Солдатские сердца сжимались от боли: что станется с домом Пушкина? Как спасти его? Говорили в те дни только о Пушкине. Читали его стихи, вспоминали написанное о нем. Казалось, что сам поэт находится в фашистском плену и его необходимо освободить во что бы то ни стало!
В один из апрельских дней мы несколько часов подряд под проливным дождем «толкали» снаряды вперед и только с наступлением темноты, усталые и промокшие до костей, разошлись по своим землянкам и блиндажам. В одной землянке с нами жил командир взвода лейтенант Евгений Сенин; он прибыл к нам год назад, после окончания училища. Среднего роста, белокурый, с застенчивыми голубыми глазами, лейтенант первое время чувствовал себя скованно, может, потому, что ему достался наш взвод, укомплектованный пожилыми солдатами, призванными в начале войны из запаса. Взвод так и прозвали «стариковским», хотя самому старшему из нас было всего сорок лет. Но любой из нас годился взводному в отцы.
Лейтенант быстро освоился и гордился своими стариками: они, мол, не подведут! Храбрый по натуре, взводный мог пуститься в неоправданный риск, и тогда мы сдерживали его, ограждали от опасности. Командиры соседних взводов завидовали ему, зная, какую трогательную заботу мы проявляем о нем: подсовывали ему котелок с супом погуще, неведомого где и как добывали в походе кружку горячего чая, находили на замену сухие портянки, а в трудный момент согревали добрым словом. На войне это имело особую цену. А взводный, в свою очередь, заботился о том, чтобы никто из нас не остался голоден, сочувствовал нашему горю, приходившему во взвод почти с каждой почтой. У одного в оккупации умерла жена, у другого погиб на фронте сын… Мало ли тяжких невзгод приносил каждый день войны?!
«Кончится война, — говорил лейтенант, — соберемся у моей мамы под Полтавой, в Решетиловке. Она умеет такие вареники готовить, каких ни в одном ресторане мира вам не подадут. Запеченные в макитре, а сверху залитые свежей сметаной…»
Как только лейтенант прибыл во взвод, мы заметили в его полевой сумке толстую тетрадь в зеленом переплете. Сначала думали, что это конспекты из училища, но вскоре все прояснилось: лейтенант записывал туда свои стихи. Он их никому не показывал, да мы не очень просили, — кто в таком возрасте не пишет их?
В тот день наш Женя, — так любовно звали мы между собой своего командира, — работал вместе с нами на доставке снарядов; в землянку он возвратился позже всех, когда там уже было тепло и немножко дымно от железной печурки, пристроенной в углу.
Снимая мокрую шинель, лейтенант по-детски улыбнулся:
— Спасибо вам, старики, за сегодняшнюю работу. Нашему взводу командир полка объявил благодарность.
Наводчик сержант Церковный подкладывал дрова в печку, прервал свою работу, повернулся лицом к лейтенанту, спросил:
— А случайно не знаете, где можно обмейять благодарность на сто граммов? Вот бы сейчас они пригодились!
Ребята рассмеялись.
— Придет время — будет и сто граммов, — парировал лейтенант. — Потерпеть малость надо.
— Когда это будет — под Полтавой, в Решетиловке! Да и под вареники водка не пойдет, товарищ лейтенант, — не унимался Церковный.
— На Полтавщине и огурчики имеются, — ответил Сенин.
— Это уже другой разговор. Скажите, товарищ лейтенант, скоро мы уже трахнем по фрицу? Снаряды есть, а мы молчим, как завороженные.
— Молчали и будем молчать, товарищ Церковный. Всей артиллерии дан краткосрочный отпуск. Разве подымется у кого-либо рука послать снаряд в такую святыню? Перед нами пушкинские места…
Лица солдат посуровели. Все замолчали, а лейтенант продолжал:
— Шутка ли, дом Пушкина — а рядом домик его няни, той самой Арины Родионовны, которая рассказывала своему воспитаннику сказки. Он посвятил ей такие строки:
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
— А вчера разведчики доложили, что в окнах дома Пушкина установлены пулеметы… Это ужасно! Сколько раз я мечтал побывать в этих местах… И вот теперь… Я попросил наших ребят сфотографировать дом поэта. Не знаю, удастся ли?
