— Наташа где? — не отвечая, спросила Тая.

— Ах, да разве я знаю?! Впрочем, она там на кухне сидит, с этим чудаком, я и забыла…

— Каким еще чудаком?

Но Любовь Ивановна уже не слушала. В зеркале над диваном она рассмотрела какое-то пятнышко у себя над бровью и теперь сосредоточенно изучала его.

Тая спустилась в кухню. Там возле самодельного верстака, на котором по-старинному, поджав ноги, сидел старик Зац, устроился страшно знакомый человек.

— Вениамин Алексеевич! — вскрикнула Тая.

Он живо обернулся. Из-за его плеча выглянула и Наташа. Слава тоже был тут.

— Вот и последняя! — с удовольствием заявил Вениамин Алексеевич, — Теперь все собрались, и можно показать, что я вам привез…

Он подвинул плетеную ивовую корзину и начал вынимать оттуда плотные грозди мороженой рябины. От нее потянуло лесной горечью и палым листом.

Тая смотрела на него и не узнавала — словно и тот человек и не тот… Ватник на нем новый, чистый, и валенки на ногах аккуратно заштопаны.

— Где же вы теперь живете? Неужели все там же? — не выдержала она.

— Нет… — Он чуть заметно улыбнулся. — Я в колхозе работаю счетоводом, там же, в Кузьминках, и живу. То все в прошлом… все. А хорошо, что вы встретились мне тогда! Только знаете, — он хитро, искоса посмотрел на всех, — суп-то мы, помните, варили? Так вот я потом посмотрел в котелок утром, а там червей!.. То-то, думаю, такой наваристый вышел…

— Ой, не говорите про них! — ахнула Наташа. — Неужели мы их съели?!

— Да, выходит, так… Но это ничего, они не ядовитые…

Он и говорил теперь иначе — проще, спокойнее, без непонятных слов, но Тае он нравился от этого еще больше.

Рябина пошла по рукам. Хватило всем, даже еще отсутствующим Зацам оставили.

— Я ведь сначала к вам наверх поднялся, — рассказывал Вениамин Алексеевич, — но вижу, там шумно ж что-то не то, а тут Наташу встретил, и мы пошли сюда. Правильно, по-моему, сделали…

Крупные мохнатые снежинки повисли в воздухе и никак не решаются упасть на землю. Их белизна режет глаза.

Остановившись напротив окон Славки, Тая по-мальчишечьи свистнула в два пальца. За двойными стеклами мелькнуло Славкино лицо. Пальцами он показал рожки — значит, сейчас выйдет.

В темном парадном пахло кухней, котиками и ношеным тряпьем.

Слава, прихрамывая, сбежал с лестницы.

— Ну так как же, пойдем завтра с концертом? Починил баян? — спросила Тая.

— Нет… Нечего там чинить — рухлядь.

— Так что делать-то будем?

— Не знаю… Отец ни за что не купит нового. «Если бы ты еще на вечеринках играл, говорит, другое дело, а так никакой выгоды». Ему бы все только выгода! — Слава далеко в снег зашвырнул обломок лыжной палки — вертел по привычке в руках.

Тая посмотрела на дом, на крышу, пригнувшуюся от тяжести снега, точно бы никогда ничего этого и не видала.

— А если мы сами купим?

— Как это — мы?!

— А так… Будем платочки-марочки продавать! Их знаешь как берут? Вечерами делать, а по воскресеньям продавать. Накопим денег — и купим. Что, не веришь? Ну, не скоро, конечно, а все равно выйдет по-нашему. И мы — сами!

— Так ведь я-то делать ничего не умею. Что я — вязать выучусь? — все еще недоверчиво посмотрел Слава.

Тая улыбнулась, щедро махнула рукой.

— А мы и без тебя обойдемся! Я девочек в классе уговорю — помогут. Вот увидишь, мы быстро все сделаем! Если каждый раз выносить по сотне, то… — Тая беззвучно зашевелила губами, подсчитывая, сколько же понадобится времени на всю затею. Наверное, получалось много, но это ее уже не смущало.

Комнату опутали нитки. Линючие, самые дешевые, невыносимых цветов — бирюзовые и ослепительно розовые. Они попадались везде, даже в супе. Нитки почему-то невзлюбили Наташу, вот и лезли куда только могли. Но Тая не сердилась.

