Херефорд готов уже распрощаться, но тут Лемон вспоминает:

– Да, подождите, пожалуйста, секунду. Наш юридический представитель в Вашингтоне хочет обжаловать судебное решение по «Осе», просит нашего согласия на подачу апелляции. – Он описывает положение вещей. – Похоже, эта апелляция будет иметь вполне приличные шансы на успех.

Херефорд хмурится:

– Я подумаю и позвоню вам позже.

Экран потухает.

Назавтра, после весьма продуктивной первой половины рабочего дня и обеда с Дэном Хьюстоном – также прошедшего за обсуждением проблем «Шаровой молнии», – Деннис узнает от Рамоны, что шеф ждет его к себе для небольшого совещания. Макферсон ненавидит такие вот вызовы, когда бросай все и беги, но на этот раз он и сам хотел поговорить с Лемоном, а потому отправляется в административный корпус без обычного своего раздражения.

Лемон, как это у него принято, стоит у окна и созерцает океан. Сегодня в нем есть какая-то неловкость, даже потерянность. Не то чтобы это бросалось в глаза, но за последнее время Макферсон по необходимости стал экспертом в области еле заметных перемен непостоянного, как сердце красавицы, настроения своего начальника; садясь на согретый солнцем стул, он отчетливо ощущает в Лемоне нечто не совсем обычное, какое-то напряжение, выходящее за рамки всегдашней его маниакальной энергии.

Сперва разговор касается исключительно программы «Шаровая молния». Макферсону приходится выдержать настоящий допрос с пристрастием, даже офицеры из КВП были, пожалуй, менее въедливыми. Неслыханное дело, чтобы Лемон так подробно вникал в технические вопросы. Долго, наверное, готовился к этой беседе.

Но чего бы это, спрашивается, ради? Макферсон в полном недоумении.

– Короче говоря, – заключает наконец Лемон, – ваша великая идея фазированных решеток заводит нас далеко за пределы разгонного участка. Так что мы все равно не сможем выполнить условие технического задания – и это при том, что в первоначальном предложении, которое обеспечило нам получение программы, мы доказали, что можем выполнить эти условия, – во всяком случае, так считалось.

– Совершенно верно, – кивает Макферсон. – Это физически невозможно.

– Точнее говоря – невозможно для вас.

Макферсон пожимает плечами. Ему настолько обрыдло говорить с Лемоном, что нет ни сил, ни желания это скрывать.

– Тоже верно. Невозможно для меня. Я ведь не могу изменить законы физики. Не знаю, может, вы обладаете такими способностями. Но только если изменять физические законы посредством фальсифицированных экспериментов, это обязательно потом откликнется.

Глаза Лемона чуть сузились, – очень опасный признак.

– Вы хотите сказать, что Хьюстон фальсифицировал результаты первоначальных испытаний?

– Зачем вы меня спрашиваете, ведь мы только что просмотрели все данные. Я лично знаю это с того самого момента, как подключился к разработкам. Я не знаю и знать не хочу, что там было в действительности. То ли кто-то состряпал весьма зрелищное испытание с вполне реальными, но не относящимися к делу результатами – жульничество, которым сами ВВС занимаются многие уже годы, – то ли какой-то идиот искренне решил, что испытания доказали работоспособность системы в реальных условиях, – чего из них совсем не следовало.

Лемон медленно кивает; как ни странно, создается впечатление, что ответ его удовлетворил. Он поворачивается к окну и долго молчит.

Макферсон никак не может понять – для чего, собственно, его сюда позвали? Чтобы окончательно убедиться, что «Шаровая молния» накрылась? Это не совсем так, ведь достаточно чуть-чуть расширить понятие «разгонный участок», чтобы система располагала большим временем. Но Лемона такой вариант совершенно не интересует, он, похоже, считает, что ВВС откажутся от системы в случае любого отклонения от заданных тактико-технических данных. Может, оно и так, но хотя бы попытку-то сделать надо, верно?

Он начинает рассказывать спине шефа про звонок Голдмана и апелляцию по «Осе».

– Я получил вашу докладную, – кивает Лемон.

– Нужно только одобрить подачу апелляции, и у нас снова появятся шансы. Очень приличные, судя по рассказу Голдмана.

Лемон отворачивается от окна, долго смотрит на Макферсона. Сейчас его лицо – бесстрастная маска.

– Херефорд решил иначе. Никаких апелляций.

– Что?

– Никаких апелляций.

