Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Нет… Да, пожалуй.

Мальчик оставляет ответ без всякого внимания.

– Ты не умеешь навертывать обмотки.

– Ладно… Научишь меня.

Мальчик пожимает плечами. Солдата этот разговор выводит из себя, но еще хуже, если его спутник сбежит и бросит его на этой пустынной улице одного; к тому же скоро стемнеет. Не этот ли мальчуган уже водил его в кафе и в казарму? Сделав усилие, солдат старается спросить полюбезнее:

– Ты это и хотел мне сказать?

– Нет, не это, – отвечает мальчуган.

Тут они услышали отдаленный шум мотоцикла.

Нет. То было нечто иное. Темно. Снова атака; неподалеку, за перелеском, сухой, отрывистый треск автоматов; порой сквозь какой-то невнятный грохот он доносится с другой стороны. Тропинка взрыхлена, словно после пахоты. Раненый все тяжелеет, он волочит башмаки по земле, он почти не в силах идти. Приходится поддерживать его и тащить одновременно. Они оба побросали свои ранцы. Раненый бросил и винтовку.

Но он свою сохранил, только ремень оборвался, и приходится нести ее в руке. Лучше бы он ваял другую: этого-то добра хватает. Он предпочел сохранить свою, привычную; впрочем, сейчас она ни к чему – только помеха. Он несет винтовку в левой руке, держа ее горизонтально за середину. Правой рукой он схватил в охапку, поперек туловища, раненого товарища – тот левой рукой цепляется за его шею. Во мраке, то тут то там бледнеющем от беглых вспышек, они на каждом шагу оступаются, скользя по рыхлой земле, перерезанной колеями и поперечными бороздами.

Потом он шагает один. С ним нет уже ни ранца, ни винтовки, ни товарища, которого надо поддерживать. Он несет под мышкой, слева, коробку, завернутую в коричневую бумагу. Он шагает во тьме по свежему снегу, ровным слоем укрывшему землю, и его башмаки, мерно стуча, подобно метроному, один за другим оставляют отпечатки на тонкой пелене снега. Дойдя до перекрестка, залитого желтым светом газового фонаря, солдат подходит к канаве и склоняется над ней: одна нога – на краю тротуара, другая – на мостовой. Между его недвижно расставленных ног зияет в камне отверстие сточной канавы, он склоняет плечи еще ниже, протягивает коробку к черной дыре, где она сразу же исчезает, поглощенная пустотой.

Следующая картина изображает людей в казарме или, скорее, в военном госпитале. На полке для вещей, по соседству с алюминиевым стаканчиком, солдатским котелком, аккуратно сложенной одеждой защитного цвета и всякой прочей мелочью, лежит прямоугольная коробка, по форме и размерам напоминающая коробку для обуви. Под этой полкой, на металлической, окрашенной в белый цвет кровати, покоится на спине человек. Глаза у него закрыты, его веки серы, как серы его виски и лоб, зато на скулах горит румянец; на впалых щеках, вокруг полуоткрытого рта, на подбородке – черная щетина по крайней мере четырех– или пятидневной давности. Хриплое дыхание раненого равномерно приподымает натянутую по самую шею простыню. Высунувшаяся из-под коричневого одеяла багровая рука свисает с матраса.

Справа и слева лежат другие, на других таких же койках, выстроившихся в ряд у голой стены, вдоль которой, на высоте одного метра над головами лежащих, прибита полка, нагруженная ранцами, деревянными сундучками, сложенной одеждой защитного или зеленоватого цвета, а также алюминиевой посудой. Чуть подальше, среди туалетных принадлежностей, виднеется большой круглый будильник – он, вероятно, остановился и показывает без четверти четыре.

В соседней комнате собралась внушительная толпа: все стоят – сбившись кучками, большинство в штатском – и, усиленно жестикулируя, о чем-то беседуют. Солдат пытается пробиться сквозь толпу, но это ему не удается. Внезапно кто-то из стоящих к нему спиной и загораживающих путь оборачивается, замирает и, чуть прищурившись, с пристальным вниманием начинает его разглядывать. Мало-помалу оборачиваются и его соседи и, внезапно застывая, молча, щуря глаза, смотрят на него. Вскоре солдат оказывается в центре круга, который постепенно ширится, силуэты людей отдаляются, и уже тускло белеют только призрачные лица, отступающие все дальше и дальше, с равными промежутками, словно вереница фонарей, уходящих вдоль совершенно прямой улицы. Цепочка медленно раскачивается, исчезая в убегающей дали. На снегу отчетливо вырисовываются черные столбы фонарей. У ближайшего – стоит мальчуган и таращит глаза на солдата.