Лейтенант, наверно, еще бы говорил, он даже достал тетрадь, видно, собирался читать свои стихи, но в это время в землянку ворвался комсорг полка младший лейтенант Величко. Маленький, щупленький, Величко напоминал взрослого ребенка и, чтобы казаться старше, завел себе усы, вместо которых рос какой-то редкий пушок. Величко частенько разглаживал его пальцами, подчеркивая этим, что как-никак он уже не юноша. Еще с порога, радостно потирая руки, Величко сказал:
— Женя, я принес тебе подарок. Угадай что?
— Может, жареного петуха? — улыбнулся лейтенант.
Петух был на батарее героем всех шуток. Однажды в перелеске солдаты подобрали истощенного петуха, подкормили его. Он прижился и чувствовал себя «своим» на батарее. Радуя солдатские сердца, он весело извещал о рассветах. Но как-то днем, на наших глазах, его подкараулила лиса и унесла, оставив нам на память лишь несколько перышек.
— Ни за что не угадаешь! Такое тебе и во сне не снилось.
— Давай выкладывай, не томи, — не терпелось взводному.
— Будешь торопить, то я еще подумаю, дарить тебе или нет.
— Ладно… До твоего прихода мы здесь говорили о Пушкине…
Величко не дал ему закончить мысль, выпалил:
— Вот удивил! Сейчас, мой дорогой, везде об этом только и речь, а в соседнем дивизионе даже устроили соревнование, кто знает больше его стихов.
— Даже так? — удивленно поднял брови Сенин. — Не стану спорить, но думаю, что лучше меня никто не знает Пушкина. Во всяком случае, в нашем дивизионе…
— Это для меня открытие. До сих пор я считал тебя, Женя, скромным, а ты оказывается, вот какой! Откуда это у тебя?
— От любви к поэту, — спокойно ответил лейтенант.
Когда-то в школе Величко выучил наизусть стихотворение Пушкина «Деревня», это было единственное стихотворение, которое он знал. И вот теперь решил проверить своего друга.
— Даже стихотворение «Деревня» знаешь? — спросил он.
— Этого что-то не припомню, — слукавил Сенин, и этого было достаточно, чтобы его друг залился смехом. Нам стало жаль лейтенанта, но когда Величко замолк, случилось неожиданное. Наш лейтенант поднялся, расправил гимнастерку, чуть запрокинул вверх голову и начал читать:
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Сенин читал приподнято, а последние слова «и над отечеством свободы просвещенной взойдет ли наконец прекрасная заря?» продекламировал выразительно, как настоящий артист.
— Написал это стихотворение Александр Сергеевич здесь, в Михайловском, в 1819 году, когда страной правил «воспитанный под барабаном» Александр I.
Мы слушали лейтенанта и радовались за него, за то, что он так хорошо знает Пушкина. Когда он закончил, раздались аплодисменты.
— Сдаюсь! — поднял руки Величко. — Теперь я убедился, что подарок, который я тебе принес, ты вполне заслужил.
Он раскрыл планшетку, достал оттуда фотографию.
— Любуйся!
Сенин взял фотографию, внимательно рассмотрел ее и радостно сказал:
— Вот это подарок! Молодцы разведчики, все-таки сумели сфотографировать. Дай я тебя обниму…
— Моей заслуги здесь нет. Надо благодарить майора Гордеева. Это его разведчики сработали прямо под носом у гитлеровцев.
Фотография с домом Пушкина пошла по рукам. Неизвестно, каким образом, но солдаты из соседних землянок тоже узнали о ней, и через несколько минут в нашей землянке, как говорят, уже негде было яблоку упасть. Говорили только о Пушкине, рассказывали о нем были и небыли. Больше всех говорил лейтенант, потом он достал заветную тетрадь и впервые прочитал свои стихотворения. Одно из них было посвящено Пушкину.
