— Быстрее все собирай! — крикнул мне Никита. — Я пойду маму отвлеку!

Я собрала его вещи и зашла в дом.

В холле стояла моя подруга и отчитывала сына. Оказывается, он приехал на сорок пять минут позже и теперь опаздывает на английский.

— Я портфель искал… — оправдывается Никита, — его девки спрятали.

— Не девки, а девочки! — кричала Вероника.

— Ну, девочки… — Он поспешил на кухню, к накрытому столу.

— У тебя сегодня все семейство ищет кто портфель, кто дипломат, — заметила я.

— Ужас. — Вероника театрально закатила глаза. — Уроды.

Мы с ней закрылись в кабинете, чтобы не участвовать в бурлении домашней жизни.

— Ужас, — опять произнесла Вероника, задвигая шторы.

— Что будешь делать? — Я дала начало конструктивному диалогу.

— Не знаю. — Она села в кресло и уставилась на свои тапочки.

— Выгонишь?

— Выгоню. Все. Надоело. Пусть все забирает, ничего не надо.

Это я слышала примерно раз в три месяца.

По той же причине и с той же интонацией.

Они жили вместе уже пятнадцать лет.

Она любила его, и он об этом знал.

— Он вообще-то любит тебя… — сказала я.

— Ничего не надо. Ни любви, ничего. — Она все-таки начала плакать. — Когда ночью не знаешь: где он? С кем он? Когда это все закончится?

Я гладила ее по голове и говорила одну банальность за другой.

— Он ведь не отпустит меня, — всхлипывала Вероника, — детей заберет. Все заберет…

— Потому что любит тебя. И ты его… Ведь уже сколько раз прощала?

— Все. Надоело!

Она рыдала в голос, не заботясь о том, что могут услышать в доме.

Мои глаза с готовностью стали мокрыми.

Конструктивного диалога не получилось.

— И что еще за дипломат белый? — не могла успокоиться Вероника. — Что за лыжный свитер? Зачем? Ведь специально позвонил в шесть утра, зная, что только домработка может взять трубку… Может, он собрался куда?

— Ага. В горы, на лыжах. С белым дипломатом. Который до этого припрятал в котельной. А его похитили, — там была схема черных трасс… Вероника, бред!

На столе зазвонил телефон.

Я посмотрела на заплаканную подругу, та покачала головой.

— Не зови меня. Послушай.

Звонила ее старшая дочь. Просила передать маме, что все нормально, она во «Фрайдисе». Я передала.

— Представляешь, — Вероника громко сморкалась, — этот ее Митя, ну, с которым она встречается, сын депутата, устроился по субботам и воскресеньям работать во «Фрайдис» официантом.

— Да ты что? — Я развеселилась.

— Да, и теперь моя там постоянно околачивается, делает им план.

— А где его охрана?

— Не знаю, — Вероника задумалась. — Наверное, охраняет «Фрайдис».

— Интересно, зачем ему это нужно?

Все-таки не каждый день дети депутатов работают во «Фрайдисе».

— А может, он себе голоса зарабатывает? — предположила Вероника.

— Не знаю. Если эта история станет широко известна — то да.

— Хочешь чаю?

— Давай.

Вероника приоткрыла дверь, крикнула в образовавшуюся щель:

— Олечка! Принеси нам чай! — захлопнула ее обратно и сразу вернулась в свое кресло, забравшись туда с ногами.

— Не хочешь позвонить ему? — спросила я.

— Нет, не буду. Я маме позвонила. На всякий случай пусть приедет. Мало ли что там у него с дипломатами… Может, совсем крышу снесло… А у меня дети.

— Правильно.

— Он же драться начинает. Как только я говорю, что уйду от него…

— Может, охрану взять?

Вероника задумалась.

Я представила себе, как Игорь после трехдневного отсутствия, сонный, усталый и голодный, возвращается в собственный дом, чтобы забрать из котельной белый дипломат и лыжный свитер, а вместо этого видит везде бритоголовых молодчиков с автоматами наперевес. Точно подумает, что крыша поехала.

Я описала эту картину Веронике.

— Ага. Он спрашивает: «Кто это такие?» А я говорю: «Где? Никого нет, мы одни». Он подбегает к ним, дергает их за усы, а они молчат. А я спрашиваю: «Дорогой, что это ты делаешь?» А когда он наконец засыпает, мы отправляем всех домой. Наутро он думает, что у него была белая горячка, и бросает пить, курить и нюхать.