– Ты почему тут сидишь? Заболел? – говорит он.

Солдат с усилием отвечает:

– Мне уже лучше.

– Ты что, совсем ушел из казармы?

– Нет… Я сейчас вернусь.

– А где твоя пилотка? У всех солдат на голове пилотка… или каска-После небольшой паузы мальчик говорит еще тише:

– У моего отца есть каска.

– А где он, твой отец?

– Не знаю. – Потом убежденно, отчетливо выговаривая каждое слово: – Это неправда, что он дезертир!

Солдат приподымает голову и вопросительно смотрит на мальчика.

Вместо ответа тот, прихрамывая, делает несколько шагов – нога у него не сгибается, рука повисла вдоль туловища и опирается на костыль. До дверей остался какой-нибудь метр. Мальчик продолжает:

– Нет, это неправда. А он говорит, что ты шпион. Ты не настоящий солдат: ты шпион. У тебя в свертке – бомба.

– Ну, это тоже неправда, – говорит солдат.

Тут они услышали отдаленный грохот мотоцикла. Мальчуган первый навострил уши: слегка приоткрыв рот, он медленно поворачивает голову от фонаря к фонарю и глядит в глубь улицы, сереющей в неверном свете вечерних сумерек. Мальчик озирается то на солдата, то снова на дальний конец переулка, а грохот все нарастает, слышится все ближе и ближе. Конечно, это содрогается двухтактный мотор мотоцикла. Мальчик прячется в дверную нишу.

Но грохот становится глуше, и вскоре он уже почти неслышим.

– Пора домой, – говорит мальчуган.

Поглядев на солдата, он повторяет: «Пора возвращаться домой».

Он подходит к солдату и протягивает ему руку. После минутного колебания тот, ухватившись за протянутую руку и плечом упираясь в дверь, с трудом подымается.

В тишине улицы снова раздается грохот мотора, на этот раз он звучит все громче и явственней. Мужчина и ребенок в едином порыве успевают отпрянуть к двери. Шум слышится уже так близко, что оба вскакивают на приступку и, плечо к плечу, прижимаются к дверям. Грохот отбойного молотка, многократно отраженный фасадами, доносится – можно угадать безошибочно – с боковой улицы, из-за перекрестка, в десяти метрах от их укрытия. Они еще плотнее втискиваются в глубину ниши. На углу, у их дома, появляется мотоцикл с коляской. В нем два солдата в касках. Мотоцикл медленно приближается по нетронутому снегу мостовой.

Солдаты видны в профиль. Водитель, сидящий впереди, слегка возвышается над своим спутником, расположившимся на боковом сиденье. В лице у них заметное сходство: правильные черты, напряженность, худоба, вызванная, быть может, усталостью, провалившиеся глаза, сжатые губы, серая кожа. Шинели покроем и цветом похожи на свои, французские, но каска, более громоздкая, тяжелая, низко надвинута на уши и затылок. А сама машина, перепачканная, до половины заляпанная высохшей грязью, видимо, довольно старого образца. Водитель словно окаменел на сиденье, руки в перчатках сжимают головки руля. Второй, не поворачивая головы, почти не шевелясь, озирается то вправо, то влево. На коленях у него черный автомат, чей ствол высовывается из металлического кузова коляски.

Мотоциклисты, не оборачиваясь, проскочили перекресток и проехали напрямик. Пролетев метров Двадцать, мотоцикл скрылся за углом здания, на противоположной стороне.

Спустя несколько секунд тарахтение внезапно прекратилось. По всей видимости, мотоцикл остановился. Наступила полная тишина. В поле зрения, между двумя каменными вертикалями на углу, остались только две параллельные колеи, прорытые в снегу трехколесной тележкой.

Все это тянулось слишком долго, и мальчик, потеряв терпение, вышел из своего укрытия. Солдат не сразу это заметил, потому что ребенок прятался, прикорнув у него за спиной; внезапно солдат увидел его посреди тротуара и сделал ему знак вернуться. Но мальчуган позволил себе продвинуться еще на три шага вперед и прислонился к фонарю, полагая, что тот его укроет.

22
{"b":"23384","o":1}