.

В рассказах М. Шурпаевой действуют не вымышленные, а реальные герои. Это главная особенность их. Шурпаева сумела найти такой ключ к раскрытию их судеб и внутреннего мира, что рассказы читаются с неослабевающим интересом. Автор очень часто доверяет повествование человеку, который был свидетелем тех или иных событий, либо был наслышан о них. Нередко она приводит беседы своей бабушки, мастера устного слова. Эта форма подачи материала нередко приводит к экспансии фольклорной поэтики. Как и в народной сказке, в рассказах Шурпаевой действуют исключительно красивые, благородные, умные и находчивые герои.

Следует отметить, что автор не всегда довольствуется услышанным, она опирается и на письменные источники, документы, архивные материалы, но от этого они не перестают быть устными рассказами, от которых нельзя требовать полноты материала и непременной достоверности во всех деталях. Устные рассказы могут быть и достоверными, и достаточно мифологизированными. Попробуй проверь рассказчика!

Не претендуя на истину в последней инстанции, М. Шурпаева повествует о людях, на долю которых выпала необычная судьба. В книге несколько пластов истории лакского народа. Один из ее пластов составляют исторические рассказы, в которых впервые повествуется о деятелях средневековой эпохи. К примеру, в одном из рассказов выступает легендарный Сурхай-хан I, о котором имеется обширная, но по ряду причин недоступном для широкого читателя литература. Поэтому рассказ о нем в книге М.Шурпаевой вносит свою лепту в раскрытие одной из ярких страниц нашего народа. То же самое можно сказать о рассказе о наставнике имама Шамиля Джамалутдине из Кумуха. О шейхе также написано немало. Так, в рукописи арабиста Гасанилау Гимринского “Ключи от утвердившегося газавата”, в которой дается биография первого имама Дагестана Гази-Магомеда, приводятся те же факты ясновидения шейха Джамалудтина, что и в рассказе М. Шурпаевой. Если раньше мы подходили к рассказам о подобных чудесах с недоверием, рассматривая их как легенды, призванные укрепить авторитет веры, то в наш век экстрасенсов мы как-то иначе переосмысляем их, с большим доверием относимся к ним.

По-новому предстает жизнь казикумухских феодалов в рассказах Шурпаевой. Мы привыкли к изображению их как эксплуататоров и насильников, и сознательно обходили другие стороны их жизни.

А в ней все переплетено: жестокость и милосердие, благородство и низость…

Трогательны рассказы о горянках, о любви и влюбленных, о талантливых и стойких лакских женщинах. Верность любви, твердость и благородство проявляют дочь шейхи Джамалутдина Шуанат, Уммукусюм Калияева, Балахалун, Саду Тутунова и другие. Сродни подвигу декабристок благородный поступок Патимат Рашкуевой и Муминат из Караши, последовавших за мужьями в Сибирь.

Особый пласт составляют рассказы, в которых воссозданы судьбы М.Чаринова, Ш. Рашкуева, А. Амирова, братьев Сеид-Гусейновых, репрессированных в 30-е годы. У читателя невольно сжимается сердце, когда он читает страницы о произволе и беззаконии тех трудных лет.

Книга написана живым разговорным языком (к сожалению, не всегда перевод адекватен оригиналу). В ней использованы не только народные изречения, но и приметы горского быта, этнографические детали. В результате рассказы превращаются в своего рода школу по изучению жизни и быта прошлых лет.

Не сомневаюсь в том, что читатель с большой пользой для себя прочитает рассказы Миясат Шурпаевой, узнает много нового о прошлом своего народа.

Сулейман Ахмедов.

Доктор исторических наук, профессор.

В 1947 году к Правительству СССР обратился шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви с просьбой найти близких родственников погибшего его везира Серажутдина Гаджи-заде из Дагестана, которые по завещанию являются наследниками части его состояния. Поиски привели в маленькое селение Муккур Лакского района. Из близких родственников погибшего везира тогда была жива только одна сестра Хадижат. Она и была признана наследницей миллионного состояния золотом, но была предупреждена органами СССР, что наследство будет выплачено ей постепенно и бумажными деньгами. Так Хадижат много лет подряд получала по тысяче рублей в месяц.

Серажутдин Гаджиев родился в 1890 году в селении Муккур Кази-кумухского округа. Как и все мужчины по линии отца, он стал ювелиром и работал в городе Баталпашинск (Черкесск), где его дядя Магомед имел свой дом и ювелирную мастерскую. Вместе со своим двоюродным братом Эфенди он окончил гимназию в этом же городе на русском и французском языках. В свое время сам Эфенди Магомедович рассказал мне о своем необычайно талантливом брате Серажутдине, который уже в 17 лет стал самым искусным мастером гравировки, умел изображать на драгоценных камнях ювелирных изделий портреты заказчиков.

Как-то Серажутдин увидел в продаже чертежи самолета братьев Райт из Америки и решил по этим чертежам сконструировать самолет. Работал он упорно и кропотливо несколько месяцев и в один из летних дней объявил всем горожанам, что он будет демонстрировать полет своего аэроплана. На окраину города Баталпашинска вышло много народу. Серажутдин поднял самолет в воздух, сделал в небе один круг и посадил его благополучно. Полет длился не более минуты, но вызвал много шума, и изумление в толпе. Люди стали молиться прямо на поляне. Православный священник Баталпашинска объявил Серажутдина еретиком, которого следует немедленно сжечь на костре. За ним погнались фанатики. Серажутдин чудом спасся, проникнув в дом друга своего дяди, казачьего атамана, и ночью тайком покинул город. Случилось это в 1908 году. Серажутдин приехал в Баку и стал работать в ювелирной мастерской братьев Рашкуевых. В наши дни у Бук-Магомеда Рашкуева хранится фотография, где девятнадцатилетний Серажутдин снялся с его отцом Г.М. Рашкуевым и ювелирами-земляками, работавшими в 1909 году в городе Баку. В 1910 году Серажутдин участвовал в выставке ювелирных изделий в Санкт-Петербурге и был награжден личным клеймом Фаберже. Покойный Дауд Кажлаев, будучи директором Дагестанского объединенного краеведческого музея, в 1970-х годах побывал в Эрмитаже и в списках ювелиров, награжденных личным клеймом Фаберже, обнаружил имя нашего земляка Серажутдина Гаджиева и опубликовал это в газете “Дагестанская правда”.