— Здорово.

Зашла домработница с плетеным подносом. Налила в чашки чай. Спросила, не хотим ли мы есть. У нее готова запеканка. Мы не хотели.

Забежал Никита. Поцеловал маму, отправляясь на английский, помахал мне рукой. У двери обернулся.

— Мам, купишь мне принтер на Новый год?

— Принтер? Зачем тебе?

— Ну, компьютер у меня есть, все есть, а принтера нет. Цветного.

— Не куплю. Ты знаешь, сколько он стоит? Да и не нужен он тебе.

— Ну и ладно, — Никита абсолютно не расстроился, — я Деду Морозу закажу.

Мы дождались, когда за ним захлопнется дверь, и рассмеялись.

— Папа приехал! — Радостный Никитин голос из глубины дома.

— О, Дед Мороз собственной персоной. — В голосе Вероники слышалось плохо скрытое облегчение.

Я вышла через веранду и уехала.

В среду, парясь в турецкой бане и обмазываясь всевозможными кремами и масками, мы обсуждали Ленин роман.

Ему было тридцать семь лет, разведен, красив, без вредных привычек, которые бросались бы в глаза: вроде не наркоман, не извращенец, не гомосексуалист, не педофил; дарил цветы; не импотент; спрашивал про здоровье мамы; проститутки в ночных клубах не здоровались с ним; починил Лене машину; с утра не пил; дал сразу прямой мобильный, без всяких секретарш; зажигалками Dupont не пользовался; ботинки чистил; очки от Картье не носил; с продавщицами не заигрывал. Лена влюбилась.

Он занимался мебельным бизнесом.

Лена побывала в его магазинах и, будучи воспитанной девушкой, расхвалила качество и дизайн мебели, которую он продавал.

Он предложил Лене сменить обстановку в ее доме, выбрав у него в магазинах все, что ей нравится.

Сейчас мы решали, стоит ли ей принять это предложение, и если да, то в каких размерах.

Нас было трое: я, Лена и Катя.

— Вообще, конечно, у меня все уже старое, — размышляла Лена, — еще муж покупал. Десять лет назад. Надоело ужасно.

— Ну и отлично! — Я считала, что надо брать.

— Но мы всего месяц встречаемся… — Лена боялась испортить впечатление о себе.

— Ну и что? Хочешь, я поеду с тобой выбирать? — Кате хотелось с ним познакомиться.

— Нет. — Лена не собиралась рисковать ухажером.

— Что у тебя? Гостиная, кухню обязательно… — прикидывала я.

— Кухнями он не торгует, — перебила Лена.

— Жалко. Кухня — самое дорогое.

— Да у него там достаточно дорогого! — обнадежила Катя.

— Ну вот. — Я загибала пальцы. — Гостиная, холл, твоя спальня, гостевая…

— Я хочу сделать гостевую в китайском стиле, — уточнила Лена капризно.

— Пожалуйста, — я пожала плечами, — хоть в индийском.

Лена скинула простыню и пошла в парилку.

— Кому массаж? — бодро спросила Галя.

— Мне мыльный! — Я легла на массажный стол.

— Не знаю, чего она? — Катя зашла в парилку вслед за подругой. — Я бы еще и вазочки с ковриками прихватила.

Галя водила по моему телу губкой, и она была такая мягкая, словно вся состояла из мыльных пузырей. Я растворилась в блаженстве и не сразу заметила, что приехала Вероника.

Она улеглась в шезлонг прямо в джинсах и солнцезащитных очках и засунула в рот сигарету. Я молчала, удивленно на нее глядя.

Наконец я не выдержала:

— Ты что такая загадочная?

Распахнулась стеклянная дверь парилки, выпуская пар с ароматом бергамотового масла, и блестящие от пота девочки бросились в холодную купель.

— Не вздумай курить! — крикнула Лена между нырками.

— День здоровья! — провозгласила Катя, жадно хватая воздух.

— Что ты не раздеваешься? — подошла я к Веронике. — Тебе в очках не темно?

У нее был синяк. Отвратительный фиолетовый кровоподтек под левым глазом.

Лена подбежала к нам, на ходу вытираясь.

— Игорь? — насупилась Катя.

Слезы катились по щекам Вероники, словно где-то сломался кран. Она не моргала, не размазывала их рукой по лицу, она не обращала на них внимания, словно слезы были сами по себе, а Вероника — сама по себе.