– Делать все, на что мы способны! А на что мы сейчас способны, что мы можем? Если мы даже заставим систему работать, русским всего-то и нужно будет, что вывести на орбиту ведро гвоздей, шарах – и десять наших зеркал накрылись. Вот и говори после этого об эффективности капиталовложений! Зеркало стоит миллиард, а его уделает десятицентовый гвоздь! Ха-ха! Чтобы защитить зеркала, мы заявляем, что подвергнем ядерному удару любого, кто на них покусится, то есть прямо возвращаемся к концепции взаимного гарантированного уничтожения – чтобы защитить ту самую систему, которая должна была избавить нас от этой концепции.

– Да-да, знаю я все это. – Макферсон чувствует, что мысли его путаются и расплываются, а что же говорить тогда о Дэне, который выпил в два раза больше? Напился, похоже, в стельку, того и гляди рухнет под стол. Попытка помешать Дэну заказать очередной кувшин ни к чему не приводит – Дэн со злостью отталкивает руку Денниса и упрямо повторяет заказ. Макферсон бессилен что-либо сделать, он чувствует уныние и опустошенность, они словно концентрируются вокруг залитой в желудок текилы. Зря только потратил время, которое можно было использовать на что-либо полезное. Ну а Дэн… что ж, Дэн он и есть Дэн. Ожидая официантку, Дэн продолжает бормотать:

– Советы строят свою собственную антиракетную систему, и нам это, видите ли, не нравится, несмотря на то что вся официальная стратегия базируется на паритете. В результате то здесь, то там вспыхивают локальные войны, позволяющие нашим крутым парням выразить свое недовольство, не начиная войну большую. Бух, трах, хук в подбородок, прямой в глаз, «Буллетин оф атомик сайнтистс»[29] устанавливает часы на одну секунду до полуночи, одна, ты слышишь, одна секунда до полуночи, и стрелки в таком положении уже двадцать лет! И еще – советские пусковые системы могут быть нацелены на американские города, они могут поджарить нас, как цыплят, за какие-то пять минут, и мы, как я уже сегодня говорил, можем сделать то же самое с ними, но только всего этого вроде как и нет вовсе, нет, что вы, такого никак быть не может, мы притворяемся, что все это – чисто оборонительные системы, и каждая сторона работает над тем, как бы половчее уничтожить ракеты другой стороны прежде, чем те сумеют сделать это с нами, уничтожить эти ракеты, чтобы потом спокойно и не торопясь запустить уже свои, с разделяющимися головками, и стереть противника в порошок.

– Хорошо, хорошо, – раздраженно отмахивается Макферсон. – Да, конечно, все это крайне сложно и неоднозначно. Никто никогда и не говорил, что тут все ясно.

– А я совсем не говорю про какие-то там сложности! – Зажатая в пальцах Дэна лепешка с треском разломилась пополам. – Я говорю, что это бред сивой кобылы! И люди, придумавшие архитектуру системы, прекрасно понимали, что это бред, но все равно продолжали заниматься своим делом. Продолжали потому, что их лично все это очень даже устраивало. И оборонную промышленность, ее тоже это устраивало, компании были в полном восторге – еще бы, такой роскошный бизнес, и подвернулся он как раз в тот момент, когда производство ядерного оружия пошло на спад. И физики, физики тоже, ведь они снова становились большими людьми, прямо как в старые добрые времена. И военно-воздушные силы – ведь на них возлагалась задача невиданной прежде важности. И правительство, у которого были свои, отдельные причины. В конце прошлого века экономика начинала киснуть, она нуждалась в толчке, а самый лучший толчок – увеличение военных расходов, это известно еще с того времени, когда Вторая мировая война вытащила страну из Великой депрессии. Тяжелые времена? Начинай войну. Или попросту закачивай деньги в оборонную промышленность, есть там война или нет ее. Для нас оружие – нечто вроде наркотика, вколи хорошую дозу – глядишь, ветхая экономика и взбодрится. Лучший стимулятор, известный человечеству.

– Хорошо, Дэн, хорошо, только ты успокойся, ладно? Успокойся, успокойся. Ведь все равно сейчас, сию секунду, нам ничего с этим не сделать.

