Он сплюнул, откупорил привезенную с собой бутылку, отпил из горлышка и повалился на кровать, даже не позаботившись о том, чтобы завести будильник. Но сон не шел. За закрытыми веками в пляшущих разноцветных кругах перед ним танцевали обнаженные и полуобнаженные знакомые и незнакомые женщины. Прокрутившись с четверть часа, он понял, что так дальше не пойдет, встал, принял холодный душ — второй раз за день — и снова лег, предварительно сделав еще глоток.

И в эту ночь его посетило то же эротическое сновидение. Ему снилось, что он лежал, распростертый на спине, совершенно голый, когда появилась она, одетая в одну лишь карнавальную маску, скрывающую ее лицо, опустилась над ним и начала ласкать и покрывать поцелуями его тело сверху вниз, потом снизу вверх, и снова вниз…

Где-то посередине этого пути Хэнк очнулся и понял, что это уже не сон. Но старательно продолжал дышать ровно, чтобы не вспугнуть свою любовницу, лишь временами постанывая, когда наслаждение становилось слишком уж острым и грозило закончиться раньше, чем ему бы хотелось.

Она, как и накануне, овладела инициативой и уверенно вела любовный поединок к их взаимному удовлетворению, все увеличивая и увеличивая темп. И когда Хэнк понял, что не может больше сдерживаться, и застонал, отдаваясь уже окутывающему его туманом безумия оргазму, она выкрикнула:

— О, люби меня, люби меня, люби! — И забилась, отдаваясь той же могучей, неистовой силе, что захлестнула и его.

Но когда раскаты любовной битвы отгремели и замерли, Хэнк пришел в себя первым и обеими руками обхватил ее тонкую талию.

Сегодня он не собирался позволить ей ускользнуть.

Нет, дорогая Джуди, больше тебе не удастся водить меня за нос, прикидываясь святой невинностью, подумал он, с силой обнимая стройное, покрытое потом тело, и осторожно, чтобы она не заметила, нашарил лампу.

Щелчок. Свет вспыхнул, и…

И Хэнк потрясенно уставился на зажмурившуюся Габриеллу. Она была изумительно хороша. Черные волосы рассыпались по плечам, длинные ресницы, спрятавшие чудесные глаза, лежали на скулах густыми темными полукружьями, влажные губы чуть приоткрылись, а между ними поблескивали жемчужины зубов. Голова была откинута назад, и изумительный изгиб шеи так и манил прикоснуться к ней. Высокая грудь вздымалась, в свою очередь требуя его внимания. Взгляд Хэнка скользнул ниже, восхитился изумительно тонкой талией, переходящей в сладострастно изогнутые бедра, и плоским животом, и нежной, едва заметной полоской волос, сбегающей вниз, к тому месту, где они все еще были едины…

Он поднял руку и медленно провел пальцами там, где только что блуждал его восторженный взгляд.

Габриелла вздрогнула; словно он ударил ее хлыстом, открыла глаза и неожиданно едко сказала:

— Удивлен? Извини.

Именно в этот момент его изумление и достигло вершины.

— Извинить? За что?

— За то, что я не Джуди.

Хэнк передернулся от незаслуженной обиды и тут же возразил:

— Ничего. Надеюсь, я тебя устроил в качестве замены Арти. — На глаза Габриеллы навернулись слезы, и он раскаялся. — Прости. Не плачь.

Он попытался притянуть ее к себе на грудь — интимность их положения вроде бы подразумевала, что это не возбраняется, — но Габриелла хлестко ударила его по щеке и вскочила.

Каким бы странным это ни показалось, но Хэнк даже не разозлился. Открытие, что его неожиданная любовница вовсе не Джуди, на первый взгляд такая сексуальная, но на второй, честно говоря, довольно вульгарная, а Габриелла, доставило ему удовольствие. Такое, что он поймал ее за руки и, крепко обняв, чтобы лишить возможности повторить атаку, заставил лечь на кровать и целовал нежно и долго, пока она не затихла.

— Вот так-то лучше, — оторвавшись от ее рта и слегка задыхаясь, сказал Хэнк. — Давай считать, что мы еще ничего друг другу не сказали. Начнем заново. Идет?

Она отвернула голову в сторону и, не открывая глаз, тихо ответила:

— Я не хочу ни о чем говорить. Мне безумно стыдно. Позволь мне уйти. Пожалуйста…

— Почему ты хочешь уйти? — мягко спросил он. — Тебе было плохо со мной? — Она молча покачала головой. — Тогда почему?

