Самое удивительное, что моего шофера это нисколько не смутило, и пока мы ехали к дому, он продолжал самым непочтительным образом высказываться об обитателях этого заведения. Мне это было неприятно. Легче всего было бы отбрить его, отплатив за его предубеждение той же монетой: например, высказаться насчет глупых таксистов, воображающих себя чемпионами в своей области, а на деле не умеющих толком ничего, но такое предубеждение было бы, конечно, ничуть не лучше любых других предрассудков. О таксистах, о пациентах, страдающих психическими недугами, и обо всех других людях следует судить как об отдельно взятых личностях, а не как о группе. Мой представитель группы таксистов проявил себя по дороге из города как доброжелательный, знающий человек, готовый оказать лишнюю услугу. Мне он не показался ни глупым, ни заносчивым. Но у него были самые безумные представления о психически больных людях, и он проявил полное невежество в том, что касается разумного отношения к людям с серьезными психическим и заболеваниями. Но откуда ему было набраться такого знания? Он мог бы что-то узнать из жизненного опыта, из общения с членами своей семьи или знакомыми. Знакомство с психическими болезнями на собственном опыте или на примере людей из своего окружения может дать полезные знания, в особенности, если речь идет о хорошо знакомом лице, если это знакомство было длительным, что дало бы возможность получить разностороннее впечатление. Однако одного примера всегда будет маловато для того, чтобы делать какие-то обобщения, и чем меньше наши личные связи с тем или иным лицом, тем легче это подталкивает нас к тому, чтобы рассматривать его как представителя некоей группы, а не как отдельную личность. «Мой брат Пол, который в настоящее время благополучно существует со своим диагнозом шизофрении, хотя периодически у него бывают ухудшения, особенно когда…» или «один парень, с которым мы учились в одном классе в начальной школе и который теперь стал шизофреником» — это очень разные вещи. Пол — это личность. С прежним одноклассником мы сейчас не знакомы, и факты, относящиеся к его ситуации, могут легко смешиваться с предполагаемыми обстоятельствами, относящимися к «шизофреникам вообще», которые, соединяясь в одно целое, образуют конгломерат, где уже трудно выделить, кто есть кто. В процессе классификации мы принимаем за основу примеры, типичные для какой-то группы, затем, встречая все новые и новые примеры, мы расширяем и уточняем свою классификацию. Маленький ребенок легко может подумать, что все, что имеет четыре ноги и хвост, — это «вау-вау», включая и четвероногих хвостатых животных, которые говорят «мяу». Но время идет, мальчик встречает все новых различных собак и кошек всевозможных расцветок, размеров и разной шерстистости, и вот его классификация становится все точнее и точнее, пока, наконец, у него не складывается совершенно отчетливое представление о том, где тут кошка, а где собака; это кладет конец таким чересчур приблизительным обобщениям, как, например: «кошек можно носить на руках, а собак водят на поводке». Ведь они действуют только до той поры, пока ты не повстречаешь соседскую кошку на поводке или миниатюрную собачку, которую хозяйка несет в сумке. Но сначала нужно повидать много непохожих собак и кошек в различных ситуациях. Как раз с этим и возникает сложность, когда речь идет о людях, страдающих психическими недугами. Тем, кто наиболее категорически утверждает «они — такие», просто не довелось повстречать достаточно много примеров этой группы, чтобы составить более или менее обоснованное суждение. В таком случае все, что ни встретится, сплошь и рядом оказывается «вау-вау». Вторым источником ошибок служит тот факт, что диагноз не написан у людей на лбу. Поэтому люди, признанные представителями группы, воспринимаются как носители тех особенностей, которыми они должны обладать согласно чьим-то — возможно, предвзятым — представлениям. Мой водитель такси признал в нашем проводнике, основываясь на его внешнем виде, походке, особенностях одежды, «одного из здешних», хотя о б о мне, очевидно, не догадался, что я тоже могла быть из их числа.