Дэн замолкает и смотрит в окно. Появляется новая порция «Маргариты», и он сразу наливает себе стакан, жидкость течет через край, желтоватыми ручейками расползается по бумажной скатерти. Затем Дэн ставит локти на стол, берет стакан двумя руками, наклоняется вперед и пьет. И несколько секунд смотрит в пустой стакан.

– Дерьмовая у нас с тобой работа.

Макферсон тяжело вздыхает, вот только и не хватало, что пьяного скулежа по напрасно загубленной жизни; он уже готов на физические действия – отнять у этого алкоголика кувшин, и дело с концом, но тут Дэн поднимает голову, в его покрасневших, обведенных темными кругами глазах стоит такая отчаянная боль, что Макферсон буквально отдергивает руку.

– Дерьмовая работа, – совершенно уже пьяным голосом повторяет Дэн. – Гробишь всю свою жизнь на какие-то там предложения. Конкурсные, черт побери, заявки. Работа, которая никому не нужна, которая никогда не увидит свет. Пентагон прямо-таки подзуживает компании вцепляться друг другу в глотку. Общие конкурсы, соревнования один на один, контракты лидер – последователь. Ну прямо петушиные бои. Интересно, а может, они и вправду делают между собой ставки, кто из нас выиграет?

– Это стимулирует быстрый прогресс, – коротко замечает Макферсон. Какой, собственно, смысл говорить о подобных вещах, когда…

– Ну да, стимулирует, конечно же, стимулирует, но какой ценой? Это же пустая трата времени и сил! Для каждого проекта пять или шесть компаний разрабатывают свои отдельные предложения. Это же в шесть раз больший труд, чем если бы они работали вместе, координированно, как члены одной команды. И добро бы еще все это была легкая, пустая работа, так ведь нет, она отнимает у людей все силы, ломает им жизнь.

Судя по всему, Хьюстон вспомнил о Дон, своей союзнице, – на его лице появилась такая скорбь, что Макферсон не выдержал, отвернулся и начал искать глазами официантку.

– Вся их жизнь уходит на то, чтобы успеть к сроку то с одним, то с другим предложением. И пятеро из шести работают при этом впустую. Их работа не ведет ровно никуда, по их проектам ничего не создается. Ничего, ты понимаешь, Мак, ничего! И вот так уходит вся жизнь.

– Ничего не поделаешь, – пожимает плечами Макферсон, – так уж эта жизнь устроена.

Подошла официантка, и он подписывает счет.

– И кто же ее такую, Мак, придумал? – На Макферсона смотрят мутные, ничего не соображающие глаза. – Мы, что ли, то есть американцы?

– Совершенно верно. Это – американский образ жизни. Пошли, Дэн, пора домой.

Пытаясь встать, Дэн заваливается на бок и сшибает со стола кувшин. Макферсон берет товарища под руку и кое-как проводит между столиками. Господи, это надо же насосаться до такой степени! Багровый от смущения, сопровождаемый понимающими ухмылками прочих посетителей, он выводит наконец с трудом держащегося на ногах Дэна из зала.

А потом запихивает его в машину, пристегивает ремнем, перегибается через вяло обвисшее тело и набирает на приборной доске адрес.

– Ну вот, Дэн, – в голосе Макферсона мешаются злость и сострадание. – Ты в своей машине, и она тебя довезет, а дом свой как-нибудь и сам найдешь.

– К-какой дом?

…При испанцах и потом, при мексиканцах, округ Ориндж был краем ранчо. На севере располагались ранчо Лос-Койотес, Лос-Аламитос, Лос-Болсас, Ла-Абра, Лос-Серритос, Каньон-де-Санта-Ана и Сантьяго-де-Санта-Ана. Средняя часть округа состояла из ранчо Болса-Чика, Трабуко, Каньяда-де-Лос-Алисос и Сан-Хоакин. На севере были ранчо Нигель, Мисьон Вьеха, Бока-де-Ла-Плайя и Ломас-де-Сантьяго.

Чтобы дать вам представление о размерах – ранчо Сан-Хоакин состояло из двух частей, первая, ранчо Сьенега-де-Лас-Ранас, «Лягушачье болото», простиралась от Ньюпортского залива до Красного холма; вторая, ранчо Болса-де-Сан-Хоакин, включала в себя большую часть земель, образовавших впоследствии ранчо Ирвина. Всего около ста сорока тысяч акров.