Его голос, в котором не было ни презрения, ни отвращения, ни негодования, позволил ей взглянуть на него.

— Мне очень стыдно.

Хэнк наклонился и снова припал губами к ее рту, на этот раз горячее. Потом сказал:

— Не надо. Тебе нечего стыдиться. Ты — совершенство. А я — счастливчик. За то наслаждение, что ты подарила мне, любой мужчина с радостью отдал бы несколько лет жизни. Веришь?

— Нет. — Ее тон был полон горечи.

Хэнк ощутил, как его захлестнула волна нежной жалости, смыв зарождающееся шевеление страсти. А потом пришел гнев.

Кто, как и почему сделал ее такой? Кто посмел лишить ее веры в себя и в других? Таинственный Арти, которого она, видимо, любит?

Сострадание уступило место ревности, вспыхнувшей внезапно и с такой силой, что он едва не застонал от боли.

Хэнк еще никогда в жизни не. испытывал ничего подобного и не знал, не понимал, даже не догадывался, что ему повезло намного больше, чем он думал. Ему не просто довелось обладать этой женщиной. На него снизошла величайшая благодать на земле — он полюбил.

— Габриелла… — прошептал он, обводя кончиками пальцев нежный контур ее лица и глядя в черные колодцы глаз. — Габриелла, твое имя звучит как музыка.

Но она не расслышала его простых слов признания. Ею сейчас владели два желания, полностью исключающих одно другое. Ей не терпелось немедленно убраться из этой комнаты, подняться к себе и оставаться там, пока Сандерс не покинет мотель. И в то же время почти до боли хотелось, чтобы номер погрузился в темноту и любовный акт возобновился. Последнее желание переполнило ее стыдом, и она снова рванулась.

— Пожалуйста, я прошу тебя, отпусти меня. Я… я понимаю, что ты презираешь меня, считаешь доступной… Естественно, раз я сама пришла сюда, сама залезла к тебе в постель, можно сказать, изнасиловала… — Голос ее сорвался.

— Это не насилие. Это были самые прекрасные мгновения в моей жизни. И подарила их ты. Позволь мне отплатить тебе тем же, — прошептал Хэнк, не выпуская ее. — Сначала ты любила меня, теперь я буду любить тебя. Ты же хотела этого. Сама так сказала…

— Нет! — в панике выкрикнула Габриелла, вспомнив свою бессознательную, но постыдную мольбу. — Нет! О, пожалуйста, не надо. Ты же не хочешь этого, только вид делаешь… Не знаю только зачем… Чтобы унизить меня еще больше, да? Но тебе не удастся унизить меня больше, чем я сама это сделала…

— Ты слишком много говоришь, — перебил ее он. — Помолчи немного… Помолчи, расслабься, доверься мне…

Так, бормоча успокаивающие слова, Хэнк начал ласкать ее, покрывая поцелуями каждый дюйм шелковистой кожи, упиваясь небывалым ощущением нежности и яростного вожделения одновременно.

И она уступила ему, расслабилась и наслаждалась, чувствуя его нарастающее желание, словно обволакивающее ее коконом забвения.

Это было самым прекрасным, самым восхитительным, самым упоительным, самым изысканным, самым… да просто самым… Потому что это был не только превосходный секс, а нечто большее, много большее… Огненная феерия страсти, пылающий океан чувственной неги, умопомрачительный фейерверк любовного безумия…

А когда финальные стоны и возгласы свершения затихли, Хэнк, совершенно обессиленный, упал на подушки и произнес полным невыносимой нежности голосом:

— Спасибо тебе, Габриелла, дорогая…

Она лениво пошевелилась и открыла глаза.

— Мне было хорошо с тобой… очень… — томно прошептала она, а потом внезапно охнула.

— Что? Что случилось? Я сделал тебе больно?

— Нет. — Она поднялась, села на край кровати, оттолкнула его руку, последовавшую за ней. — Боже мой, я ведь даже не знаю, как тебя зовут! Господи, какой позор!

Ну, это легко поправимо, — любовно усмехнулся он. — Меня зовут Хэнк. Фамилию ты знаешь. А теперь, раз уж мы наконец познакомились и повод для стыда исчез, иди обратно ко мне. Я хочу еще поцеловать тебя…