Предубеждения поддерживаются и средствами массовой информации. Когда происходит преступления, они спешат сообщить, ставился ли виновнику преступления ранее психиатрический диагноз, и были ли у него в прошлом контакты с психиатрическими лечебными заведениями. Я знаю, что люди с психическими заболеваниями убивают других людей. Я также знаю, что люди, не имеющие психических заболеваний, иногда становятся убийцами, и знаю, что большинство людей, к счастью, не убивают друг друга. Беда в том, что в своих представлениях мы так склонны объединять людей с психическйми заболеваниями в группу, и если один из них убил человека, отчего же другим не делать того же? Разумеется, это не так, но, сталкиваясь с жестоким и пугающим насилием, проще всего думать, что эти преступления совершаются людьми, непохожими на нас. Признавать темные стороны собственного Я действительно тяжело, трудно признать, что горячая любовь может превратиться в ненависть, или примерить на себя такую жизненную ситуацию, которая может довести родителей до убийства собственных детей. Тут уж гораздо легче думать, что насилие и убийства совершают какие-то другие люди, непохожие на нас. Больные люди. Пациенты психиатрических клиник, невменяемые, не такие, как мы. Это страшно, но есть простое решение: этих других, непохожих на нас, мы можем посадить за решетку. Возможно, это не сильно изменит статистику насильственных смертей. Но мы, по крайней мере, снимем с себя ответственность за эти убийства и свою ответственность за наше общество и за его развитие. А это уже кое-что!
Средства массовой информации, конечно, тоже можно использовать для борьбы против того, чтобы на людях, страдающих или страдавших психическими заболеваниями, раз и навсегда ставилось несмываемое клеймо. Сейчас в обществе стало гораздо больше открытости, чем было еще несколько лет тому назад, и все больше людей открыто делятся своим опытом, рассказывая о том, с чем им приходилось сталкиваться из-за психической болезни. Это очень полезно, ведь чем больше примеров мы будем знать, тем богаче и подробнее будет выглядеть общая картина. Мы видим людей различных профессий, с различными условиями жизни, различными диагнозами. Симпатичных, несимпатичных, мужественных и нытиков. Получающих и не получающих лекарственное лечение, рассказывающих о позитивном и негативном опыте общения с системой здравоохранения. «Психически больные» люди не обязательно «все такие». Сталкиваясь с вызовами, которые встречаются на жизненном пути, люди ведут себя очень по-разному, и так же по-разному они ведут себя в болезни.
Когда я болела, я не хотела, чтобы со мной обращались как с психически больной. Я хотела, чтобы со мной обращались как с человеком. В детской книжке «Хаос и Бьорнар» Анна-Катарина Вестли[12] рассказывает о мальчишке, который сидит в инвалидном кресле. Ему тошно слушать, когда чужие люди разговаривают при нем с его родителями так, словно его тут и нету, когда его жалеют и говорят о нем «бедный малыш». Он не желает быть малышом, он хочет быть большим, он только что получил новенькие часы, и ему страшно хочется, чтобы кто-нибудь спросил его «Который час?». Потому что часы тут, при нем, и сейчас это для него самое важное. В душе он, может быть, и переживает о том, что ноги его не слушаются, но, честно говоря, это же не тема для разговоров с посторонними людьми! Несколько лет назад мне вспомнился Бьорнар и его часы. Я шла к остановке автобуса, но на пути к нему меня вдруг остановил один сосед, он схватил меня за руку и стал громко что-то кричать. К счастью, я быстро поняла, в чем дело. Он сделал так не потому, что был человеком, отставшим в своем психическом развитии, и не потому, что он чем-то опасен или хотел меня напугать. Он поступал так потому, что его переполняла гордость, ведь у него были новенькие часы, а так как он не находил слов, чтобы объяснить в чем дело, он, как мог, старался это показать. Я выразила свое восхищение, так как часы у него были замечательные, и, видя, какой он счастливый, я невольно заразилась его настроением, и мы с ним улыбками, интонацией и жестами выражали то, что мы чувствовали, сосредоточившись на том, что было в этот момент единственно важным. Совершенно новенькие часы, которые могли точно показать, когда мне пора сказать «пока» и продолжить свой путь к остановке автобуса. Всем нам когда-нибудь случалось получить что-нибудь такое, чем мы очень гордились. Всем нам доводилось быть сердитыми, нервничать или радоваться. Все мы знаем, каково чувствовать, когда тебя не замечают в разговоре, обращаются с тобой, как с бестолковым дурачком. Мы замечаем разницу между неподдельным и искусственным, между стоячим болотом и морским простором.
