—      Умница ты моя! — сказал Никита, привлекая Катерину к себе.

Глава двадцать третья

ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО

Недосуг послу сидеть, рассиживать. Нас, послов, за то не жалуют.

Былина о Василисе Никуличне.

озя Кокос, уехав из Мангупа, успел сделать все, что ему повелел боярин Беклемишев. Он съездил в Солхат и побывал в ханском двор­це. Вручив Менгли-Гирею от имени русского пос­ла дорогие подарки, он предупредил его о приез­де боярина Никиты Беклемишева по «великому государеву делу». Затем Хозя тайно побывал у валидэ Нурсалтан и имел с ней продолжитель­ный разговор.

Одновременно он узнал 01 своих людей во дворце о будущих намерениях хана, о том, как он относится к русским вообще и к на и ал у с ни­ми дипломатических отношений в частности. По поводу веры русских хан плохо не отзывался и говорил, что православная вера не хуже других.

Узнал Хозя Коко: также, по рука Ватикана простерлась и до Солхата здесь под покрови­тельством Менгли зародился и рос орден мона- хов-францисканцев, устав которого очень по сер­дцу пришелся хану Именно они помогли рев­ностному католику королю польскому Казимиру вступить в союз с крымским ханом Однако сою­зом этим Менгпи-Г'ирей тяготился, его так и под-

мывало к грабежу польских земель. И еще более того хотелось ха­ну Менгли окончательно вырваться из-под власти хана Золотой Орды Ахмата. Против Ахмата Менгли-Гирей-хан пойдет на союз с кем угодно.

По приезде в Кафу из Мангупа Никита Беклемишев выслушал донесение Хози и начал готовиться к великому посольству.

В день Ивана Купалы июня двадцать четвертого рано утром посольство отправилось в Солхат, в ханский дворец.

К полудню достигли Солхата. На окраине города встретили их верховые татары. Начальник охраны, поприветствовав посла, спросил:

—      Доверяет ли иноземный посол охранять его проезд моим аскерам?

Чурилов перевел вопрос сераскира, и Никита ответил:

—      Поехали с богом.

Татары быстро разделились на две группы. Одна поскакала впереди поезда, другая же примкнула к последнему возку.

Беклемишев с великим вниманием смотрел на невиданную та­тарскую столицу и запримечал все. Глинобитные мастерские тяну­лись вдоль улицы, в открытые настежь двери можно было видеть, что делается внутри. Вот здесь трудится медник, гремя металлом, рядом в прокопченной халупе слышится дробный стук молотков. Под высокими навесами кузнецы в раскаленных домницах варят железо. На низеньких скамейках сидят чернорукие чеботари. Про­ворно тачают они разную обувь: цветные башмаки и туфли с за­гнутыми кверху носами, сафьяновые сапоги. По соседству с ними ладят седла и прочую конскую сбрую шорники и седельники.

В городе много всадников. Они снуют по улице на маленьких вертких лошаденках, оттесняя зевак, собравшихся поглазеть, к глинобитным заборам.

Посередине города всадники свернули вправо. Там у подножия Агармыша виднелись крыши ханского дворца.

Мимо главных ворот дворца проехали не останавливаясь. Ни­кита вопросительно посмотрел на Чурилова, тот недоуменно пожал плечами. Вот миновали и царский дворец, а поезд все вели куда- то передовые конники охраны. Вскорости дома пошли мельче и реже, а через пяток минут посольская колымага выкатила на ок­раину. Беклемишев вскочил и, беспокойно оглядевшись кругом, ткнул в спину вознице, крикнул:

— Стой! Дальше не едем!

Возница натянул было вожжи, но Никита Чурилов спокойно произнес:

—      Поезжай далее с богом,— а затем положил руку на плечо боярина и добавил: — в чужой монастырь со своим уставом не ездят...

И действительно, поезд, подъехав к низкому каменному зда­нию с широким двором, остановился. Начальник охраны, осадив коня у самой колымаги посла, отрывисто бросил:

—     Здесь ждать милостей хана!

Не успела конная охрана отъехать от посольского поезда, со двора в сопровождении шести слуг вышел коренастый ярко оде­тый татарин. Он надменно посмотрел на Беклемишева и сухо проговорил:

—     Халиль Ширин-бей просит посла Московского войти в этот дом.