Макферсон как громом поражен и все же отчетливо видит, что на этот раз Лемон совсем не старается уколоть его побольнее, втереть соль в рану – шеф и сам выглядит убито, подавленно. Но все эти лемонологические наблюдения идут автоматически, чуть ли не в подсознании, а думает сейчас Деннис исключительно о невероятной, ошеломляющей новости. Он встает.

– Что это еще такое? Мы же работали над программой целый год, угрохали на нее миллионов, наверное, двадцать, и контракт почти у нас в руках!

– Знаю, Мак, – устало кивает Лемон. – Все я знаю. Ты садись, пожалуйста.

Он садится сам, на край стола. Макферсон остается стоять.

– Мы не можем позволить себе роскоши победить в этой драке.

– Что?

– Так считает Херефорд. Думаю, он прав, хотя мне лично все это не нравится. Ты слышал, Мак, такое выражение – «пиррова победа»?

– Слышал.

– Мне начинает казаться, – тяжело вздыхает Лемон, – что в наши дни все победы – пирровы.

Затем он берет себя в руки, пристально смотрит на Макферсона:

– Дело обстоит следующим образом. Что будет, если мы победим – то есть вынудим военно-воздушные силы отменить результаты того конкурса и выиграем повторный? Мы, конечно же, получим контракт по «Осе», но одновременно поставим ВВС в самое дурацкое положение, на глазах у всей промышленности, у всей страны. И если мы такое сделаем, «Оса» будет последней нашей аэрокосмической программой. Военные нам этого не забудут, они сделают все от них зависящее, чтобы пустить нас по миру. Они и так держат нас за яйца в связи с неудачами «Шаровой молнии». Достаточно бы и этого, но ведь, кроме того, нам не видать больше никаких черных и сверхчерных программ, нас не будут упреждать заранее о планируемых ЗНП, при сравнимой равноценности предложений выбор всегда будет падать не на нас, а на конкурентов, оценки НВС обязательно будут превышать нашу сметную стоимость. Господи, да они могут сделать с нами буквально все, что пожелают! Ведь это – покупательский рынок! На космические оборонные системы есть только один покупатель – военно-воздушные силы Соединенных Штатов Америки. В их руках – абсолютная власть. – Лицо Лемона страдальчески морщится. – Ситуация отвратительная, но никуда от нее не денешься. Мы вынуждены вести себя сдержанно – отстаивать свои права, никогда не доводя дело до полной победы. И Херефорд, как это ни прискорбно, прав. Выиграть эту тяжбу – непозволительная для нас роскошь. Поэтому мы капитулируем и отказываемся от предложения юридической фирмы.

Макферсон практически не способен что-либо думать.

– А как же расследование в Конгрессе? – вспоминает он.

– Это уж они как хотят, но только без нас. Нам сейчас самое время завалиться на спину и подставить этим собакам незащищенную глотку.

Лемон встает, снова отходит к окну.

– Очень жаль, Мак, что все так получилось. И почему бы тебе не пойти сейчас домой? Отдохни хоть немного.

Странно, думает Макферсон, когда же это я успел встать? Он уже у самой двери, когда Лемон говорит, возможно – самому себе:

– Вот так и работает эта система.

Приемная. Коридор. Лифт. Во рту Макферсона противный вкус, словно после блевотины, хотя прямой, физической тошноты он и не испытывает. Его тело реагирует на поражение горечью в горле. Интересно, по-видимому, «горечь поражения», «горечь утраты» – совсем не метафоры, а прямая передача чувственного опыта. Макферсон снова в своем кабинете. Вся работа, проводившаяся здесь, проводившаяся точно, эффективно, такая на первый взгляд настоящая, оказалась фальшивкой, обманом. Ее вполне мог заменить какой-нибудь видеосценарий, результат был бы один и тот же. А если разобраться, думает он, то и вся конструкторская работа – нечто эфемерное. Реальна только борьба за власть неких личностей из Вашингтона, ожесточенные схватки, основанные на чьих-то прихотях, личных амбициях, зависти. И эти схватки лишают реальности весь остальной мир. Вот эти стены, они могли бы с тем же успехом быть картонными, компьютеры – пустыми пластиковыми коробками. Ведь все это – декорации, на которых разыгрываются нешуточные сражения главных звезд этой видеопьесы. А он в этих сражениях – статист, его маленький эпизод уже снят, а затем сценарий переписали и эпизод этот выкинули. Выкинули всю его работу. Макферсон идет домой.