Сама она умудрялась обвязывать платочки и одновременно читать книгу — руки сами делали свое дело. Наташа только завистливо вздыхала. Она и в один-то ряд едва успевала обвязать платочек, а у Таи нитки превращались в замысловатое кружево, да еще и надпись вышита: «Жду, дорожу!» Или: «Привет фронту!» Или с именем…

Если взять какое-нибудь простое имя, всегда найдется тот, кому оно подойдет, и такие платочки брали особенно охотно. Тая это знала.

Вязали под партами и на скучных уроках.

Тая и Алю уговорила помогать, хотя толку от нее было мало. Нитки тоже невзлюбили ее и вечно цеплялись за что попало. Но ведь Аля всегда так хорошо выступала в концертах, как обойтись без нее!

Наташа не решалась вязать на уроках, а Але хоть бы что, она точно дразнила судьбу. И дождалась.

— Травушкина, к доске! — громко сказала учительница, — Расскажи нам…

Аля никак не ожидала, что ее сегодня спросят. Она вскочила, даже еще не зная, что бы такое придумать и отказаться отвечать. Сунула в карман недовязанный платочек и медленно пошла к доске. За ней потянулась яркая розовая нитка, клубок весело разматывался под партой.

В классе засмеялись.

Аля швырнула платочек Наташе на парту, даже не глядя на удивленную учительницу:

— На, возьми свои тряпки! И не буду я с вами, очень нужно! Мне… мне, может, без вас интереснее!

— Травушкина, Иванова, выйдите из класса! — последовал немедленный приказ.

За дверью Аля, не оборачиваясь, побежала вниз, к раздевалке.

— Постой, куда ты? — крикнула ей вслед Наташа. Внизу хлопнула дверь. Все стихло.

Вечером к Але пошли Тая и Слава, но не застали ее дома. Селима тоже нигде не было видно. Посовещавшись, решили в это воскресенье идти на толкучку — продать то, что успели сделать.

…Трое ребят нырнули в толпу. Оглушил разноголосый гомон, затолкали чужие локти… Непонятно откуда появилась Светланка. На голове модный цветной платочек, плечи пальто квадратные от ваты, сапожки на высоких, ломких каблуках — верх базарного шика… Бесстыжие глаза прищурены, горят как у кошки.

— А вот сахарин полусахарный! Самый лучший полусахарный сахарин!.. — звонко заливалась она. Увидев ребят, широко заулыбалась — Наших прибыло! Вы как, весь базар скупите или и нам что-нибудь оставите?

— Твое тебе и останется, не беспокойся! — отрезала Тая. — Краденого не берем.

Светка презрительно хмыкнула, но отошла, не стала связываться.

Тае показалось, что неподалеку мелькнула худая и быстрая фигура Селима, но, может быть, только показалось — уж очень много людей толклось на площади.

Наташа и Слава только старались не отставать от нее: сами они тут ничего не могли бы сделать.

— А вот счастье, счастье кому! Самое точное счастье!.. — пропел дребезжащий тенорок. Быстроглазый черный человек держал ящик с записками, а из-за пазухи у него выглядывала пегая морская свинка. Она вынимала билетики тем, кто хотел знать свою судьбу.

Щупая носильные вещи, встряхивая их как мешки, прошли две деревенские бабы в полушубках и белых передниках с кружевом поверх всего… Эти потихоньку и подешевле собирали приданое такой же, как они, рослой девке с сытыми, румяными щеками.

Марочки брали плохо. То ли много набралось других продавцов, то ли Тая не умела продавать… Выручка пока что едва окупила нитки.

— Может, к воротам пойдем? — предложил Слава и тут же увидел отца. Он тоже их заметил, прятаться не имело смысла.

Николай Семенович Смолкин на базаре словно стал выше ростом. Каракулевый новый полушубок нараспашку — пусть все видят, какого качества нежный, «с морозцем» каракуль подкладки. Шапка сдвинута на ухо. Орел! Хозяин базара.

Единственный глаз его начал медленно наливаться кровью.

— Это что еще за выставка?! Ты что тут делаешь? Отца позоришь?! — грохнул он на Славу. — Чтоб люди говорили — Смолкину сына кормить нечем?! Да я…

— Ничего ты ему не сделаешь! — вмешался другой, жесткий от внутренней силы голос. — На базаре ребятам не место, это точно, а в остальном…