Шомелька перевел, и оба Никиты сошли на землю. За ними выпрыгнул из колымаги Рун. Все они двинулись за Ширин-беем вглубь двора.

—     Ничего не скажешь — любезная встреча,— проговорил Бек­лемишев, обращаясь к Чурилову.

—     Привыкай, боярин. Татарин, пока его сила,— свиреп и груб. Покорность да притворную любовь оказывают токмо под пятой да при звоне золота.

—     Шомелька, спроси-ка сего татарина, где мы находимся и скоро ли хан примет посольство,— повелел Беклемишев толмачу.

—     Передай высокому гостю, что обиталище это принадлежит великому хану и зовется посольский двор,— ответил Ширин-бей.— Сколь велик этот двор — столь же велико и радушие могучего владыки. Благословенный повелел мне передать весь дом и слуг в распоряжение посла. На второй вопрос отвечу: аллах велик в небе, хан на земле, а кто знает мысли аллаха? Так и мне не дано знать, когда думает хан принять послов московских.

Беклемишев, выслушав ответ, молвил:

—     Слуга он и есть слуга. Что он может знать?

—     Ой, не скажи, боярин,— тихо заметил незаметно подошед­ший Хозя Кокос. — Халиль Ширинов — первый князь в царстве татарском, и порой его слово важнее ханского. Поверь мне, боя­рин, сей Ширин вдвое богаче хана, и о том все знают. От этой мерзостной хари может дело посольское погибнуть или же легко вперед пойти.

—     Спасибо за совет добрый, Хозя,— Беклемишев пристально взглянул на бея и вошел в дом.

За каких-нибудь полчаса с помощью безмолвных слуг посоль­ство разместилось по комнатам. В покои, где находился посол, без стука вошел Халиль-бей и, оглядев комнату, спросил:

—     Хорошо ли устроился наш дорогой гость? Может быть, он желает что-нибудь просить у хана?

Никита Беклемишев поднялся и, приложив руку в груди, от­ветил:

—     Славному и могучему бею Ширину поклон и благодарность за, столь щедрое гостеприимство. Позволь ответить, князь, за ласку легкими поминками на твое благородное имя,— боярин хлопнул в ладоши, и из боковой дверцы вышли два молодца с большими се­ребряными подносами. Молодцы встали перед Ширин-беем и с поклоном подали ему подарки. На первом подносе были рассыпа­ны рубли, а на втором лежал искуснейше сделанный кинжал с серебряной рукояткой, стояли точеные из рыбьего зуба^[28] фигуры на перламутровой клеточной доске. Беклемишев пояснил:

—      Сей подарок с пожеланием князю. Золото означает — будь князь еще богаче, кинжал — будь еще сильнее, шахматы — будь еще умнее. А подносы серебра чистого говорят — будь князь добр к дарителю.

Куда делась суровость татарина! Приняв подарки, он передал их слугам своим и, улыбаясь, несколько раз повторил Шомельке:

—      Бакшиш — бик якши! Ай-ай какой бакшиш!^[29] Передай боя­рину — Халиль Ширин-бей сейчас же пойдет во дворец хана, по­целует пыль ковра у ног владыки и попросит его скорее принять великое посольство.

Когда бей Ширин вышел, боярин, потирая руки, радостно ска­зал Чурилову:

—      Пока идет все слава богу.

Но радость эта была преждевременной. На второй день в по­сольский двор явился разман-бей, человек, который представляет хану всех посланников. Он далеко не двусмысленно намекнул в беседе о подарке, который тут же ему и был вручен.

Это случилось утром. А после обеда к двору с большой свитой подъехал диван-эфенди Нургали. Начальник верховного Совета без лишних слов известил, что приехал за бакшишем. После него у посла побывали хазнадар-ага, хан-агасы и киларджи-баши. Ода­рив последнего, Беклемишев взялся за голову и воскликнул:

—      Они разорят меня, ироды окаянные! Еще два-три разбой­ника, и мне нечем будет одарить хана. Шомелька! Сходи на воро­та и прикажи никого не впускать. Скажи — посол творит молитву.

Выручил посла Шомелька Токатлы. На четвертый день пребы­вания в Солхате он пошел во дворец и сумел там встретиться с актачи-беем хана, сунув ему крупную взятку. На следующее утро актачи-бей, поддерживая стремя хану, собравшемуся на охоту, сказал: